5 мая в ограниченный прокат выходит "Зимняя песня" Отара Иоселиани. Удивляясь самой задаче рецензировать новое творение живого классика советского, грузинского, французского и мирового кино, о картине написал Иван Чувиляев.

Кто-то скажет — снова Иоселиани, сколько можно гулять неспешно по Парижу. Кто-то ответит: сколько угодно. Оба будут правы.

Что можно сказать про фильм, снятый режиссером на девятом десятке лет? Что можно сказать про режиссера, про которого все давно сказано? Мы здесь, а он уже давно в вечности и традиции. Оценивать фильмы Иоселиани — странная задача; сравнивают скорее с ними, чем их самих. Что ни год — "новый Иоселиани родился". С ним уже сравнивали и Каурисмяки, и Джармуша, и Хлебникова, и еще Пупкина с Тютькиным сравнят, когда те вылезут со своими камерами Red и расскажут о печальной и смешной судьбе современного горожанина. Режиссер давно стал набором свойств и качеств, условным обозначением техник. Зависшее на среднем плане изображение, меланхолическая эксцентрика в кадре, склеенный из забавных сценок сюжет. Впору писать трактат "Иоселиани в эпоху его технической воспроизводимости" — мало чей режиссерский почерк так укоренился в киноязыке. И ясно, почему. Просмотр фильма как наблюдение за уличными сценками — сидя на скамеечке, с бутылкой в руках — оказалось очень верной функцией кино. Во всяком случае, кодом, который подходит пусть не к слишком широкому, но очень преданному кругу зрителей. Ничего не диктовать, ни о чем не говорить, просто смотреть. Нет, не зря дружил Иоселиани с покойным философом Пятигорским, знатоком и переводчиком индуистских текстов. Если кто и снимал когда-либо поистине буддийское кино — это он, Иоселиани.

Он нашел свою ноту лет тридцать назад, когда впервые снял в цвете, во Франции, с свободным построением сюжета и вольностью в визуальном решении картины, в "Фаворитах луны". Странно ждать, что на девятом десятке он вдруг возьмет и поменяет все правила игры, начнет, например, стричь пленку в лапшу и тыкать во внушительный нос Матье Амальрика объективом. Но прошлая лента, автобиографическая "Шантрапа" оставляла некоторые, скажем мягко, вопросы. Там все, с чем Иоселиани ассоциируется, было крепко связано с безжизненной и бесхитростной схемой советского ретро. Богдан Ступка изображал партийную номенклатуру, плутания по улочкам оправдывались творческим поиском художника, распитие винца выглядело такой вынужденной заменой чтения самиздата. В общем, то, что принято называть "языком Иоселиани" как будто перестало ему подчиняться. "Песни" ждали как сатисфакции: нет, мастерство не пропьешь, язык художнику все еще послушен, старые приемы не потеряли смысла и отточенности формы.

"Зимняя песня"

Сатисфакция удалась. Есть соблазн использовать в описании фильма рефрен "как обычно". Как всегда у Иоселиани, "Песня" все соткана из случайностей, деталей и лакун. Гражданина с трубкой в зубах загоняют на гильотину. Рубят голову — и показывают ее толпе. Солдаты носятся по Грузии, творя бесчинства. Девочки катаются по Парижу на роликах и анекдотично крадут у всех прохожих что попало: бумажник, шляпу, шарф. Клошара раздавило катком — получилась лепешка, которую надо бы просунуть под дверь ближайшего дома, чтобы оборванцу там оказали первую помощь. Матье Амальрик обклеивает хилый домишко царскими облигациями. Как всегда, эти картинки, действия, сценки, детали скрепляются совершенно случайным образом — с помощью двух бастеркитоновских фигурок. Старика-антрополога (его играет постоянный иоселианиевский премьер Амиран Амиранишвили) и его приятеля-консьержа (эта роль досталась снимавшемуся у Лелуша комику-ветерану Рюфюсу). Но главными героями их не назовешь: скорее, тоже изящная случайность.

"Зимняя песня"

В "Зимней песне" Иоселиани занимается ровно тем, чем положено заниматься человеку в его положении, патриарху. Показывается кратко, но во всей красе. Как папа Римский на ватиканском балкончике. Ходили слухи, что царь ненастоящий, что его подменили, но вот теперь идите и убедитесь. Руки-ноги на месте, корона-тиара на голове. Иоселиани действительно не растерял всего того обаятельного раздолбайства, за которое его нельзя не любить. Трюки все так же трогательны и минималистичны. Молодые апаши все так же обаятельны. Старики все так же копаются в книгах и тайком прикладываются к фляге. Средний план все так же выразителен.

"Песня" кажется таким бестиарием иоселианиевского кино. Усредненным образом его пространства, населенными его усредненными же героями. Старушки, клошары, аристократы, чудаки бродят, пьют, спят на скамеечках, время от времени дерутся с полицией (которая больше похожа на "Жандармов на отдыхе").

"Зимняя песня"

В "Охоте на бабочек", "Разбойниках" и "Истине в вине" еще существовал какой-никакой надлом между этими персонажами. Они были представителями разных биологических видов — нувориши и аристократы — носителями разных культурных кодов. Теперь же — никаких конфликтов и драматических напряжений. Здесь все кажется логичным и правильным, спокойным и естественным. Действие течет без акцентов и ударов — все, что можно к ним отнести, сдвинуто в первые десять минут картины. Распитие напитков, кражи, уличные погони, разгоны клошаров с насиженных мест — просто трогательная суета. Что с ней делать еще, если не наблюдать. Просто еще один слепок чудесного мирка, который Иоселиани придумал и научился собирать на экране. Мирка, который нужен только ему и его зрителям. Которых он, кажется, должен бы знать поименно — настоящих буддистов на свете очень немного.