Кэш отсюда

В погоню за по-наглому, средь бела дня «отжатым» кэшем пускаются, помимо органов и Яны, крышующий борсеточников авторитет Гога (Георгий Гургулия), не заинтересованный в проблемах со столичным руководством; «дерзкий с малолетства» либертен Семен, покрытый поучительнейшими татуировками (Владимир Сычев) и другие сребролюбцы, включая граждан Украины, в частности жители Харькова. Судьба многострадального бабла, переходящего из рук в руки и ни у кого подолгу не задерживающегося (такого же предательского и опасного, как мимолетные его владельцы), собственно, и составляет весь нехитрый приключенческий сюжет этой, по определению прокатчика, «коррупционной комедии», содержащей узнаваемую и выразительную панораму нравов современной России и сопредельных государств, живущих частью по блатным и воровским понятиям, частью по законам клептократии, чуть ли не официальным.

Критики, преподаватели, отборщики – все те, кому приходится по долгу службы изучать в количествах индустриальных творчество выпускников российских киновузов – отлично знают, что из всей сокровищницы мировой культуры особым пиететом и объектом всяческого подражания пользуется у нас не кто-нибудь, а крепкий режиссер Гай Ричи (ныне, в мировом контексте, подзабытый); точней – два самых первых его фильма. Сложилось так, что именно они («Карты, деньги, два ствола» и «Большой куш») оказывают на неокрепшие умы поистине гипнотизирующее и непреодолимое воздействие, сопоставимое с влиянием Тарковского и превосходящее влияние Тарантино; именно к двум этим колоритным криминальным хроникам отсылает более или менее беспомощно львиная доля всех картин о современном криминалитете, выпущенных в России за последнее десятилетие. Однако, несмотря на эту эпидемию, не было у нас еще оммажа столь же сильного, уверенного и внутренне свободного от британского оригинала, как это получилось у 40-летнего дебютанта-постановщика Константина Буслова (старшего брата Петра Буслова и продюсера обоих «Бумеров»).

«Оригинал», впрочем, – слишком громко сказано; награжденное на «Кинотавре» призом за лучший дебют и вызвавшее у фестивальной публики, кажется, единодушные симпатии, «Бабло» скорее продолжает национальную бурлескную традицию, сосредоточенную на карнавализации уголовной жизни, – и в этом качестве не уступает даже таким общепризнанным и каноническим произведениям, как «Жмурки», «8 ½ долларов» или «Мама, не горюй!». Но самое занятное в картине Буслова не несомненная ее художественная удача и не зафиксированная в ней почти документально «правда жизни», а то, что радикально отличает ее от предшественниц. В тех – как бы ни оценивали мы каждую картину по отдельности – многое держалось и работало на хитроумных сценарных решениях, на дополнительной и преднамеренной мифологизации изображаемых конфликтов, на звездном (или модном, тусовочном) кастинге, на героях-харизматиках, на авторском стиле и на личном обаянии создателей (иногда – на анти-обаянии, как в случае «амбивалентных» Охлобыстина и Балабанова). В бусловском же фильме вышеперечисленное если не отсутствует совсем, то сведено к пропорциям сугубо гомеопатическим: его режиссура не настаивает на «авторском» характере; сценарная история подчеркнуто типична, не амбициозна и нежданными кульбитами не блещет; нет перестрелок крупным планом и почти не льется кровь; нет ни кокетливых камео, ни безотказных бенефисов; из доброй дюжины активных, претендующих на звание «главных» персонажей здесь лишь одно лицо знакомо зрителю наверняка («мент всесоюзного значения» Мадянов). Без специальных оговорок трудно даже утверждать, что фильм – заявленный, напомню, как комедия – сияет чрезвычайным остроумием, нетривиальностью характеров или изобретательными гэгами. Секрет и привлекательность «Бабла» – в удачно пойманной, безукоризненной и ровной, интонации, которой Буслов ухитряется на протяжении 87 минут практически нигде не изменить и с помощью которой ловко избегает романтизации «красивой жизни» и морализаторства, иронии и предначертанного, казалось, самим жанром окончательного впадения в фарс. «Бабло» не просто хорошо или удачно – картине удается нечто большее: достичь высокого и крайне непривычного в наших широтах уровня «объективации» – не нарциссичной, не претенциозной, морально безупречной и не провоцирующей идиосинкразию. Даже в эпизодах проходных и не всегда на 100% убедительных «Бабло» не превращается в капустник; к немногим ее минусам, пожалуй, отнесу название («подвешенное» и безликое) и относительную «недожатость» темы в целом, но и об этом тоже можно спорить.