Александр Роднянский. Телевизионный потоп

Галина Переверзева. Александр Ефимович, канал СТС, который вы возглавляете, строится на концепции развлекательного телевидения. Она послужила основой вашей беседы с Даниилом Дондуреем, опубликованной в «Искусстве кино»1. Вы говорили о том, что развлекательное телевидение — это средство прорваться к аудитории, для того чтобы исследовать реальность.

Александр Роднянский. Не только…

Г. Переверзева. На вашем канале заявлен и сформирован новый герой.

В ситкомах и прочих развлекательных программах вы сталкиваете на одной арене разные социальные слои, которые в реальной жизни не пересекаются, и приучаете аудиторию к новым понятиям — «бизнес-план», «структура бизнеса»… Иван Дыховичный в своей статье «Шоссе в никуда»2, спорит с вами…

А. Роднянский. По-моему, даже не со мной.

Г. Переверзева. Я думаю, что с вами как вдохновителем и идеологом определенного мировоззрения. Дыховичный напоминает, что говорить с массами — это удел тех, кто хочет пасти народы…

А. Роднянский. Отвечу. У меня сложилось впечатление, что Иван Дыховичный реагирует не на мою дискуссию с Даниилом Дондуреем — в своем коротком монологе он использует много слов, тезисов, обстоятельств, для него, видимо, важных, эмоционально пережитых, которые я не только не артикулировал, но даже не упоминал. Например, слова «деньги», «бизнес» я вообще никогда не употребляю в подобных беседах. Для меня это не тема для журнала «Искусство кино». Конкретные обстоятельства конкретного дела, за которое отвечаю, я могу пообсуждать в совершенно иных изданиях. Предполагаю, что это следствие некоей давней дискуссии, которая эхом прозвучала сегодня. По сути, это спор времен физиков и лириков, бесед на тему авторского кинематографа и массового, который называют развлекательным. Обсуждать, что важнее — близкий Дыховичному авторский кинематограф или массовое кино, — не считаю нужным. Это принципиально иные рамки дискуссии.

Я даже не обсуждал кинематограф. Я говорил о средствах массовой коммуникации, а не об искусстве, каковым телевидение не является и никогда не являлось. С Дондуреем мы разговаривали о развлекательном ТВ.

Кинематограф — как все искусство — по своей структуре восприятия революционен. Произведение искусства может очень многое изменить, если неожиданно совпадает с психологическими потребностями и социальными ожиданиями всех аудиторий. Фильм «Покаяние» Абуладзе в свое время повлиял самым кардинальным образом на состояние умов целого поколения, изменив их отношение к существующей реальности.

Телевидение же — как все средства массовой коммуникации — эволюционно. Оно разговаривает с аудиторией каждый день и не способно что-либо изменить в один момент. Но оно в огромной степени влияет на многие и многие миллионы людей просто в силу того, что они каждый день включают и смотрят телевизор. Миллиметрами, но влияет. И именно поэтому требует к себе ответственного и более чем глубокого отношения, а значит, мы обязаны анализировать последствия, которое оно оказывает на умы. Никто не собирается «пасти народы». Я, наоборот, говорю, что самая большая опасность состоит в превращении средств массовой коммуникации в менторский, пропагандистский, дидактический инструмент. А это, в свою очередь, грозит разрушительными последствиями. Человек, берущий на себя такого рода ответственность — учить, воспитывать, быть ментором, пропагандистом, — неизбежно оказывается под прессом огромного количества самых разных обстоятельств и в конечном итоге приходит к простым решениям, что всегда резко упрощает картину мира. Когда кажется, что простым действием, о чем бы ни шла речь — об экономической, политической или социальной ситуации, — ее, ситуацию, можно легко разрешить. Невозможно! Наш мир объемный. Поэтому я полагаю, что телевидение и должно сформировать в головах у людей, его смотрящих, понимание объемной картины мира, его многогранности. Причем каждый телевизионный канал должен делать это по-своему, но разговаривая с аудиторией на ее языке, ведь это она, аудитория, выбирает для себя определенного собеседника.

В беседе с Даниилом Дондуреем я говорил о необходимости отрефлексировать сегодняшний момент и дать возможность зрителям опознать в телевизионном эфире какие-то новые элементы жизни, сопоставить свой личный опыт с опытом других людей посредством возникающего диалога с телеэкраном. Это необходимая, ответственная, если хотите, ключевая обязанность средств массовой коммуникации.

Г. Переверзева. Мы все время употребляем слово «массовый». Но кто я, человек, смотрящий телевизор, — массовый зритель или индивидуальность?

А. Роднянский. Конечно, индивидуальность. Я ведь не защищаю право отечественного телевидения на мусор — это не мой путь. Я говорил и говорю о том, что изменившийся мир требует нового же инструментария. То, как кинематограф воспринимал и отражал действительность даже в последние годы Советского Союза, отличалось от того, как это происходило на телевидении, когда было всего два-три канала и любая актуальная передача вызывала общественный резонанс и влияла на общественную ситуацию. Эти времена завершены окончательно по причине технологической. У нас сейчас двадцать каналов в свободном эфирном доступе, и ровно через пять лет их будет, скажем, пятьсот, девятьсот… Я не шучу. Это совершенно иная многоканальная цифровая вселенная, технологически иная. А аудитория сегодня такая, какая она есть, какая сложилась в силу комплекса политико-социально-экономических факторов.

Позиция Ивана, отсылающего к «Кубанским казакам» и смеющегося над каждым кадром «Гарри Поттера», кажется мне, по меньшей мере, неконструктивной, поскольку «Гарри Поттер» вызывает к себе как минимум серьезное отношение детской и молодежной аудитории. Это принципиальная часть их жизненного интерьера.

Г. Переверзева. А как вы лично относитесь к жанру фэнтези?

А. Роднянский. Я очень люблю фэнтези, этот совершенно поразительный и очень кинематографичный жанр, имеющий дело с созданием новых миров. Если относиться к кинематографу как к удивительному инструменту, способному перемещать характеры во времени и пространстве и помещать в определенные обстоятельства, то фэнтези в этом смысле очень эффективно. Другой вопрос, что внутри фэнтези могут быть разные жанры: и комедии, и драмы, и… да что хотите. И детские сказки, и мощные философские притчи. Возьмите картины от «Сталкера» (конечно, «Сталкер» не фэнтези, но все-таки имеет к нему отношение!) до фильма «Дитя человеческое» Альфонсо Куарона, а между ними и «Матрица», и «Властелин колец», и прочие — все они стали лидерами проката. А ведь это сказки. Сказки для взрослых. Взрослые хотят сегодня сказок. Такая вот удивительная реакция на новую технологическую и психологическую вселенную, в которой оказалось человечество. Но это же факт! И этот факт никак не связан с моими личными желаниями и предпочтениями или с желаниями и предпочтениями Ивана Дыховичного. Однако, в отличие от Дыховичного, который как режиссер авторского кино может позволить себе реакцию личного отторжения («это не интересно!», «я смеюсь!», «этого я не хочу!»), я себе ничего подобного позволить не могу, потому что я работаю с огромной аудиторией и должен понимать интересы многих и, подчеркну, разных зрителей, знать, каковы особенности их восприятия. Вам не нравится определение «массовый зритель»? Мне тоже не нравится. Назовем так: многие миллионы, десятки миллионов индивидуальностей, сидящих в своих домах у телевизионного приемника здесь и сейчас. Я не могу отвернуться от их вкусов и пристрастий. Другое дело, что, учитывая эти вкусы и отвечая на запросы, я могу выстраивать некую вселенную, некий объем в контекстах или отражениях того, что может оказаться культурной традицией, а может — виртуальным, но вполне убедительным и полноценным миром. Посему спорить на тему о старых культурных ценностях просто смешно.

Г. Переверзева. Этим определением — «старые культурные ценности» — вы определили особенность канала «Культура»?

А. Роднянский. Нет. Я говорил о присущем ему способе разговора с аудиторией, о способе высказывания, а не о содержании. Этот канал не культурные ценности консервирует, а музейный, в хорошем смысле, способ диалога. Это вот такая консервация интеллигентного, разумного, витаминозного советского телевидения. И здесь очень важное слово «советского» — не вообще культурного, а именно советско-культурного телевидения.

Г. Переверзева. Что вы вкладываете в понятие «советское»? А. Роднянский. Я имею в виду ту культурную традицию, которая сложилась

в Советском Союзе, с характерной для советской интеллигенции системой отношений с властью, с обществом, с определенного рода контекстами. Но у нас появилась уже совсем иная интеллигенция, обратите внимание, именно интеллигенция. Я говорю не о массе, не о людях, «потребляющих жвачку», нет-нет, а об интеллигенции, которая открыла для себя совершенно иные контексты. Например, вы же практически не видите на канале «Культура» программы, связанные с современным искусством. Это не культура современного авангардного высказывания, а культура музейная. Двадцатилетней и более давности. Я говорю о том, что изменился мир, изменилась аудитория, изменились ее отношения с миром. Поэтому в новом мире с новой аудиторией надо учиться разговаривать на ее языке. Разговаривать! Не учить и пасти, а разговаривать. Мне тоже не нравится в большинстве своем сегодняшний телевизионный поток. Но не потому, что он неавторский. А потому, что он безответственный, некоммуникативный, не пытается вступить в диалог со зрителями. А если вступает, то с последствиями брутальными и печальными для этих самых зрителей. Меня, как и Дондурея, тоже очень беспокоит тот факт, что телевидение вообще не откликнулось на те изменения, которые произошли в стране, прежде всего на то, что изменились сами люди. Мы сегодня и мы двадцать лет назад — совершенно разные мы. Вот что меня волнует, а не то, что телевидение, условно говоря, показывает криминальщину с огромным количеством трупов и не показывает, скажем, «Преступление и наказание». Экранизации классики могут быть частью телевидения, но не его ежедневной тканью. Их просто не найдется столько. Скорее это будут отдельные события. Меня же волнует ежедневная, ежеминутная рутина влияния на умы аудитории. В моей системе координат, если что-то вызывает зрительский интерес, это повод задуматься: почему?

Г. Переверзева. Скажите, а вот для изменившегося человека, о котором вы говорите, что, с вашей точки зрения, нужно? Только развлекательное телевидение?

А. Роднянский. Нет. Почему только развлекательное? Но и оно нужно. Потому что это самая понятная, легкая коммуникативная форма диалога.

Г. Переверзева. Какой он, этот самый «изменившийся человек»?

А. Роднянский. По природе своей человек не меняется тысячи лет, но в наше время сильно трансформировались обстоятельства его жизни. Появились другие этико-нравственные нормы. Люди стали иначе относиться к себе и совершенно иначе проектируют свою жизнь. Они иначе знакомятся, влюбляются, женятся, разводятся, выстраивают свои профессиональные отношения, отношение к деньгам, нежели еще двадцать лет назад. У них иные отношения с государством, потому что стало другим государство, с обществом, которое тоже изменилось. Совершенно все другое даже в жизни одного и того же человека. И эта новая жизнь, к сожалению, не находит на телевидении полноценного диалогового ответа. И когда я об этом говорю, мне отвечают, что я свожу все к деньгам, к бизнесу. Да я слов таких не произносил! Для меня все, что связано с бизнесом, не более чем система координат, в которой я существую. Если мы не научимся реально разговаривать с аудиторией, она никогда не будет разговаривать с нами, не захочет. И это не означает «предлагать ей жвачку». Ну не предлагайте! Я к авторам обращаюсь! Предлагайте серьезную, по-настоящему питательную эссенцию. Только научитесь с ней, с аудиторией, вести диалог.

Г. Переверзева. Значит, проблема в авторах?

А. Роднянский. Я считаю, что проблема всегда в авторах! Или вы полагаете, что, предложи я этим восемнадцатилетним и тридцатилетним, живущим в современной реальности, фильм из той замечательной жизни, из которой мы все вышли, они будут его смотреть? Нет. Они его смотреть не будут. Так давайте же покажем им что-то не менее витаминозное и талантливое. Но у нас с вопросом качества всегда безвременье. И сейчас такой период накопления перегноя, питательной почвы. Произрастет оно, зерно, все-таки из почвы.

А почва эта — осознанная и ответственная деятельность.

Г. Переверзева. Тогда давайте пофантазируем — вы же чувствуете тенденции, — что это будет за волна?

А. Роднянский. Ну, если говорить о кинематографе, это будет протестный кинематограф. Следующая большая волна, конечно, будет антибуржуазная. Но для этого окончательно должно оформиться, стабилизироваться буржуазное общество. Оно же у нас и небуржуазное, и несоветское. А отечественный телик у нас в принципе антибуржуазный. Люди в массе своей живут по системе частных, буржуазных ценностей (мелкобуржуазных, как говорили раньше), а средства массовой коммуникации — носители иной системы ценностей.

Г. Переверзева. Разве?

А. Роднянский. Конечно. А кто у нас герои? Люди в погонах. Те, кто совершает свой выбор в сторону общественного перед личным. Что, у нас есть погрузившийся в обстоятельства личной семейной жизни или в процесс самореализации герой? Вот с чем я спорю и вот почему меня достаточно серьезно задевают попытки вернуть в прежнюю традицию. Кино Киры Муратовой и Алексея Германа, на которых ссылается Дыховичный, не принадлежало общему кинематографическому потоку, оно находилось в оппозиции к доминирующему типу общественного сознания.

И мы на развлекательном телевидении абсолютно сознательно пытаемся отсылать аудиторию к совершенно иной системе ценностей, в которой твои личные решения, ты сам как личность, твой личный выбор и твои отношения с людьми и с миром важнее, чем выбор в пользу общественного, как во времена не столь отдаленные.

Сегодня совершенно понятно, что ты отвечаешь сам за себя. Что мы превратились из неразличимой массы, из слившейся толпы в массу несчастливых индивидуумов. Но ведь индивидуумов же! Это должно быть каким-то образом осмыслено телевидением и кинематографом.

1 См.: Д о н д у р е й Д. — Р о д н я н с к и й А. Развлекательное ТВ: шутки в сторону. — «Искусство кино», 2006, № 4.

2 См.: Д ы х о в и ч н ы й И. Шоссе в никуда. — «Искусство кино», 2006, № 8.