Glamour и Гламур
Контексты культуры
Термин «Glamour» появился на англоязычных территориях в начале 50-х годов, а затем довольно быстро распространился по западным странам, выходившим из послевоенной разрухи в «общество потребления». Англоязычные словари выводят из Glamour четыре ряда синонимов:
1. Возбуждение, приключение, блеск и суета сует.
2. Очарование, привлекательность, красота.
3. Магия, иллюзия, мираж, наваждение.
4. Искушение, соблазнение, запретный плод.
На мой взгляд, наиболее близким русскоязычным аналогом Glamour оказывается устойчивое идиоматическое выражение «красивая жизнь». Представление о «красивой жизни» воплощают как «Фабрики звезд», так и сказки о «рублевских женах».
Glamour, разумеется, появился не на пустом месте. У него были предшественники.
Не так давно мне в руки попало переиздание дамского романа образца 1932 года — книга Ирмгард Койн «Девушка в искусственном шелке». Невзирая на мое далеко не совершенное знание немецкого языка, я не мог оторваться от ехидного и остроумного текста — стилизованных воспоминаний девушки из провинции, которая всеми правдами и неправдами рвется в Берлин, чтобы наконец обрести необходимый «глянец». Ее судьба чем-то неумолимо напоминала траекторию нашей знаменитой белошвейки из нецензурного романса, которая у себя дома «шила гладью», а потом «приехала в столицу и стала… актрисой». Так и героиня Койн выступала на сцене и слыла звездой, чего добилась «своей… талантой». Точные и едкие характеристики мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело на разных этапах своих взлетов и падений, сближают эту книгу не столько с дамским, сколько с социальным романом, а в повествовании «от первого лица» мидинетки — малообразованной и целеустремленной героини из народа — видятся призраки грядущей иронии постмодерна. И на каждой странице по десять раз «Ich will ein Glanz sein» — «Я хочу быть глянцевой». Glanz и есть Glamour первой половины ХХ века.
Более чем через полвека глянцевые журналы импортировали в постсоветскую Россию сознание западных мидинеток, что не могло не оживить отечественных белошвеек, которые тоже хотели стать глянцевыми. Впрочем, глянец Cosmopolitan довольно быстро превратился в гламур Vogue, растиражированный в потоках телевизионного вещания, дамских журналов нового образца и прозы Оксаны Робски. Так появился русскоязычный гламур, гламур московского розлива.
Его отличительной чертой было повсеместное распространение магии, которое можно сравнить с эффектом радиации и с меланомой. Если западная аристократия и крупная буржуазия, поставляя Glamour на продажу, как правило, осознают его иллюзорность, «новые русские» и перестроившаяся партийно-комсомольская номенклатура из вчерашних подмастерьев и кухарок, проституток и уголовников поддались соблазну ранее запретного плода всерьез и надолго. Оставаясь для одних недосягаемой мечтой, для других гламур стал чуть ли не образом жизни. Массовая культура эпохи рыночной экономики оказалась всеобщей и всесильной.
На Западе и на Востоке попытки сопротивляться мифологии гламура нередко оборачивались трагедиями, о чем свидетельствовал и свидетельствует экран. К примеру, в недавнем фильме «Учитель Педерсен» Ханса Петтера Мулана, посвященном драматическим судьбам норвежских интеллигентов-маоистов 70-х годов, героиня с русским именем Нина идет работать на швейную фабрику, чтобы разделить судьбу рабочего класса.
Ее попытки распространить среди коллег марксистско-ленинский листок оканчиваются полным фиаско, поскольку здесь обсуждаются исключительно подробности личной жизни коронованных особ. Работницы угрожают устроить забастовку, если Нина будет продолжать посягать на их гламурные идеалы. Роковым ударом оказывается, правда, не увлечение новоиспеченных коллег светскими новостями, а потеря последней подписчицы. Неистовой революционерке остается только покончить с собой.
Характерно, что «обуржуазивание» (бывшая подписчица удачно вышла замуж и благополучно завела детей) в известной мере смягчает эффект гламура, перенося элементы красивой жизни из мечты в реальность.
И наоборот, чем менее достижим высокий уровень жизни для основной массы населения, тем более завораживает магия гламура, которая распространяется на бессознательном уровне как раковая опухоль. Хотя белошвеек стало меньше, а актрис (в прямом и переносном смысле) — больше, «глянцем» теперь хочет стать каждый. И это отнюдь не прерогатива женского пола. В «Великой иллюзии» Жана Ренуара, созданной в 1937 году, но рассказывающей о первой мировой войне, военнопленный офицер-аристократ говорит товарищу по несчастью, который мечтает о голландских тюльпанах: «У вас, мой друг, душа мидинетки».
Гламур, как и Glamour, — это, конечно же, не картинки из реальной жизни верхов, а мифологическое представление о ней для мидинеток и белошвеек. Поэтому мифология гламура сочетает в себе возбуждение, очарование, магию и искушение для общества, которое с наслаждением предается мечтам о «красивой жизни».
