О (не)свободе, (не)равенстве и братстве

Одна из самых ожидаемых премьер на проходящем в Сочи «Кинотавре» — профсоюзная драма «За Маркса…» Светланы Басковой. Евгений Майзель обсудил с режиссером ее новую картину и политическую реальность, меняющуюся на глазах.

Евгений Майзель. Поздравляю с завершением съемок. Как они проходили? Сколько времени в итоге заняли? Помню, что проект был запущен более двух лет назад.

Светлана Баскова. Отстраненно говорить о том, как снимался фильм, я не могу, а говорить о своих переживаниях и эмоциях я не привыкла. Формально фильм снимался три года, и еще полгода ушло на постпродакшн. Я независимый режиссер, и предположить, что мне кто-то поможет, было практически невозможно. Поэтому, когда ребята из Сине Фантома протянули мне громадную руку помощи, это были реальное чудо и колоссальный опыт, благодаря которому я теперь знаю, что кино может быть коллективным процессом.

Е.Майзель. Насколько понимаю, вы не тот человек, которого остановят проблемы с финансированием.

С.Баскова. Я как режиссер с самого начала была абсолютно уверена, что сниму фильм в любом случае. Для меня нет преград, когда дело касается смысла жизни. Кроме того в профессии режиссера есть несколько тайн, которые никогда не будут раскрыты, иначе остановится съемочный процесс на всем белом свете.

Е.Майзель. Если не считать ваших любимых актеров, в «Марксе…» нет практически ничего, привычно ассоциируемого с фильмами Светланы Басковой.

С.Баскова. «Ассоциация» с художником — это в первую очередь язык, далее — форма, содержание и опыт. Я думаю, посмотрев кусок фильма, можно понять, кто режиссер, благодаря острой социальности, закамуфлированному радикализму и Сергею Пахомову, который несет мою любимую тему — душу маленького человека и его страхи.

Е.Майзель. Боюсь, если бы их нес не Пахомов, а кто-то другой, вычислить вас было бы сложнее.

С.Баскова. Сначала я пробовала на эту роль других актеров, но не могла поставить задачу. Вероятно, это было невозможно. Я слишком долго не снимала кино. И я пришла к выводу, что главный герой должен чувствовать меня и точно понимать свою задачу. Пахомов опять меня услышал, почувствовал и согласился работать. Это был новый для него образ — сложная драматическая роль.

Е.Майзель. Тема солидарности трудящихся в вашем фильме переплетается с темой человеческой слабости и ее следствием — проблемой предательства.

С.Баскова. Это важная проблема. Почему герой предает? Ответ — от неопытности, от незнания себя. Он часть жизни жил в тепличных условиях советской власти, где был избавлен от наиболее болезненных вопросов. Здесь он встал лицом к лицу со смертью, и это его потрясло. Но в силу того, что, по сути, он человек честный, то предает он по инерции, как зомби или кролик, запуганный удавом. Когда же пелена спадает с его глаз и он понимает, что он совершил непростительную подлость, то впадает в другую крайность — в беспредельную ярость. И весь смысл его жизни сводится к одной мысли: отомстить во что бы то не стало. Даже ценой собственной жизни.

Е.Майзель. Поначалу я решил, что название у фильма довольно странное, поскольку чего-чего, а марксизма в нем как раз и нет (как нет ничего специально марксистского в элементарных требованиях профсоюзов). Ну, или он есть, как вы говорили в другой нашей беседе, «как предчувствие». Но потом понял, что шекспировский финал, решавющий проблему противостояния работодателя и наемного работника их полным взаимным уничтожением, как бы ставит между ними знак равенства, что, несомненно, по-марксистски, с точки зрения непреодолимой классовой борьбы. То есть к социализму у вас выводит не идеология героев и не их бесхитростные политические цели, а введение в рассказ экзистенциального измерения.

С.Баскова. Это ты красиво сказал. Надо подумать, нет ли здесь подвоха. Отвечу так. Первое — это то положение выбора, которое было при распаде Советского Союза. Одни пошли направо, другие — налево. В данном случае отец — экс-гекачепист — оказывается персонажем, перешедшим в лагерь Ельцина. Он по данному сценарию и есть тот главный человек, который предал и за это насладился плодами приватизации для избранных. Один сын это принял, другой — нет. Это две полярные позиции. Так получилось, что люди разделились, хотя могли сидеть в школе за одной партой, быть братьями и т.д. А отец для меня — тот человек, который должен ответить за время ельцинского правления, за построение системы, растоптавшей в 90-е тысячи людей, физически и морально. Но он ничего не может сказать, совсем ничего.

Е.Майзель. Вспоминаю нашу беседу два года назад, в июне 2010 года. Вы тогда поразили меня тем, что между ельцинизмом и режимом путина (при всей условности этих понятий) однозначно и без всяких оговорок выбирали путинизм. Изменилось ли за минувшие два года ваше отношение к свежеизбранному президенту и построенному им государственному строю?

С.Баскова. Могу ответить словами лидера движения «Освобождение Труда» из Липецка (у меня есть с ним интервью в документальном фильме «Одно решение — сопротивление»): неважно, какой президент, важно, какие реформы он будет проводить.

Е.Майзель. А тех реформ, что уже были проведены за последние двенадцать лет, все еще недостаточно, чтобы сделать кое-какие предварительные выводы?

С.Баскова. Новых законов, помогающих людям отстаивать свои права, нет. А вот новые законы, защищающие работодателя, есть. Раньше работодатель не имел права уволить председателя профкома — это было для него невозможно, и вот бедные работодатели пожаловались — и теперь можно.

Е.Майзель. В фильме цитируется текст закона о профсоюзах, принятый в 1996 году — в самый разгар преступного, как вы говорите, ельцинизма.

С.Баскова. Да, говорят, «пьяный Ельцин подписал». Это, и правда, удивительно, что такой закон существует.

Е.Майзель. А почему такого рода демократические законы принимались на протяжении всех 90-х, а потом вдруг прекратились? Не в том ли проблема, что Путин не пьет?

С.Баскова. В нулевых исчезает непредсказуемость. Непредсказуемость 90-х возникала в промежутке между смертью и успехом, когда, с одной стороны, ты мог стать дико успешным, а с другой, тебя могли убить. Для молодого человека это соблазнительно, а для человека состоявшегося — издевательство и мука.

В нулевые закончился процесс перераспределения. Наш чиновник хочет избавиться от страстей, от индивидуальности, он хочет, чтоб везде главенствовала структура, механизм. Где замена одного человека на другого принципиально ничего не меняет. А владелец завода непредсказуем, не может жить в системе, не способен подчиняться определенным законам, из которых система состоит. Поэтому он погибает. Процесс создания анонимной, механически действующей системы, не предусматривающей человеческой индивидуальности и субъективности, продолжается и сейчас. Более того, это главная задача современной российской власти.

Е.Майзель. Принимаете ли вы какое-либо участие в политической жизни последнего времени? Ходили ли на выборы? Если да, то за кого голосовали? Есть ли политическая сила, на чьей стороне ваши — как художника, или гражданские, или, может быть, чисто человеческие — приблизительные и с оговорками симпатии?

С.Баскова. Я не занимаюсь политикой. Я больше разбираюсь в профсоюзах. Они отделены от политики (по идее это экономические формы классовой борьбы), хотя, конечно, сейчас они могут влиять и на политику. Жду, когда появятся рабочая партия и умный лидер с адекватной программой. Думаю, что те люди, которые ближе к народу, смогут создать такую партию, и у правительства от страха сначала что-то зашевелится в штанах, а потом, глядишь, и мысль пойдет…

Е.Майзель. А как вы думаете, почему мы год за годом ждем, пока, наконец, до правительства или до президента что-нибудь дойдет, а оно если и доходит, то всегда в иную сторону, и наши попытки напугать власть приводят к тому, что нынешние протесты вызывают у нее только еще более жесткую, несоразмерную реакцию? Может быть, эта реакция и есть проявление страха?

С.Баскова. Мне кажется, тот факт, что люди вышли на улицу, — это уже хорошо. Хотя я очень скептически отношусь к данной оппозиции. Это хорошо для жителей далеких городов, которые и представить себе не могли такой сценарий. А теперь он дает им моральные силы для продолжения или возникновения борьбы за собственнное достоинство, за собственные права.

Е.Майзель. То есть надо все-таки выходить на улицы, хоть и не хочется? В фильме у вас есть сцена, когда молодой паренек приходит устраиваться на завод, и ему показывают цех. Вы не помните, когда примерно снималась эта сцена в цеху?

С.Баскова. Не помню. Сейчас подниму списки. Эта сцена снималась 19 ноября 2010 года на заводе ЗИЛ.

Е.Майзель. Забавно. Там есть прекрасная фраза, получившая за последние полгода дополнительный, провиденциальный смысл: «Это тебе не по Москве болтаться». То есть вместо «оккупации Абая» и оранжадной карьеры молодой человек идет на честное рабочее производство?

С.Баскова. После всех экспериментов, зачастую унизительных, многим официальное рабочее место приятнее, я так думаю.