Маска-шоу. «V — значит вендетта», режиссер Джеймс Мактиг

«V — значит вендетта» (V For Vendetta)

По мотивам комикса Алана Мура и Дэвида Ллойда

Авторы сценария Энди и Лэрри Вачовски

Режиссер Джеймс Мактиг

Оператор Эдриан Биддл

Художник Оуэн Патерсон

Композитор Дарио Марианелли

В ролях: Натали Портман, Хьюго Уивинг, Стивен Ри, Стивен Фрай, Джон Хёрт и другие

Warner Вros., Silver Pictures, Anarchos Productions Inc., Virtual Studios

Великобритания — Германия

2005

Внутри и позади V. кроется больше, чем подозревает кто-либо из нас.

Томас Пинчон. «V.»

Киносезон 2005 года и только что начавшийся сезон года 2006-го продемонстрировали два принципиально новых способа экранизировать комиксы. Первый, воспроизводящий на большом экране визуальный стиль бумажной графики и превращающий фильм в прямом смысле в набор оживающих картинок, предложил в своем «Городе грехов» Роберт Родригес. Второй способ заявил английский режиссер-дебютант Джеймс Мактиг в снятом по сценарию Энди и Лэрри Вачовски фильме «V — значит вендетта». Мактиг и братья Вачовски подошли к одноименному комиксу (или, как принято говорить на Западе, «графическому роману») с предельной серьезностью, как к значительному, философскому произведению, — и успешно превратили его из разухабистого фантастического боевика с элементами социальной сатиры (комикс создавался в эпоху Маргарет Тэтчер) в провокационный политический триллер. К слову сказать, подобный подход с легкостью позволяет из любого комиксового персонажа, борющегося с каким-нибудь злым диктатором, сделать такого пламенного революционера, что Че Гевара в сравнении с ним покажется жалким либеральным конформистом. Кажется, даже самих создателей комикса потряс тот подрывной пафос, который авторы фильма «V — значит вендетта» сумели извлечь из их творения, — во всяком случае, один из них, Алан Мур, публично отрекся от этой картины и снял свое имя из титров. Что, разумеется, только упрочило ее скандальную репутацию.

Разумеется, упреки в пропаганде экстремизма наивны. Высокобюджетное зрелище, спродюсированное голливудским моголом Джоэлом Силвером, по определению не может иметь другой сверхзадачи, кроме извлечения прибыли. Что, однако, вовсе не исключает актуальности положенных в его основу идей. Даже наоборот — сегодня не эскапизм, а именно злободневность, узнаваемость проблематики, является одной из главных коммерческих приманок фильма. Ранее этим приемом уже воспользовались Джордж Лукас в «Звездных войнах», Стивен Спилберг в «Особом мнении» и сами братья Вачовски в «Матрице». Но в фильме «V — значит вендетта» на данную концепцию сделана куда более основательная ставка — что и неудивительно, поскольку в зрелищном отношении ему явно не стать картиной сезона номер один.

Действие фильма разворачивается в Лондоне 2020 года, которым правит фашизоидный канцлер Адам Сатлер (Джон Хёрт). Атмосфера мрачная, запрещено все, что только возможно: от занятий искусством до однополой любви, от ислама до независимого телевидения. Перед нами тоталитарный управляемый мир, не знающий о правах человека, какой, казалось бы, неоднократно рисовался в фантастических фильмах. Но если авторы «Бегства Логана», «Бразилии» или «Особого мнения», изображая грядущие антиутопии, давали волю своей фантазии, то режиссер Мактиг подчеркнуто демонстративно не выдумывает никакого фантастического дизайна. Костюмы, которые носят герои, глупые телешоу, которые они смотрят, машины, на которых ездят, оружие, которым пользуются, — все это из сегодняшнего дня. «Будущее» в этом фильме как две капли воды похоже на наше настоящее.

Единственное, что (кто) выглядит здесь фантастическим, — главный герой, мститель-одиночка, именующий себя V (Хьюго Уивинг), эта латинская буква символизирует одновременно слово vendetta и цифру «5», и поставивший своей целью уничтожить полицейский режим Сатлера. В мефистофелевской маске Гая Фокса (как выглядит герой на самом деле, мы так и не узнаем, а сам он станет утверждать, что лица у него нет), одетый по последней моде начала семнадцатого столетия, с преувеличенно галантными манерами и абсурдно звучащими оборотами речи времен королевы Елизаветы, V кажется действительно пришельцем из иного мира. Из того мира, обитатели которого были способны постоять за свое достоинство, не прощали лицемерие и предательство, умели ценить искусство, а вопросы чести решали не в суде, а в открытом поединке1.

Чтобы понять происхождение этого образа, необходим краткий исторический экскурс. В 1603 году на английский престол вступил король Яков I, сын казненной Елизаветой Марии Стюарт. Еще до коронации он дал слово представителям британской католической общины, возлагавшим на него большие надежды, что прекратит гонения на католиков и уравняет их в правах с протестантами. Однако вскоре после восшествия на престол по политическим соображениям нарушил свое обещание. И тогда члены ряда знатных католических семейств организовали заговор с целью убить короля.

Осуществить покушение было поручено Гаю Фоксу — профессиональному солдату-наемнику, немало сражавшемуся в Европе за торжество католической веры. Он и разработал детальный план подрыва английского парламента, где 5 ноября 1605 года должен был выступать Яков I.

Покушение сорвалось из-за чрезмерного благородства заговорщиков. Несмотря на категорический запрет руководившего операцией Гая Фокса, некоторые из них сочли своим долгом предупредить друзей и родственников, заседавших в парламенте, — и, разумеется, в числе тех оказались королевские шпионы. Участники заговора были схвачены и казнены.

Все эти события могли бы стать лишь очередной страницей в богатой кровопролитиями английской истории и сгодиться разве что для сюжета авантюрного романа в духе Рафаэля Саббатини. Но вышло иначе. Заговор против Якова I по прошествии времени стал для англичан символом того, что никому, даже самому королю, не позволено безнаказанно нарушать свое слово и обманывать подданных. Интересно, что король Яков, то ли напуганный покушением, то ли, действительно, исходя из убеждений, до конца дней своих пытался наладить отношения с католиками. Отсюда популярность маски Гая Фокса в Англии и ежегодно проводящиеся празднования даты 5 ноября. А стихотворение Remember, Remember the 5-th of November / The Gunpowder Treason and Plot, ставшее лейтмотивом фильма, изменило свой первоначальный смысл и звучит теперь как серьезное предостережение власть имущим, напоминая, что не следует испытывать терпение общества безответственной и лживой политикой.

В таком контексте действия V выглядят не столько провокационным оправданием терроризма (собственно, террористом его называют только представители государственных спецслужб и контролируемого ими телевидения), сколько фанатичным служением идее свободы, гарантия которой во все времена заключалась в готовности обычных граждан отстаивать ее с оружием в руках. Для фашистского режима такое мышление — безусловный терроризм. В нормальном же социуме оно — основа пресловутого «общественного договора», залог того, что этот договор не будет нарушен теми, кому делегирована власть.

Как раз сегодня во многих странах — от Америки, где общественный договор выкристаллизовывался двумя с лишним столетиями, до России, где он только начал складываться в 90-е годы, — возникли условия, позволяющие говорить о нарушении этого договора правящими кругами. Демагогические заявления властей о том, что это делается во имя борьбы с «мировым терроризмом», слишком смахивают на параноидальную теорию заговора, чтобы быть убедительными, а потому лишь способствуют радикализации недовольных. Дискуссия на тему, сформулированную несколько лет назад Стивеном Спилбергом, — «сколько свободы мы должны отдать, и где находится граница, которую нельзя пересечь?» — уже почти не слышна за громыханием государственной пропаганды. Когда она совсем затихнет, наступит время Гая Фокса — того, кто готов взорвать парламент с несколькими сотнями депутатов (а по сути, всю демократическую систему Англии), чтобы убить только одного человека: ненавистного короля. Наступит время V.

Свою нехитрую политико-эстетическую программу V наглядно излагает молоденькой служащей с телевидения Иви (Натали Портман), которую он в первой же сцене фильма спасает от насильников-полицейских. В ночь встречи, которая — само собой — приходится на 5 ноября, герой ведет девушку на крышу, чтобы показать самое мощное шоу в истории Лондона — взрыв здания суда Олд Бейли. Под увертюру Чайковского «1812» здание разлетается вдребезги, образуя пугающий своей красотой фейерверк, образец пиротехнического искусства. Чересчур живописный взрыв заставляет вспомнить слова Карла-Хайнца Штокгаузена о последнем произведении искусства, произнесенные им по случаю крушения нью-йоркских башен-близнецов и ставшие причиной его публичной обструкции.

V — радикальный экстремист в духе большевиков, носитель исключительно разрушительной, а не созидательной энергии и идеи. Он мечтает о хаосе, который вроде бы должен стать почвой для возникновения чего-то нового. Чего именно, какой системы социальных отношений — ответами на эти вопросы герой если и обладает, то не спешит поделиться ими с публикой. V также знает, что он — монстр, как в переносном, так и в прямом смысле: мутант, ставший таковым из-за секретных правительственных экспериментов. Его единственное оправдание в том, что породившее его государство еще более монструозно. Одни чудовища рождают других, чтобы потом с ними бороться.

Но с первого же эпизода, где V начинает проповедовать свои взгляды, в фильме возникают даже не неувязки, а значительные противоречия. Поскольку именно в том фрагменте «1812», под который V вершит свою маленькую революцию, звучит «Боже, царя храни» — официальный гимн Российской империи, олицетворение всего самого косного и реакционного, что в ней было. Можно увидеть здесь особенно тонкую иронию: дескать, герой мечтает о возвращении монархии, утраченной в эпоху правления канцлера Сатлера, но скрывается под маской цареубийцы Гая Фокса. А можно — элементарное невежество авторов фильма, плохо знающих, какие исторические ассоциации вызывает данная музыкальная тема.

Еще более серьезный вопрос напрашивается после финального взрыва здания парламента — кульминационной сцены, обещанной всем (и зрителям, и персонажам) еще в самом начале фильма и тоже снятой как часть огромной огненной симфонии с уже известной темой из «1812». Если V считает, что убийство канцлера-тирана есть верный шаг к освобождению народа (а это мы также видим в фильме), тогда чему служит уничтожение главного символа демократической власти?

Нужно сказать, что эта неспособность свести концы с концами — особенность не только фильма «V — значит вендетта», но и изрядной части современного левого дискурса, в котором антиглобализм прекрасно уживается с антисемитизмом, а социалистические идеалы — с национализмом самого вульгарного пошиба. Так, американская Всемирная рабочая партия считает палестинские и иракские террористические организации «столпами антиимпериалистической борьбы», британские неонацисты включают в список для обязательного чтения труды Ноама Хомски, а веб-сайт «Антиглобализм в действии» содержится организацией «Национальный альянс» — крупнейшей в США группировкой откровенно фашистского толка. «Весь мир насилья мы разрушим, Боже царя храни» — эта мешанина служит прекрасной иллюстрацией воззрений сегодняшних левых радикалов, ставших почти неотличимыми от своих крайне правых оппонентов2. (Другой вопрос, что патриотическая пропаганда, испускаемая государственной машиной и обслуживающими ее политтехнологами, отличается не меньшим синкретизмом.)

Впрочем, не исключено, что ставить зрителя в тупик — это часть художественной стратегии фильма. И таинственный V является такой же мистификацией, как V. из знаменитого романа Томаса Пинчона. Параллели очевидны, и если романная фигура V. (именно фигура, так как никто не сумел определить ее пол, род и вид) символизировала некий грандиозный мировой заговор, подготовку Армагеддона, то кинематографический V (пол, род и вид которого также не совсем ясны) отвечает за энтропию общественной системы, которая ведет ее к хаосу. Причем — и это одна из лучших сценарных находок братьев Вачовски — ему по сути не приходится делать ничего экстраординарного. Взрыв (неправого) суда, дерзкое выступление по телевидению с призывом «показать властям 5 ноября» да рассылка по городам и весям масок Гая Фокса — вот и все подвиги, которые он совершает в качестве борца с режимом. В дальнейшем он занимается только личной местью превратившим его в монстра злодеям и предоставляет системе, напуганной одним фактом его существования, самой сделать все, чтобы довести собственных граждан до крайней стадии озлобления. Вскоре граждане начинают рисовать букву «V» на стенах домов, избивают полицейских, а в ночь на 5 ноября все как один надевают маски Гая Фокса и идут к парламенту, сметая на пути военные кордоны.

Всесильный режим оказывается колоссом на глиняных ногах — достаточно одного движения руки, чтобы он рухнул. И даже это движение осуществляет не V, а большеглазая страдалица Иви, отправляющая в финале поезд с взрывчаткой под здание парламента. Интересно, что в первой половине фильма ее присутствие кажется необходимым лишь для того, чтобы дать возможность герою («террористу»!) изложить свою позицию. Он говорит, она слушает. Но во второй части картины Иви превращается из неофита, который должен постигнуть тяжесть бремени революционной борьбы на собственной шкуре, в ходячее оправдание действий V. Не согласись она с ним в финале, и герой стал бы не героем, а негодяем.

Самый провокационный момент фильма — сцена в тюрьме, где V мучает свою принцессу. Важно то, что Иви уверена: она — жертва системы, которая хочет узнать от нее всю информацию об известном ей террористе. И только в финале, пройдя все круги ада, она узнает правду. Чтобы понять бесчеловечность системы, некогда убившей ее родителей, Иви нужно стать жертвой ее главного противника. Очередной парадокс или еще одна нестыковка?3

Впрочем, как бы то ни было, картина, подобная «V — значит вендетта», вряд ли могла бы появиться в государстве, чье устройство хотя бы отчасти схоже с обрисованным в ней режимом. К примеру, в современной России киношники побоятся даже вообразить картинку, в которой взрывался бы Кремль (максимум, на что хватит их смелости, — это «уронить» Останкинскую телевышку, как в «Дневном Дозоре»)4. «V — значит вендетта» — образчик кинематографа из страны, еще не растерявшей идейную свободу и беспокоящейся о том, как ее сохранить.

1 Любопытно, что в елизаветинскую эпоху в Англии пользовались большой популярностью так называемые «масочные» представления.

2 Подробнее на эту тему см.: С т р а у с с Марк. Антиглобализм и антисемитизм; Х а м ф- р и с Джошуа. Мучения американских левых. — «Неприкосновенный запас», 2005, № 1 (39).

3 К числу очевидных ошибок режиссера и сценаристов нужно отнести как минимум один из тюремных эпизодов. Предполагается, что Иви не видит лица своего мучителя, поскольку все допросы проходят в темной комнате. Но голову ей бреют при ярком свете, так что она прямо-таки обязана разглядеть внешность того, кто это делает.

4 Сцена, где горит Кремль, имеется в «Окраине» Петра Луцика, однако эта картина снималась в другую политическую эпоху.

p