Артдокфест-2011. С одной стороны, и – с другой.

Контекст фестиваля «Артдокфест», что идет в эти декабрьские дни в кинотеатре «Художественный», - политический. А фильмы, отобранные в разные программы, есть свидетельства, формирующие именно такой расклад выборов, протестных движений и властных реакций. Речь не идет о прямом политическом кино, но об ощущении времени/места, которое обеспечивает то, «что мы имеем», включая примирительный, объясняющий сам себя пофигизм или с ним несогласие. Собственно, для того, чтоб мы почуяли под собою страну, не слишком разочаровавшись в режиссерах, и существует этот фестиваль.

То есть политическому высказыванию тут предпочитают вроде бы высказывание художественное, небезразличное, однако, социальной позиции режиссеров. Поэтому включение в конкурс шведско-американского фильма «Горький вкус свободы. Анна Политковская» классика Марины Голдовской - не метка соревновательной интриги, но камертон к запечатленной реальности совсем молодых режиссеров.
Голдовская представляет страшную и громкую историю Политковской, которую снимала на протяжении двадцати лет. Александр Горелик снимает фрагмент частной жизни неизвестной девятилетней Ульяны, внучки алкоголички, дочки наркоманки (фильм чешского производства «Воспитание Ульяны»), нашедшей, как и другие дети из неблагополучных семей, приют в православной общине, в деревне на пути из Питера во Псков. И – протестующей против законов ее нового общежития.

Голдовская включает в свой фильм кадры известных людей, которые не скрывают двойственного отношения к знаменитой журналистке, выбравшей «одностороннюю» -- иначе говоря, женскую позицию в освещении чеченской войны. Хотя решительно однозначный пафос картины женщины и режиссера Голдовской эти мнения не колеблют. Но ей необходимы эти мнения либеральных интеллектуалов для честного свидетельства о контексте, в котором выпало жить и умереть Политковской, то ли, по мнению умников, «городской сумасшедшей», подсаженной на иглу войны, то ли великомученицы в образе журналистки-расследовательницы. Эту ситуацию – с одной стороны и с другой – Голдовская, монтируя фильм о погибшем человек, обозначает, не углубляя. А молодые режиссеры на своем частном материале этот протестный драйв, это желание юных и стареющих героинь изменить хоть что-то в окружающем мире (или мирке) проблематизируют. В фильме Горелика мы узнаем, что мать Вениамина, бывшая учительница математики, не разрешает подросткам, к их прискорбию, слушать плеер, поскольку могут превратиться в зомби. «З-о-мби» -- передразнивает свою благодетельницу дерзкая добрейшая Ульяна. Но у режиссера есть преимущество, и он таки (о чем мы только догадываемся) плеер девочке дарит. А вот кто – и тут Горелик не позволяет себе никакой осуждающей педали – может утопить родившихся котят, которых от погибели прячут девочки из приюта, зрителям узнать не дано. Только косвенно, по деталям – чьим-то рукам, выискивающим котят в щелях кирпичной стенки. Эта динамичная сложность безусловного блага для детей, которых режиссер не идеализирует (эпизод с мальчиком, хлещущего коров, вымещающего свою затаенную злобу), и глупой несвободы (запрет на плеер), вынуждающей детей хитрить, изворачиваться и чего-то важного в их повседневности лишаться, делает «Воспитание Ульяны» скромным, но зрелым высказыванием.

Другую драматическую «двойственность» исследует Влад Резниченко в картине «Остановите поезд!» («Все будет зашибись!»). Но – в отличие от Александра Горелика – позволяет себе режиссерские «перегибы». Заброшенный на край земли поселок БАМа. Убогая школа, дети - вырожденцы, родители -- алкоголики и замечательная библиотекарь с неподходящим для этих мест именем Генрика. Она насаждает добро в этом «скотном дворе». Действует, помогает, но мечтает уехать. «Вы верите в теорию Дарвина? – В обратную реакцию верю, а что из обезьяны произойдет человек – нет». Генрика покупает билет на поезд, но остается, поскольку тут «нужнее». А рваные билетики на гнилом талом снегу дрожат неиспользованные. Ну, это слишком. Грубоватая режиссура, противоречащая и наблюдению за самодостаточной героиней, вопрошающей и не находящей ответа на вопрос, «неужели мы на самом деле навоз – ничего не хотим знать, ничего не хотим уметь, навоз, на котором вырастают другие нации?» И – за другими персонажами, среди которых рабочий-«инородец» позорит «нашу нацию», везущую картошку из Китая. Тридцатипятилетие БАМа отпраздновано, а поезд, некогда остановившийся здесь, улепётывает вдаль под вопли задержавшихся в «гнилом месте» бедолаг: «Остановите поезд!» Очевидная склонность режиссера к эффектному финалу выпрямляет его же кинореальность, в которой жить нельзя, но кому-то придется. Хотя душа рвется прочь, и время убило мечты.