С 10 по 17 июля в Ереване проходит XIII международный кинофестиваль "Золотой Абрикос". В состав большого жюри приглашен немецкий режиссер и оператор, а также преподаватель Московской Школы Нового Кино Фред Келемен, любезно приславший в редакцию ИК свою лекцию из цикла, посвященного Йонасу Мекасу. Публикуется впервые.

СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО: О ВЕДЬМИНЫХ ОГНЯХ[1] И ОБРАЗАХ

Фред Келемен

Я хотел бы начать с двух цитат:

“Творчество человека есть не что иное, как этот долгий путь, чтобы посредством художественных приемов найти два или три простых и великих образа, перед которыми впервые открывается сердце.” (Альбер Камю. Предисловие к сборнику эссе “Изнанка и лицо”)

“Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.” (Павел, 1 Кор, 13:12)

Когда мы говорим о “межкультурности” преимущественно цифровых движущихся картинок, вращающихся в бесконечном, обесценивающем их потоке, захлестнувшем мир и наше сознание, об их форме и намерении, проясняющих или затуманивающих взгляд на другие культуры, миры и формы существования, или когда просто думаем об этих изображениях, мы предполагаем способность видеть. Ведь все, что мы видим – это изображения. Изображения, которые визуально сообщают нам что-то о реальности, в том числе и изображения, созданные людьми, но которые, в свою очередь, сами являются частью нашей визуальной реальности. Таким образом, подразумевается способность видеть.

Однако некоторые люди слепы с рождения. Ведет ли отсутствие визуального – отсутствие изображений – к отсутствию реальности? Разумеется, нет. Поскольку отсутствие изображений не стирает реальность, эти изображения, очевидно, не равны реальности и необязательно привязаны к ней. Существует реальность, лежащая за изображениями, не зависимая от них. Таким образом, если изображения – не реальность, тогда что же они такое? Если изображения правдивы, то они – визуальное проявление реальности, они предвосхищают реальность. В противном случае эти изображения – обманчивые ведьмины огни, не свидетельствующие ни о чем и увлекающие нас на дно болота.

Возможно, что в мире бесконечно мелькающих, обесценившихся картинок, мы уже не способны ничего увидеть, потому что изображения больше ничего не показывают, ни на что не указывают, не открывают существующую за ними реальность, а напротив, затемняют, скрывают ее, оставляют невидимой, незамеченной, сбивая нас с пути к истинным образам.

Ни наша собственная, ни чужая реальность не проступает в ложных образах. Ни наш опыт, ни наше состояние, ни наше пребывание в мире со всеми его гранями, сложностями, стремлениями и борьбой не являются в этих ведьминых огнях. Изображения есть, но ни мир, ни его дух не звучат в них.

Причины этого в структурах и целях производства самих изображений. Если они призваны распространяться по всему миру, поглощаться без усилий и перевариваться мгновенно, они неизбежно должны быть сведены к быстрому приему малой дозы поверхностной информации. Вместо состояния они в лучшем случае показывают результат. Они объясняют, но не повествуют: ведь повествование – это сообщение о состоянии, а не о результате, оно должно быть выстрадано и прожито. Повествование предстает не только как хранитель времени, но и как исцеление, говорит Вальтер Беньямин в эссе “Рассказывание и исцеление”.

Успешное повествование – это открытие, а не закрытие. Для того, чтобы образы могли рассказывать, они должны представлять собой не повторенные множество раз клише, не стереотипные наборы картинок с гладкой, безукоризненной, непроницаемой поверхностью, способные вызывать лишь предсказуемый рефлекс собаки Павлова у смотрящего. Ни размышлений, ни искреннего чувства, ни шока – позитивного или негативного – они вызывать не способны, а значит, не способны вызывать и видения реальности.

Как же мы можем достичь образов, которые повествуют, которые говорят: обо мне, о вас и – на глубинном уровне – обо всем человечестве; образов, правдиво указывающих на реальность и открывающих ее нашему взору? Реальность, на которую они указывают, безусловно должна сиять сквозь них. Эти образы должны быть достаточно прозрачны, проницаемы, чтобы пропускать это сияние, чтобы передавать его зрителю. Перефразируя Поля Рикера, можно сказать, что смысл, метафизическое содержание – то есть, то самое сияние – образа и его повествования должно быть угадываемо.

Легенда – это то, чем зритель творчески обогащает образ. Именно эта легенда, рассказывающая о реальности, на которую указывает образ, и имеет значение. Это может быть сложная история или эмоция, сообщающая что-то о человечестве, или онтологическая догадка, которую трудно объяснить словами, но которая может засиять в кристально-ясный момент явления образа.

Существенной составляющей сияния истинного образа в отличие от ведьминых огней, тем, что пронзает поверхность изображения, является красота. Речь идет не об эстетике глянцевого журнала, а о той красоте, которая, как сказал Достоевский, спасет мир; о той красоте, которая, по словам Андре Бретона, “должна быть подобна судороге, иначе ей не выжить”; о красоте, про которую Сюзан Сонтаг в книге “Смотрим на чужие страдания” написала: “…но в культуре, радикально перестроившейся на коммерческий лад, требовать, чтобы образ кричал, ошарашивал, бил по нервам – это уже элементарный реализм и трезвый деловой подход. Как еще привлечь внимание к твоему продукту или твоему искусству? Как еще заявить о себе, когда картинки обрушиваются на потребителя сплошным потоком, а горстку их показывают ему снова и снова? Образ как шок и образ как клише – две стороны одного и того же явления.”

Изображение как шок может избежать превращения в клише, только если его внешняя сторона пропускает через себя сияние, ведущее к реальности за поверхностью, позволяет испытать ужасную красоту, являющуюся, по словам Достоевского, загадкой, потрясающей смотрящего, влияющей на него и открывающей ему нечто за пределами изображения. Эта красота говорит об одном, но рассказывает о другом: глубинной реальности внутри нас – единственной существующей реальности – и сияет через тусклое стекло образа, о котором говорит апостол Павел. Тогда красота, имеющая и этическое измерение, воплощает в жизнь значение своего санскритского оригинала - Bet-El-Za, то есть “место, где сияет божественное”. Образы, указывающие на это, ведут нас сквозь поверхность тусклого стекла, в котором отражается доступный зрению мир, к реальности, в полное тайн пространство красоты, к нам самим, к человеческому существу, о котором Софокл сказал: “Много есть чудес на свете, человек – их всех чудесней”.

В таком толковании красота спасет мир – сочувствием, сопереживанием, любовью, которые пробуждается лишь правдивыми образами, тогда как обманчивые ведьмины огни ведут нас к потере других и самих себя.

[1] Ведьмины, или блуждающие (болотные) огни – природные явления, наблюдаемые по ночам на болотах и кладбищах. Результат самовозгорания газообразного фосфористого водорода.

Лекция прочитана 27 января 2015 года на факультете кинематографии Университета имени Иоганна Гутенберга в Майнце, Германия, и 29 апреля 2016 года в Московской Школе Нового Кино, Россия. 

Перевод с английского Анны Кравченко. Редакция благодарит за помощь сотрудников МШНК и Руслану Берндл.