«В чинах мы небольших»

Вклад в историю

Биографии многих отечественных писателей, художников и ученых так называемого Петербургского периода истории России строились как биографии служебные. В Российской империи все обязаны были служить, и первооткрыватели интеллектуального пространства не составляли исключения. Почти у каждого из них был соответствующий чин по Табели о рангах и подобающие этому чину знаки отличия. Так как для большинства корифеев отечественной культуры государственная служба была делом вынужденным, исследователи их творчества, как правило, крайне скупо говорят о служебной биографии своих героев и совершенно не стремятся постигнуть специфическую логику построения такой служебной биографии. В разные эпохи эта логика была различной, что расширяло или, наоборот, сужало многообразные возможности для творчества. Если история творческой деятельности той или иной личности рассматривается вне контекста служебной биографии, то такой подход мешает понять очень существенные нюансы, сопряженные как с частной жизнью творца, так и с его социальным статусом. Исключения лишь подтверждают общее правило.

Существует обширная литература, посвященная ответу на вопрос, почему великого Пушкина так оскорбило пожалование ему низшего придворного звания — камер-юнкера. Однако отсутствуют обобщающие работы о том, как в разные исторические эпохи писатели, художники и ученые по-разному реагировали как на саму необходимость состоять на государственной службе, так и на те или иные конкретные пожалованья чинов и орденов. И совершенно нет сравнительных исследований о том, как складывались служебные биографии первопроходцев интеллектуального пространства. Логика, а нередко и терминология построения этих биографий сокрыты от нас за семью печатями.

В XVIII веке Михаил Васильевич Ломоносов, лишь при отставке получивший солидный чин статского советника (V класс Табели о рангах) и не имевший никаких знаков отличия, горько сетовал, что в Российской империи академики и профессора обретаются в чинах не выше капитанского, в то время как их коллеги в Европе способны достичь полковничьего ранга. В XVIII веке подобные рассуждения расценивались властью как очевидное чудачество. Когда Ломоносов написал торжественную оду в честь очередной годовщины со дня восшествия императрицы Елизаветы Петровны на престол, то довольная государыня пожаловала ему две тысячи рублей. Этот баснословный по тем временам авторский гонорар был выплачен медной монетой. Потребовалось несколько возов, чтобы доставить эти деньги в дом поэта. Поощряя великого соотечественника чинами и деньгами, власть не считала нужным наградить Ломоносова орденом. Подобная мысль просто не приходила в голову ни Елизавете Петровне, ни Екатерине II.

Властям предержащим не казалось диким, что блистательный художник-портретист Владимир Лукич Боровиковский (1757-1825) в официальных документах именовался «поручиком», то есть имел чин младшего офицера. Вплоть до середины XIX века университетские и академические профессора оставались париями судьбы и внешне выглядели непрезентабельно: их чины были невысокими, знаки отличия скромными, а жалованье низким. Профессор Императорской Академии художеств Павел Петрович Чистяков (1832-1919), воспитавший несколько поколений живописцев, всю свою долгую жизнь был вынужден подрабатывать частными уроками. Чистяков, чей дебют в качестве исторического живописца был блистателен, в поисках денежных подработок годами бился как рыба об лед и не имел возможности заняться собственным творчеством. Причина понятна: жалованье профессора Академии художеств составляло всего-навсего пятьсот рублей в год и главе большой семьи было мудрено прожить на эти деньги без частных уроков. Лишь к концу девятнадцатого столетия ситуация изменилась в лучшую сторону, и место университетского или академического профессора стало местом в служебном отношении завидным: его обладатель мог уже дослужиться до генеральского чина.

Не лучше обстояло дело с орденами и иными знаками отличия. Если мундир военного или гражданского чиновника не был украшен орденами, то такой чиновник обращал на себя всеобщее внимание и воспринимался как белая ворона. По тому, какой именно орден жаловался чиновнику и как долго последнему приходилось дожидаться вожделенного знака отличия, можно было безошибочно судить об успешности протекания службы. В 1892 году кодификационный отдел при Государственном Совете издал сборник законодательных актов и нормативных документов «Учреждение орденов и других знаков отличия». Это официальное издание было призвано регламентировать порядок награждения орденами. Статья 106 гласила: «При награждении орденами соблюдается следующая постепенность: св. Станислава третьей степени; св. Анны третьей степени; св. Станислава второй степени; св. Анны второй степени; св. Владимира четвертой степени; св. Владимира третьей степени; св. Станислава первой степени; св. Анны первой степени; св. Владимира второй степени; Белого Орла; св. Александра Невского, св. Александра Нев-ского с бриллиантовыми украшениями». Итак, за время службы чиновник мог быть награжден двенадцатью орденами. Ордена св. Владимира первой степени, св. Апостола Андрея Первозванного и св. Апостола Андрея Первозванного с бриллиантовыми украшениями могли быть пожалованы лишь «по непосредственному Его Императорского Величества усмотрению»1.

Павел Федотов. «Свежий кавалер». Фрагмент. 1846

Герой полотна Павла Федотова «Свежий кавалер» получил крестик св. Станислава третьей степени — низший орден из имевшихся в Российской империи знаков отличия. Алесей Александрович Каренин, удостоенный ордена св. Александра Невского, был награжден одним из самых высоких орденов империи, хотя и не самым высшим. Однако это персонажи, вымышленные фантазией живописца и литератора. А как обстояло дело с чинами и наградами у создателей литературных и живописных произведений? Поэт и государственный деятель Гаврила Романович Державин дослужился до высокого чина действительного тайного советника (II класс Табели о рангах), был сенатором, министром юстиции и кавалером нескольких значительных орденов, в том числе св. Александра Невского. Все свои чины, звания и ордена Державин получил за заслуги на государственном поприще. И лишь однажды, в декабре 1782 года, за оду «К Фелице» императрица Екатерина II пожаловала поэту золотую табакерку и пятьсот червонцев. Член Государственного совета, министр юстиции и поэт Иван Иванович Дмитриев был удостоен очень высокого ордена св. Владимира первой степени, но не имел никаких наград за свое поэтическое творчество. Николай Михайлович Карамзин в качестве государственного историографа дослужился до генеральского чина действительного статского советника (IV класс Табели о рангах) и по воле императора Александра I был удостоен орденов св. Владимира третьей степени и св. Анны первой степени. Все эти знаки отличия воспринимались современниками как проявление исключительной монаршей милости к историографу. Одного богатого и нигде не служившего русского барина буквально взорвало, когда он узнал о пожалованной Карамзину Анненской ленте. «Вот, — говорил он в исступлении, — прямо сбывается русская пословица: не родись ни умен, ни пригож, а родись счастлив!» Сам Николай Михайлович это отлично осознавал и однажды поблагодарил государя за генеральский чин, данный ему «для публики». В первой четверти девятнадцатого столетия больше нельзя было найти ни одного подобного казуса. Ни один представитель творческих профессий не был удостоен столь высоких отличий за достижения в сфере своей профессиональной деятельности.

На что же могли рассчитывать мастера пера и кисти, резца и циркуля? Законодательные акты Российской империи предусматривали, что заслуги, дающие право на представление к весьма скромному ордену св. Анны третьей степени (предпоследнему по значимости среди всех орденов за гражданские заслуги), могут быть сведены к 23 позициям. Пункты 7, 8 и 9 впервые появились в царствование императора Николая I и имели непосредственное отношение к представителям творческих профессий: «Кто напишет и издаст по какой-либо отрасли наук, художеств или литературы сочинение, признанное классическим. Кто сделает важное открытие в области наук или искусств, польза которого доказана будет практически. Кто, обладая отличным талантом в одном из трех знатнейших художеств: в живописи, ваянии или зодчестве, приобретет громкую известность своими произведениями»2. Итак, Николай Васильевич Гоголь за свои «Мертвые души» мог претендовать на Анну третьей степени. А Карл Павлович Брюллов за «Последний день Помпеи» был удостоен этого ордена, но живописец, избалованный европейским успехом, счел награду незначительной и никогда не носил пожалованный ему крест, что вызывало нескрываемое раздражение властей.

Н.М. Карамзин. Гравюра Н.И. Уткина с портрета работы художника А.Г. Варнека

Во времена Николая I как русская, так и мировая культура продолжали оставаться логоцентричными. Мастера слова были властителями дум. Однако в эту эпоху ни писатели, ни живописцы не могли претендовать на получение высших степеней знаков отличия и были вынуждены довольствоваться низшими степенями. Даже европейские знаменитости не составляли исключение. Когда Александр Дюма-отец посетил Россию, то министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров по собственной инициативе решился испросить у государя высочайшего соизволения на пожалование знаменитому автору прославленных романов ордена св. Станислава третьей степени. Этот скромный знак отличия абсолютно не соответствовал громкой славе французского романиста, но искушенный вельможа граф Уваров не осмелился представить автора «Трех мушкетеров» к более высокому ордену. Видимо, министр полагал, что издававшиеся громадными тиражами романы Дюма не могут почитаться классическими произведениями. Однако представление министра народного просвещения не было уважено императором. Автор приключенческих романов, которыми зачитывалась вся Россия, не получил испрашиваемой награды. «Довольно будет перстня с вензелем», — такова была резолюция Николая I. Золотой перстень, украшенный бриллиантами, составляющими императорский вензель, стоил сотни рублей и в материальном отношении обошелся казне в несколько раз дороже, чем крестик св. Станислава третьей степени. Дело было не в деньгах, а в принципе. Император не посчитал для себя возможным удостоить нечиновного французского беллетриста государственной награды. Крестик, пусть самый низкий, почитался государственной наградой, перстень с вензелем, пусть самый дорогой, — личным подарком государя. Осознавая необходимость щедро одаривать знаменитых мастеров, власть не считала нужным столь же щедро награждать их знаками отличия. Власть не скупилась на деньги и дорогие подарки, но скупо жаловала мастерам культуры ордена. И если гонорары модных иностранных живописцев можно было без преувеличения назвать царскими, так они были велики, то ордена, которыми изредка награждали иностранных художников одновременно с выплатой им баснословных гонораров, соответствовали скромным знакам отличия, которых мог быть удостоен любой средний российский чиновник за выслугу лет.

Знаменитый прусский живописец Франц Крюгер (1797-1857), получивший европейскую известность в качестве непревзойденного мастера парадных портретов и панорам военных парадов, неоднократно бывал в Петербурге. «Совершенно модный живописец» не испытывал недостатка в заказах ни со стороны Высочайшего двора, ни со стороны высших сановников Российской империи. По заказу императора Николая I профессор Крюгер написал грандиозное полотно «Парад в Берлине» (252×378 см), запечатлевшее военный парад на площади Оперы, одним из участников которого был сам заказчик. В 1824 году, в бытность великим князем, будущий император Николай Павлович посетил Берлин и в качестве шефа 6-го прусского кирасирского полка провел этот полк церемониальным маршем перед своим тестем — королем Фридрихом-Вильгельмом III. Великий князь заказал Крюгеру картину на этот сюжет.

Прошло более пяти лет, прежде чем августейший заказ был выполнен.

В 1830 году картина «Парад в Берлине» с огромным успехом демонстрировалась на академической выставке в прусской столице и в начале следующего года была отправлена в Петербург. «Ее размеры, сложность композиции, трудности в исполнении почти 120 портретов и особенно множество деталей потребовали большого труда и времени», — писал художник министру Императорского двора князю Петру Михайловичу Волконскому. Придворный живописец прусского короля профессор Франц Крюгер с немецкой педантичностью подсчитал свои издержки и, препровождая в Петербург заказанную ему картину, выставил министру огромный счет за артистически исполненное полотно. «При работе я не использую чью-то помощь, и эту картину писал один два с половиной года, отказываясь от других заказов. Поэтому я определил цену за нее соответственно моему годовому доходу, достигающему 4000 талеров, следственно 10 000 прусских талеров. Если Вы учтете значительные издержки при написании картины, цену рамы и расходы на упаковку, наконец то, что до сих пор я ничего не получал и не просил, то я полагаю, что Его Величество найдет эту цену соразмерной моим трудам»3. Батальное полотно понравилось императору, названная сумма была безотлагательно выплачена художнику, а картина украсила кабинет Николая I. По тогдашнему курсу 10 000 прусских талеров равнялись 34 482 рублям 76 копейкам ассигнациями. Это было жалованье министра за несколько лет государевой службы. (Когда в конце августа 1814 года министр юстиции Дмитриев был уволен в отставку, то император Александр I пожаловал ему пенсион 10 000 рублей ассигнациями в год4.) За этот царский гонорар Крюгер приобрел дом в Берлине, в котором и жил до конца своих дней. Гонораром дело не ограничилось. 22 февраля 1831 года последовал высочайший указ Капитулу Российских императорских и царских орденов: «Королевско-прусского профессора и придворного живописца Франца Крюгера в знак особого благоволения Нашего и уважения его дарования, всемилостивейшее пожаловали Мы его кавалером ордена святого Равноапостольного князя Владимира четвертой степени. Повелеваю Капитулу доставить ему орденские знаки и выдать на оные грамоту»5. Текст императорского указа подчеркивал официальный статус состоявшего на государственной службе прусского художника и свидетельствовал об исключительном характере пожалованной награды. В это время орден св. Владимира четвертой степени давал права потомственного дворянства и мог быть пожалован чиновнику за тридцать пять лет безупречной службы.

В июне 1832 года владимирский кавалер Франц Крюгер впервые приехал в Петербург и приступил к работе над конным портретом императора Александра I для Военной галереи Зимнего дворца. За этот конный портрет Александра Благословенного живописцу заплатили шестнадцать тысяч рублей ассигнациями. Помимо этой картины художник выполнил ряд ответственных заказов, щедро оплаченных российской казной: живописцу компенсировали не только его прямые издержки при написании картин, но и упущенную выгоду. Крюгеру отвели помещение в Зимнем дворце, предоставили право бесплатно обедать за придворным столом в Зимнем и загородных дворцах, выделили придворный экипаж, а личные вещи художника не были обложены обязательным для всех путешественников таможенным сбором. Этим высочайшие милости не ограничились. 13 апреля 1833 года последовал указ Николая I: «Возвращающемуся в Берлин Крюгеру повелеваю выдать из Кабинета на путевые издержки тысячу червонцев без вычета»6. По курсу это составило десять тысяч рублей ассигнациями. Наследник цесаревич Александр Николаевич не отстал в щедрости от императора и пожаловал живописцу бриллиантовый перстень. В мае 1850 года любимый портретист императора Николая в пятый раз приехал в Петербург, где выполнил несколько парадных портретов, и на сей раз щедро оплаченных казной. Только за портрет министра Двора светлейшего князя Волконского Крюгеру было заплачено три с половиной тысячи рублей серебром и сверх того выдано на путевые издержки пятьсот рублей серебром (один серебряный рубль, в просторечии именуемый «целковым», был равен трем рублям пятидесяти копейкам ассигнациями.)

3 сентября 1850 года последовал указ Николая I: «Во изъявление благоволения Нашего и во внимание к таланту Крюгера пожаловали Мы его кавалером ордена святой Анны второй степени»7. И хотя об «Анне на шее» мечтали многие чиновники средней руки, пожалованный профессору Крюгеру орден не соответствовал ни его европейской известности, ни его огромным гонорарам. Даже для своего любимого живописца государь не посчитал нужным сделать исключение из общего правила.

Когда в мае 1802 года первый консул Французской республики Наполеон Бонапарт решил учредить орден Почетного легиона, то радикальный республиканец Теофил Берлье осмелился ему возразить: «Данное предложение ведет к воссозданию аристократии. Все эти кресты и ордена — всего лишь монархические побрякушки». На этот дерзкий выпад первый консул спокойно ответил: «Я прошу назвать мне любую республику — в древние ли времена, или в наши дни, где не было бы знаков отличия. Вы называете это „побрякушками“… Ну что же, значит, людьми управляют с помощью „побрякушек“»8. Орден Почетного легиона был учрежден и завоевал исключительно высокий престиж не только во Франции, но и во всем мире. Когда император Наполеон наградил орденом Почетного легиона ряд гражданских лиц, в том числе знаменитого актера Тальма, то это награждение вызвало недовольство в военной среде. Реакция императора была молниеносной: «Если орден Почетного легиона не будет наградой как за гражданские, так и за военные заслуги, он перестанет быть Почетным легионом. Утверждение, что на почет имеют право только военные, выглядит странным»9. В Российской империи рассуждали иначе. Даже самые знаменитые мастера культуры вплоть до конца Петербургского периода не имели никаких шансов получить «монархические побрякушки» высших степеней.

Мой вывод парадоксален. Можно долго перечислять прегрешения советской власти перед отечественной наукой, литературой и искусством.

Но сколь справедливы бы ни были подобные обвинения, нельзя не признать, что именно эта власть стала отличать и награждать ученых, писателей и художников так щедро, как их никогда не награждали раньше. Революция отменила все существовавшие в Российской империи чины и звания, титулы и ордена. Но уже в 1918 году в республике был учрежден первый орден — Красного Знамени, одним из первых кавалеров которого стал поэт Демьян Бедный. А к началу Великой Отечественной войны в СССР сформировалась достаточно сложная система орденов и почетных званий. Ни один из представителей творческих профессий за два века существования Российской империи не был удостоен высшего в империи ордена св. Андрея Первозванного. В то время как за годы советской власти несколько тысяч человек были удостоены звания Героя Социалистического Труда, награждены орденом Ленина, номинально почитавшимся высшим орденом СССР, получили звания лауреатов Ленинской и Государственной (Сталинской) премий. Мастерам культуры могли быть присвоены почетные звания, исключительно высоко ценимые в среде творческой интеллигенции: художники и артисты становились «заслуженными», а со временем — «народными». Писателя Алексея Николаевича Толстого Вячеслав Михайлович Молотов, тогда председатель Совета Народных Комиссаров, назвал «нашим красным графом». Эти слова были произнесены в официальной обстановке, сказаны с высокой трибуны и фактически означали, что глава советского правительства признал за советским писателем право на родовой титул, пожалованный его предкам, но отмененный революцией.

Реальность обретения высших степеней отличия существенно влияла на формирование системы ценностей советской творческой интеллигенции. Наполеон говорил: «Орденская лента связывает сильнее, чем золотая цепь»10. Рассматривая политические и интеллектуальные сообщества в сравнительной перспективе, в длительной временной протяженности, в большом времени истории, мы не можем игнорировать то искушение чинами, званиями и орденами, которое в разные исторические эпохи испытывали представители интеллектуального сообщества. В годы советской власти это искушение было самым сильным, поэтому лишь немногие находили в себе силы ему не поддаться.

1 Свод законов Российской империи. Учреждение орденов и других знаков отличия. Издание кодификционного отдела при Государственном Совете. СПб., 1892, с. 14.

2 Там же, с. 95.

3 А с в а р и щ Б. «Совершенно модный живописец»: Франц Крюгер в Петербурге. — Каталог выставки (Государственный Эрмитаж). СПб. Славия, 1997, с. 20.

4 Ш и л о в Д. Государственные деятели Российской империи. Главы высших и центральных учреждений. 1802-1917. Биобиблиографический справочник: Дмитрий Буланин. СПб., 2002, с. 246.

5 А с в а р и щ Б. «Совершенно модный живописец»: Франц Крюгер в Петербурге. Каталог выставки (Государственный Эрмитаж), 1997, с. 21.

6 Там же, с. 34.

7 Там же, с. 69.

8 П л а т о в А. Так говорил Наполеон. М., 2003, с. 545.

9 Там же, с. 546.