Только не говори My Goodness

В «Часах» последней каплей, толкнувшей героиню Джулианы Мур, домохозяйку из 50-х, к самоубийству, был незадавшийся пирог. Истинные причины поступка, конечно, лежали глубже, но кулинарная неудача - позор, который лучше скрывать от соседей. У Милдред Пирс в 30-х с пирогами все хорошо, даже слишком, и в итоге это ей выйдет боком. 5-серийный фильм «Милдред Пирс», снятый Тоддом Хейнсом для канала HBO, какое-то время кажется почти кулинарным сериалом, так долго и пристально он отслеживает процесс изготовления пресловутых пирогов, а потом движение конвейера общественного питания: начав с выпечки на продажу, Милдред изобрела свой «Ростикс», счастливо сообразив, что во времена экономического спада люди едят не стейки, а курицу во всех видах.

Кейт Уинслет вместо Джоан Кроуфорд, верность тексту романа Джеймса М. Кейна вместо сценарной переделки, стильный ретро-реализм в духе «Безумцев» вместо нуара напополам с мелодрамой. «Милдред Пирс» Хейнса и одноименный классический фильм Майкла Кертица, на самом деле, практически невозможно сравнивать.

Уинслет крайне убедительна во всех перипетиях трудовой биографии своей героини. Глядя на нее, почему-то упорно вспоминаешь о Вере Алентовой. Кто бы мог подумать, что у звезд «Титаника» и «Москва слезам не верит» окажется общий антропологический типаж карьеристки из простых. Советские ассоциации усиливаются нарядами из цветастых ситчиков, какие у нас вовсю носили до самых 50-х, парой характерных щемящих нот на саундтреке и тем что ее правая рука Айда - вылитая Нина Сазонова в фильме «Женщины». Кейт Уинслет совершенно лишена гламурности, постоянно в мыле и в запарке, при необходимости изобразить чувственность в откровенных любовных сценах делает это с каким-то очень советским выражением лица, как та же Алентова в "Зависти богов". «Лучшая пара ножек, какую можно встретить на кухне, но не в гостиной», - говорит про нее за глаза хлыщеватый Гай Пирс (Монти Берагон) в бриджах и белой водолазке, и в это легко поверить. Милдред только раз является в настоящем вечернем платье - в сцене разрыва с Монти, и сидит оно на ней ужасающе. Несколько автоматически перенесенные из любимого Хейнсом Дугласа Сирка формализмы - съемки через решетки, окна, отражения отражений в стекле - кажутся, скорее, избыточными по отношению к такой прозаической героине.

Однако наша Катя Тихомирова оказалась умнее их Милдред Пирс. Во-первых, она не стала покупать своего Рудольфа с потрохами и фамильным особняком. Во-вторых, держала в строгости дочь. У Хейнса две Веды Пирс: одна рыжая девочка-подросток, которой в пору играть зловещих детей у Дарио Ардженто, вторая, повзрослевшая, - утонченная, изящная леди, Эван Рейчел Вуд. Первая, нескладная и претенциозная, не вызывала ничего, кроме раздражения. Во второй чувствуется врожденный разрыв между нею и окружением, подчеркнутый интерьерами дома Милдред, нарядами и манерами. «Мама, если вы еще раз скажете «Батюшки светы!», я покончу с собой!». Потому до поры до времени ее ненависть к матери не кажется настолько патологической, как в фильме Кертица. В 4-ой серии хейнсовской сериал начинает настойчиво тяготеть к приглушенно-меланхолической истории о матери, оставленной дочерью, но никак не к надрывной мелодраме.

Но вот у Веды открылось колоратурное сопрано, и это радикальный поворот, меняющий весь фильм, который как будто разваливается надвое. Сопрано подчеркивает абсолютную, природную инаковость дочери: до этого Веда с ее биологической концепцией таланта, передающегося с генами, винила в своих музыкальных неудачах дурную наследственность матери. Голос освободил ее от сомнительных кровных уз. Красота классического сопранного репертуара как будто легитимируют ее претензии на безжалостный разрыв с родительским миром.

Сериалу, на самом деле, очень идет неспешность, с которой рассказывается вообщем-то довольно компактная история. Но по-настоящему он разгоняется к последней, 5-ой серии Финал все собирает в одной точке - нуар без нуара в залитой солнцем Калифорнии. Абсолютная подлость и абсолютная жертва. Является ли Милдред абсолютно невинной жертвой? Нет, но от этого она еще беззащитнее, а концовка - еще жестче. Она - не патологически идеальная мать, подавляющая дочь своей жертвенностью. Она - обычная, нормальная мать, в которой заботливость часто оборачивается пустой хлопотливостью, раздражающей, но безобидной, по сути. Которая может что-то сказать невпопад, но едва ли по-настоящему ранить словом. Которой не хватает лоска, образования, светскости, о чем остальные не дают ей забыть. В которой нет даже беспощадного прагматизма, а всего лишь практическая сметка. Она разбрасывается и отвлекается. Но тем суровее будет наказана за эти свои мелкие слабости. Конфликт Милдред и Веды - столкновение очень рядовой, очень приземленной человеческой натуры и какой-то почти романтической злокозненности и вероломства. Особенно когда дочь демонстративно разгуливает голой перед матерью, выбравшись из постели ее мужа. Веда - та же фамм фаталь из хардбойл детектива, но только на месте подставленного мужчины оказалась подставлена женщина, ее собственная мать. Такая вот гендерная игра.

Инна Кушнарева