В ограниченный российский прокат вышла картина «Скромный прием» (Paziraie sadeh, 2012) режиссера Мани Хагиги. Чем этот роуд-муви выгодно отличается от других картин фестивального иранского кино последнего времени, объясняет Зара Абдуллаева.

Новое иранское кино не наследует завоевания тех режиссеров, кто составил его славу и моду. Асгар Фархади разрабатывает ресурсы мейнстрима – ну, или артстрима и снимает далеко не лучший свой фильм «Прошлое» во Франции. Такая же участь настигла Киарастоми, когда он выбрал съемочную площадку сначала в Италии – конечно же, Тоскане, а потом в Японии. Мани Хагиги – иной случай. Его новый фильм «Скромный прием» выходит в наш (естественно, ограниченный) прокат, и это большая радость. Хагиги и Таране Алидости, звезда иранского кино, играли в фильме Фархади «Об Элли», получившем на Берлинале-59 приз за режиссуру (2009). В картине Хагиги они составят дуэт главных героев – провокаторов, мнимых циников, благодетелей, скрепляющих эпизоды, в которых проявляется людская природа, порода, повадки.

«Скромный прием»

Эпизоды-встречи в этом роуд-муви вполне можно трактовать как притчи. Хотя сделан фильм в стиле «реального кино», а при этом каждый сюжетный фрагмент спровоцировал режиссера на разные жанры: от фарса до трагедии.

Неожиданность – едва ли не главное свойство развития фабулы и динамичных характеров. Главных и эпизодических действующих лиц. До почти финала не слишком понятно, кто эти двое: зрелый мужчина и молодая красавица? Муж с женой, любовники или брат с сестрой. Но спойлеры запрещены.

«Скромный прием», трейлер (без перевода)

Зрители любой страны усвоили прочно, что благими намерениями дорога вымощена в ад. Хагиги снимает роуд-муви на другой сюжет. Его занимает сверхважная и не затертая мысль о том, что благотворительность не так проста, как кажется. Причем в равной степени для дарителей и получателей даров. Речь в его фильме идет о сложнейшем, – поданном, впрочем, с режиссерской тонкостью, прямотой и смелостью – механизме обмена. Не столько экономического обмена – с учетом правил благотворительности. Но в смысле обмена («в контакте») между людьми разных сословий и достатка, потребовавшего испытания каждого из персонажей на их достоинство, выбор, человечность, честность etc.

Для того, чтобы снять такую притчу, Хагиги отправил главных героев с мешками денег в горы, в дорогу на север, к границе с Афганистаном и соответствующими заставами, в беднейшие районы, скованные великолепием снежных вершин. Почему Кавех (Хагиги) и Лейла (Алидости) должны раздать, а порой всучить не всегда мирным путем, используя обманные маневры, эти мешки, непременно снимая на телефон свидетельские показания избавления от денег, станет ясно где-то в середине фильма. Мотив благотворительности не слишком волнует режиссера, хотя он есть и оправдан. Интересуют же его портреты (психологические, социальные, возрастные и все прочие) бедняков, их реакции, поведение. Старика, живущего в продуваемой палатке зимой. Учителя, долбящего замерзшую землю, чтобы похоронить дочку, прожившую всего один день. Водителя грузовика, везущего материалы на стройку. Головорезов, нагнавших по наводке машину с деньгами. Бутлегера с умирающим мулом, который сорвался с горной тропы. Детишек, собирающих хворост, чтобы обогреть студеное жилье.

«Скромный прием»

Каждому из встреченных людей Кавех и Лейла устраивают провокацию, режиссируют психодраму, цель которых утопическая – а как без нее? – мысль о справедливости, равноправии. Или же забота – с помощью жестоких ухищрений, унижений тех, кто отказывается взять деньги, кто хочет остаться «рабом», в том числе и нравственного закона, об их ближних.

«Скромный прием»

Каждый фрагмент встречи дарителей с незнакомцами Хагиги организует как микроновеллу. Кавех и Лейла каждый раз импровизируют, вживаясь в новые для себя – в нежданных предлагаемых обстоятельствах – роли, проходя сквозь собственные испытания и обретая драгоценный опыт. Как водится, горький. Совершенно необходимый. Каждому в зале, кто увидит этот «Скромный прием», которому предпослан эпиграф: «Не расточай свою щедрость, потакая тщеславию и несправедливости, а не то уподобишься пыли, что живет до первого дождя».