Патриотизм без страны

Живые и мертвые

Тема перехода Российской армии на наемный («профессиональный») принцип комплектования обсуждается постоянно и широко, но почти исключительно на уровне эмоций. В самом лучшем случае дискутируются демографическая и финансовая стороны проблемы. И никто никогда не говорит о самом главном — о психологии.

Есть много профессий, подразумевающих повышенную вероятность гибели (шахтеры, пилоты гражданской авиации и т.п.), но только военная профессия подразумевает обязанность умереть. И нет на свете таких денег, за которые можно умереть, — их не возьмешь в могилу. Не случайно не теряет своей актуальности формула (афоризм, тезис): «Умирать можно только за идею». За веру, вождя, отечество, коммунизм, демократию, нацию, во имя мести или корпоративной солидарности. Это совершенно не означает, что военнослужащим можно не платить, просто не надо путать причину и следствие. Высокое денежное довольствие должно быть признанием со стороны государства особого характера военной профессии, а не приманкой, за которой идут служить.

Первая же война после перехода ВС США на наемный принцип комплектования, в которой американская армия столкнулась с серьезными потерями (вторая — иракская), привела к катастрофическому падению количества желающих служить и к еще более сильному падению качества этих желающих. Наша армия сталкивается с наплывом наемников-люмпенов уже сейчас, но это почему-то никого не волнует. К тому же никто не может предложить армии идею. Вполне очевидно, что идея может быть одна-единственная — патриотическая. И, разумеется, патриотизм нужен не только военным, он нужен всему обществу.

Есть, конечно, довольно распространенное мнение, что «родина там, где мне хорошо». Если такое мнение станет доминирующим, будет ли это признаком победы гуманизма над пережитками мрачного прошлого человечества или, наоборот, признаком его полной деградации — тема отдельного обсуждения, причем ответ на этот вопрос все равно найден не будет. Каждый человек сам решает, что он понимает под словом «родина» и что для него патриотизм — пережиток и прибежище негодяев или вещь, иногда даже одухотворяющая.

Впрочем, Россия в последние тринадцать лет проводит интересный эксперимент — живет без «пережитка» и «прибежища».

Нынешняя Россия возникла 22 августа 1991 года и 4 октября 1993 года, это безусловный юридический и исторический факт. Однако даже в 90-е годы для ее ментальной легитимации не было сделано ничего. Интерпретация происходящего в стране была полностью отдана людям, не приемлющим новую Россию. В итоге 90-е, которые по многим параметрам были лучшим периодом в истории страны, воспринимаются большей частью населения, многими из тех, кто стал жить значительно лучше, чем при Совдепии (а таких гораздо больше, чем принято считать), как годы национальной катастрофы. Никого не смущает тот странный факт, что систему громят те, кто не просто плоть от плоти системы (Зюганов, Явлинский, Рогозин), но просто немыслимы вне ее. Если человек заявляет о «преступном характере развала СССР и расстрела парламента в октябре 1993 года», он не имеет права занимать какие-либо должности в органах исполнительной, законодательной и судебной власти любого уровня, поскольку все эти органы созданы в результате вышеназванных «преступлений». Более того, такой человек не имеет права заявлять о поддержке действующего президента, поскольку президент в таком случае нелегитимен.

Россия почти не имеет патриотов ни среди элиты, которая до сих пор в основном делится на патриотов США (или «граждан мира», что примерно одно и то же) и на патриотов СССР (хотя нынешняя Россия создана как отрицание СССР), ни среди населения. Отражением такой ситуации является, на-пример, популярный риторический вопрос: «А кого должна защищать сего-дня Российская армия — олигархов?» Никто при этом не может сказать, почему сегодняшние олигархи в меньшей степени заслуживают защиты, чем палачи из ВКП(б) и НКВД в 41-м? А если защиты заслуживает Россия сама по себе, то при чем тут вообще олигархи? Но именно потому такие абсурдные вопросы и возникают, что страна нелегитимна в сознании собственного населения.

Естественное следствие этой ситуации — утвердившееся сегодня противопоставление демократии и патриотизма, причем это противопоставление однозначно принято и признано и демократами, и патриотами. Это взаимное признание (то есть непризнание) привело к тому, что и подавляющее большинство населения стало воспринимать указанные понятия как антонимы.

В конечном счете в обществе возник запрос на патриотизм, ставший во многом реакцией на антироссийскую пропаганду 90-х, шедшую со всех сторон (для одних политиков Россия была «неправильная», поскольку недостаточно вестернизировалась, для других — потому что слишком сильно десоветизировалась). Причем запрос этот возник в среднем классе, который понял, что только сильное государство может обеспечить внутреннюю и внешнюю защиту демократии и частной собственности. В 1999-2000 годы Путин, «Единство» и СПС во многом добились успеха, потому что, как показалось избирателям, наконец-то соединили понятия «демократия» и «патриотизм». Увы, во всех трех случаях избиратель ошибся. СПС, как и его предшественники, остался партией космополитичных левых либералов. Президент и партия власти стали выразителями интересов абсолютно безыдейной коррумпированной бюрократии, которую не волнуют ни демократия, ни патриотизм.

При этом, правда, общественный запрос на патриотизм никуда не делся, да и для власти эксплуатация этой темы была выгодна. В итоге родился невиданный в истории урод — патриотизм без страны.

Сегодня мы имеем государственное руководство, которое не считает свою страну своей. Их страна — СССР, а Россия — чужая, даже враждебная, поскольку состоялась как отрицание СССР. Поэтому ее и не жалко, ее можно просто разворовывать, а дальше — хоть потоп. Что интересно: многие из нынешних обер-воров абсолютно искренне считают себя государственниками и патриотами. Просто они патриоты какого-то другого государства, враждебного нынешнему. Важнейшей составляющей сегодняшнего агитпропа стала активная романтизация Великого и Могучего Совка, в которой посильным образом принимает участие сам Владимир Владимирович. А 90-е уже вполне официально предстают как самый мрачный период в истории страны (и об этом президент тоже регулярно говорит).

Следствием непризнания властью собственной страны является отсутствие стратегии ее развития по каким бы то ни было направлениям. Вся политика, внутренняя и внешняя, сводится к рефлекторному реагированию на то, что уже случилось (причем реакции на разные ситуации могут прямо противоречить одна другой из-за отсутствия общего видения ситуации и перспективы), и к бесконечной эксплуатации советских мифов и комплексов.

Что касается «простого населения», то пропаганда в духе «конца света» в 90-е привела его, население, к сильнейшей деморализации. Заодно развивалась неприязнь к собственной стране. Теперь агитпроп эту неприязнь целенаправленно переводит в ненависть. С одной стороны, от людей требуют быть патриотами, с другой — убеждают, что страна у него «неправильная», гордиться в ней совершенно нечем, надо ее стыдиться. А гордиться надо той страной, которой нет и не будет и которая почти во всех отношениях противоположна нынешней. Из такой дикой ситуации вырастают две вещи — атомизация общества и нацизм.

Татарский просветитель Исмаил Гаспринский, один из основателей джадидизма (прогрессивного европейского направления в исламе, возникшего в Татарстане в конце XIX века), писал в 1884 году: «Самый многочисленный и главный народ России — русские — одарены весьма редким и счастливым характером мирно и дружно жить со всякими другими племенами. Зависть, враждебность, недоброжелательство к инородцам не в характере обыкновенного русского человека. Это хорошая черта, несомненный залог величия и спокойствия России». Интересно, что бы он написал про русских сегодня?

Россия все время развивалась как империя, и ничего плохого в этом нет. Империя совсем не обязательно подавляет и угнетает входящие в нее народы, она может выступать цивилизатором и носителем объединительной наднациональной идеи. Российская империя чаще выступала именно в такой роли. И, пожалуй, она была самым эффективным «плавильным котлом» в истории, не уступавшим в этом отношении США. В этом действительно был «несомненный залог величия и спокойствия России». Соответственно, быстро развивающийся русский нацизм и ответные антирусские нацизмы являются несомненным залогом великих потрясений и гибели страны.

Утрата объединяющей идеи, ощущения общности страны и судьбы ведут к утрате нацией способности ассимилировать приезжих, делать их россиянами, хотя такая способность была бы спасением для страны в условиях демографической катастрофы. Во время командировки в Якутск мне довелось общаться с этническим китайцем, гражданином России в третьем поколении, россиянином по менталитету. Он прекрасно видит ползучую оккупацию России своими бывшими соотечественниками и категорически ее не хочет. Ему больше нравится Россия. Если бы мы всех приезжающих к нам китайцев могли сделать россиянами, то не было бы ползучей оккупации, а было бы спасение России от обезлюживания. Увы, разлагающееся изнутри общество никого ассимилировать не может, более того, выталкивает и тех, кто готов ассимилироваться. Да и сама демографическая катастрофа в немалой степени является следствием деморализации и атомизации общества, утратившего идею и перспективу.

Мощнейшая патриотическая идея служит залогом экономических и политических успехов США и Китая. Практически полная утрата чувства патриотизма становится важнейшей причиной тихого умирания Европы. Россия сегодня в этом плане очень похожа на Европу. Только она не имеет европейских традиций в отношениях между властью и обществом.

При сохранении нынешних тенденций Россия в лучшем случае превратится в «полярную Венесуэлу» (если не Нигерию), сверхкоррумпированное государство, шантажирующее окружающих нефтью и газом. При этом внутри страны власть и население полностью отчуждены друг от друга, большая часть населения для власти просто лишняя (поэтому его сокращение воспринимается начальством с таким олимпийским спокойствием). Те, кто не приемлет сложившуюся ситуацию, выдавливаются из страны.

В худшем случае Россия прекратит свое существование. Впрочем, худший случай вполне может стать следствием «лучшего».

При этом Россия развалится не на сто Чехий и Эстоний, не на тридцать Франций и Германий, как втайне думает немалая часть нашей «прогрессивной общественности». Кавказ превратится в гигантскую «свободную Ичкерию» с работорговлей и войной всех со всеми. Восток страны будет поглощен Китаем, его жители смогут познакомиться с некоторыми особенностями «китай-ского чуда» типа жестокой политической диктатуры при полном отсутствии любого соцобеспечения. Европейская же часть станет набором Албаний и Молдавий (по территории и уровню «благосостояния»), причем в основном с туркменскими режимами.

Причиной катастрофы станет вовсе не экономика или политика, а исключительно психология. Государство умрет из-за того, что люди утратят смысл жизни в нем.

p