Политикале. Берлин-2006

Триумфальная постфестивальная судьба лауреатов прошлогоднего Берлинале — «Софи Шолль — последние дни» и «Рай сегодня», получивших множество других призов и номинированных на «Оскар», подтвердила оправданность генеральной линии фестиваля, который не собирается отказываться от своего реноме политического форума, по крайней мере, в конкурсной программе. Тем более что политика сегодня становится модой. В отсутствие ярких идеологий, она делается достоянием не властителей умов, а менеджеров-политтехнологов, с одной стороны, а с другой — экзотическим хобби и прибыльной профессией диссидентствующей богемы. Политика уже не столько выражение социального протеста, сколько способ жизни в комфортных условиях слабеющих, отмирающих государств. Борьба с государством в карнавальных формах дерзкого хэппенинга, разыгрываемого активистами в футболках с ликом Че Гевары, превращается в уличную бузу и эстетизируется чутко улавливающими настроения толпы режиссерами из молодых и не забывшими «дух мая» своей юности зрелыми мэтрами. Так что Берлинале явно вырывается в лидеры загребной тройки Канн — Венеция — Берлин.

«Дорога на Гуантанамо», режиссеры Майкл Уинтерботтом, Мэт Уайткросс

Решение жюри в этот раз оказалось поистине соломоновым: Гран-при получили ex-aequo датско-шведская мелодрама «Мыло» (En Soap) дебютантки Перниллы Фишер Кристенсен и иранская комедия известного режиссера Джафара Панахи «Офсайд» (Offside). Трудно было не увидеть в этом жесте явную попытку примирить стороны в актуальном скандале с публикацией карикатур на пророка Мохаммеда в датской газете, вызвавшей грандиозную волну протестов в мусульманских странах. Полновесным дополнением в чашу политкорректности стал и «Серебряный медведь» за лучшую режиссуру Майклу Уинтерботтому и Мэту Уайткроссу за докудраму «Дорога на Гуантанамо» (The Road to Guantanamo).

Что же касается содержательной стороны дела, то в этом году в конкурсном подборе рельефно откристаллизовался один существенный нюанс: политика преломилась в судьбах отдельных частных людей, стала конкретной историей личной драмы, разворачивающейся в разных странах, между которыми стерлись географические границы.

По большей части конкурсные фильмы — простые, безыскусно рассказанные истории, лишенные претенциозного аллегоризма (что хорошо) и не претендующие на дерзновенный прорыв в киноискусстве (что, пожалуй, достойно сожаления). И показанный вне конкурса масштабный голливудский политический триллер Стивена Гэгена «Сириана» (Syriana) не выглядел чужеродным на фоне этих частных (нередко буквально «камерных», сосредоточенных в стенах квартир, мелких мастерских или офисов) историй. Он — всего лишь эмблема мира, в котором стираются государственные границы, но тут же устанавливаются новые, очерчиваемые транснациональными монополиями. (В «Сириане» слияние двух нефтяных гигантов образует «государство» с годовым бюджетом больше, чем, например, у Дании.) Как бы ни разнились сюжеты, в каких бы странах (бедных или богатых, воюющих или мирных) они ни разворачивались, они — каждый по-своему — свидетельствуют о всеобщем системном кризисе, не всегда очевидно, но всегда явственно проявляющемся на всех уровнях существования стран, народов и отдельных людей (будь то французский судья, немецкий механик или арабский принц), указывающем на хрупкость этого существования.

«Офсайд», режиссер Джафар Панахи

Фильм Клода Шаброля «Комедия власти» (L?ivresse du pouvoir) не вызвал особого резонанса, не получил призов, но, на мой взгляд, не только очень точно вписался в политический контекст программы, но и прозорливо представил некоторые реалии постиндустриального общества, которые по традиции воспринимаются всего лишь как неизбежное зло, а на самом деле становятся сегодня его главной разрушительной силой. В картине схлестнулись два главных игрока на современном политическом поле — большой бизнес и юриспруденция. Героиня Жанна Шарман (Изабель Юппер) — судья, расследующая крупное дело о коррупции и непрофильном использовании активов государственных фондов. Ее главный обвиняемый — президент мощного промышленного конгломерата Юмо (Франсуа Берлеан). Оба поначалу выглядят самоуверенными и победительными, разве что слегка тяготятся мелкими неприятностями: она — перманентной усталостью, он — аллергией. Тем не менее она, гордо неся прозвище Пиранья, всегда сохраняет мину превосходства, энергично натягивая красные перчатки на тонкие пальчики, а он, судорожно почесывая саднящую шею, не забывает каждый день менять дорогие костюмы. Но по мере того как идет следствие, Юмо становится все более и более жалким, и в финале мы видим его в инвалидном кресле в больнице, а Жанна, которую не напугала подстроенная автокатастрофа, но подкосила попытка мужа совершить самоубийство, отказывается от дальнейшей борьбы за торжество закона. Беда Юмо в том, что он оказался одним из звеньев системы, не оставляющей выбора; он просто должен принимать дорогие подарки и распоряжаться благотворительными фондами в пользу коллег по бизнесу, ибо таковы правила игры. Беда Жанны в том, что, идя по следам преступлений, она все глубже увязает в паутине взаимосвязанных ветвей бизнеса и власти, обнаруживая агента их интересов (шпионящего за ней любовника) даже рядом с собой в постели. Судья, ослепленная иллюзией собственного могущества, все это время была пешкой в чужой игре, а в свою очередь те, кто манипулировал ею, тоже оказываются всего лишь марионетками, и эта лестница, имеющая вид карьерной, ведет куда-то в заоблачные выси. А между тем пока Жанне представлялось, что она уверенно шагает по этой лестнице, рушилась ее личная жизнь.

«Сириана», режиссер Стивен Гэген

Характерно, что Жанна бездетна; но ее семья, и без того неполноценная, распадается окончательно — из-под фундамента классического государства выбивается еще один камень. Государство слабеет, но даже «розовый» Шаброль, по его признанию, верящий в «классовую борьбу», в этом симптоме отмирания государства (о чем мечтают и левые радикалы, и акулы большого бизнеса) видит не провозвестие будущих свобод, а картину болезни.

Бессилие закона стало темой судебной драмы и другого ветерана мировой режиссуры — фильм Сидни Люмета называется «Признайте меня виновным» (Find Me Guilty). Логическое ударение следует ставить на местоимении «меня» — это цитата из последней речи Джакомо Ди Норшио на процессе, длившемся рекордный срок — 21 месяц, где подсудимому предъявили обвинения в разных грехах, которыми славится итало-американская мафия — наркоторговля, рэкет и т.п. В последний день суда Джеки Ди, притворно сожалея, обводит руками зал заседания, заполненный его приятелями-мафиози, имена которых мелькают в речах прокурора и свидетелей, и как бы в подтверждение своей озвученной характеристики доброго семьянина, верного мужа, преданного друга и настоящего католика вступается за их честь: меня, мол, судите, а их не смейте. «Я не гангстер, а гэгстер», — откровенно ёрничает Джеки, взявшийся сам себя защищать и наивными, детскими вопросами, а то и просто анекдотами заваливший аргументы кипевшего благородным гневом прокурора и улики свидетелей, очаровавший жюри присяжных своим притворным простодушием. Живое воплощение американской демократии — двенадцать мужчин и женщин разных цветов кожи, из разных слоев общества вопреки всем усилиям слуг закона легко покупаются на «гэги» прожженного дона мафии. И после того как Джеки, допрашивая своего двоюродного брата, который стрелял в него, не получив обещанной дозы, а теперь против него свидетельствует, со слезой в голосе произносит: «Веришь ли — а я тебя люблю!», эта самая воплощенная демократия, отерев пот со лбов, с облегчением молвит: «Не виновен!»

«Комедия власти», режиссер Клод Шаброль

Почти полвека назад Люмет снял судебную драму «12 разгневанных мужчин», где Генри Фонда в роли присяжного полтора часа экранного времени убеждал своих коллег пересмотреть обвинительный вердикт против парня, подозреваемого в убийстве. Теперь же Вин Дизель в роли Джеки шутя обвел вокруг пальца всю дюжину, и ни один из них не усомнился в своей правоте — решение было принято единогласно. На протяжении всего фильма молчащее жюри выглядит декоративной массовкой, бессловесными статистами, безмолвствующим хором на сцене, где царствует разгулявшийся мафиозо, открыто глумящийся над законом, загнанным в тупик.

Самое страшное, что эта безысходность, безвыходность поражает людей в самых, казалось бы, удобно устроенных для житья и соответствующих прав человека условиях. Главный герой немецкой «Свободной воли» (Der Freie Wille) Маттиаса Гласнера — маньяк Тео, брутально изнасиловавший нескольких женщин, отбывший девять лет в психушке, выходит на свободу, где ему уготовано место в чистеньком доме с фитнесом и баней, в красивом саду, и работу ему дают — живи не хочу. Но его глаза с такой тоской смотрят на этот уют, и копящаяся агрессия никак не выходит паром в сауне и потом в тренировочном зале. И говорить ему трудно, слова не идут, а актер Юрген Фогель (он получил «Серебряного медведя» за вклад в фильм) передает оттенки чувств и состояний дыханием — то прерывистым животным, то детским, почти всхлипывающим, то ровным, умиротворенным, то нервно напряженным и наконец затухающим в смертельной агонии в финале, когда Тео умирает на руках полюбившей его женщины, прижавшей его к себе в иконографии Пьеты. Жаль, что по сценарию Тео действительно болен; антураж фильма красноречиво свидетельствует о том, что припадки немотивированной агрессии могут посетить самого здорового и лояльного обывателя, заблудившегося в стерильных, напоминающих музейные выгородки интерьерах.

«Признайте меня виновным», режиссер Сидни Люмет

Много смертей в финалах, очень много. Персонажи выбрасываются из окон («Комедия власти» Клода Шаброля, «Тоска» Валески Гризебах), вскрывают себе вены («Свободная воля» Маттиаса Гласнера), умирают от передозы («Кэнди» Нила Армфилда) или болезни («Реквием» Ханса-Кристиана Шмида), бросаются под поезд («Зима» Рафи Питтса), стреляют в себя («Тоска»), других («Охранник» Родриго Морено) или сами падают замертво от чужой пули («Невидимые волны» Пэн-ек Ратанаруанга). В ряду немногочисленных исключений — «Офсайд» и «Дорога на Гуантанамо» с их благополучными финалами.

«Офсайд» — история о том, как иранские девочки-подростки правдами и неправдами (больше неправдами, одеваясь по-мальчишески) пытаются пробраться на футбольный матч сборных Ирана и Бахрейна, как их арестовывают за этот непозволительный поступок, как они понемногу находят общий язык со своими тюремщиками и как все заканчивается всеобщим ликованием под фейерверк в честь победы иранских футболистов.

В фильме довольно красноречиво изображается неравноправие мужчин и женщин в мусульманском мире, но общий пафос фильма оптимистичен.

А между тем иранские диссиденты провели пикет возле Берлинале-Паласт, протестуя против показа иранских картин на фестивале, ибо сам этот факт якобы вселяет в зрителей ложные иллюзии о существовании свободы творчества и вообще свободы в их стране.

На церемонии закрытия фестиваля во время вручения «Серебряного медведя» Майклу Уинтерботтому и Мэту Уайткроссу на сцену бодро взбежали звезды «Дороги на Гуантанамо», так называемая «типтонская тройка» — Асиф Икбаль, Рухель Ахмед и Шафик Расул. Крепкие накачанные бородатые парни в рельефно обтягивающих мускулистые тела футболках плохо походили на изможденных пленников одиозного лагеря для военнопленных, которыми они предстали в фильме. Этот самый шокирующий фильм фестиваля был встречен шумной овацией зала и, конечно, стал самым скандальным за последнее время событием в жанре докьюментари. Авторы настаивают на абсолютной достоверности изложенных в нем фактов, отчасти высказанных на камеру самими участниками событий, отчасти реконструированных и разыгранных профессиональными актерами. Согласно версии трех пакистанцев, проживающих в английском городке Типтон, они прибыли в Пакистан на свадьбу одного из них, затем по просьбе имама мечети в Карачи отправились «на помощь» собратьям в Афганистан, попали под американскую бомбардировку под Кандагаром, были арестованы и отправлены в лагерь военнопленных на Кубе. Там их жестоко истязали, выбивая признания в сопричастности к Аль-Каеде. Все показанные в картине пакистанцы выглядят сущими безгрешными ангелами (флэшбэки показывают их то с птичкой в руке, то радостно плещущимися в воде, то танцующими на дискотеке), а все без исключения англичане и американцы — тупыми безжалостными негодяями (они то пытают несчастных узников, то пинают ногами Коран, то выдвигают узникам нелепые обвинения).

Если верить фильму, выходит, что все полторы тысячи содержавшихся в Гуантанамо пленных были схвачены случайно, все они мирные, ни в чем не повинные люди, а вся борьба с терроризмом — бессмысленный бой с тенью, непонятно зачем (видимо, для какой-то собственной выгоды) затеянный силами коалиции. Следуя за великим манипулятором Майклом Муром, Уинтерботтом и Уайткросс подают события настолько тенденциозно и однозначно, с такой убеждающей силой, что зритель, расчувствовавшись и воспылав ненавистью к карателям, невольно теряет способность сопоставить и проанализировать факты, которые на самом деле при более или менее пристальном рассмотрении представляются не столь несомненными. Во всяком случае, в интервью, опубликованном в пресс-буклете, Уинтерботтом уклоняется от прямого ответа на вопрос, зачем все же «типтонская тройка» отправилась накануне свадьбы в Афганистан: «Спросите меня, например, почему я поставил свой фильм, и я могу ответить вам сейчас так, а потом иначе, а затем и еще как-нибудь. Трудно определить, какие мотивы движут человеком. Как они сами говорят в фильме, им просто интересно было увидеть Афганистан и хотелось помочь людям». Каким людям и чем конкретно помочь — неясно. Но их откровения перед камерой были предварительно обговорены с адвокатом. К тому же это не была спонтанная речь; целый месяц сорежиссер фильма Мэт Уайткросс беседовал с молодыми людьми и застенографировал 650 страниц, после чего и начались съемки. «Я не хочу комментировать, что они чувствовали или не чувствовали, — говорит Уинтерботтом. — Но мы сказали им, что наша идея заключается в том, чтобы они сами рассказали свою историю, потому что у них это получается очень эффективно».

Буквально накануне оглашения решения жюри ООН приняла резолюцию о необходимости закрыть лагерь в заливе Гуантанамо. Повлияло это на присуждение фильму «Серебряного медведя» или нет, но само совпадение знаменательно. Как знаменательно и то, что уже после вручения главной награды — «Золотого медведя» фильму дебютантки из Боснии Ясмилы Жбанич «Грбавица» (Grbavica) в мировой прессе появилось (правда, потом опровергнутое) сообщение об аресте находящегося в розыске сербского генерала Ратко Младича, обвиняемого в геноциде во время войны в бывшей Югославии. Так что фильм, рассказывающий о последствиях этой войны, которые еще долго — на протяжении жизни целых поколений — не будут изжиты, оказался на самом гребне злободневных политических событий.

Вряд ли картины, отмеченные наградами Берлинале в этом году, надолго останутся в истории киноискусства. Но, несмотря на их весьма скромные художественные достоинства, они в обозримом будущем, бесспорно, сохранят свою актуальность в качестве политического или социального высказывания. Пока на то держится мода.