Второе нашествие. «Монгол», режиссер Сергей Бодров
«Монгол»
 |
Авторы сценария Ариф Алиев, Сергей Бодров
Режиссер Сергей Бодров
Операторы Рогиер Стофферс, Сергей Трофимов
Художник Даши Намдаков
В ролях: Алия, Таданобу Асано, Басан, Сун Хон Лей, Хулан Чулуун, Амаду Мамадаков и другие
Кинокомпания «СТВ», кинокомпания «Андреевский флаг», Kinofabrika, X-Filme Creative Pool, «Neftex»
Россия — Казахстан — Германия
2007
Стивен Сигал обнаружил в себе монгольские корни и собирает деньги, чтобы сняться в роли Чингисхана. Чингисхан сегодня актуальная персона. Почему он стал таковым в Монголии, понятно. Освободившись от объятий старшего брата, монголы занялись самоидентификацией, и им сам бог велел, кроме овечьей шерсти и кашемира, раскручивать бренд великого завоевателя, чье имя там теперь носят чуть ли не вся продукция и вся сфера услуг — от минеральной воды до авиалиний. Монголы возводят сорокаметровый мемориал на месте рождения Чингисхана, и в далекой Америке монгольская диаспора готовит памятник ему. Но реинкарнация Чингисхана захватывает новые области и осуществляется через персонификацию в лицах экранных клонов.
Японец Синъитиро Саваи вынашивал свой замысел двадцать семь лет, приурочив выход фильма «Чингисхан» к условной годовщине рождения Чингисхана в 1155 году. Сергей Бодров готовился к постановке «Монгола» почти семь лет. Замысел актуализировался благодаря печальной ситуации — вспышки ксенофобии в России; к привычному аргументу против предубежденности по национальному признаку с упоминанием имени «эфиопа» Пушкина Бодров вполне резонно добавляет свой — самое время напомнить, что мы сами являемся частью истории людей, которых презираем из-за цвета кожа или разреза глаз.
В Советском Союзе информация о Чингисхане и его потомках, о том, как они повлияли на историю нашей страны, черпалась в основном из литературной трилогии Василия Яна, отражавшей прямолинейную официальную позицию власти на трехсотлетнее проклятие. Взвешенная точка зрения Ключевского о роли ландшафта и кочевого образа жизни, повлиявших на военно-политическую волю Чингисхана, была выведена из обихода. Безусловно, не бывает бескровных набегов и нашествий, однако историческая дистанция позволяет определить жесткий, но справедливый баланс и говорить, наконец, не только о сожженных городах и плененных девушках. На самом деле, именно благодаря чингисидам, накинувшим на Русь «хомут», иначе называемый «игом», произошло объединение разрозненных земель, закончились распри мелких князей, установилась сильная власть Московского великого князя, то есть возникли элементы будущей московской государственности: самодержавие (ханат), централизм, крепостничество, и все это, кстати, поддерживалось духовенством, в котором монголы видели своего союзника. Это монголы впервые попытались обороть одну из двух наших главных бед — создали почтовые тракты. Они установили ямскую повинность, провели общую перепись населения, ввели единообразное военно-административное устройство и податное обложение (ясак) в виде общей для всех русских областей монеты — серебряного рубля.
В фильме Сергея Бодрова мы впервые в российском историческом кино встречаемся не с той тупой грубой силой, не с той безликой массой жадных завоевателей, которых рисовали школьные учебники эпохи сталинской империи. Здесь обученная тонкостям китайского военного искусства армия Чингисхана берет в бою не числом, а умением. Четкая линия всадников, прорезывающая вражескую массу, — это ясная метафора рациональности, побеждающей хаос, что привычно ассоциируется у нас с дуализмом «Запад-Восток», а оказывается, что когда-то вектор этих отношений был направлен в противоположную сторону. Здесь на экране восстанавливается историческая справедливость — воистину административно-военный свет в виде хорошо организованной армии и эффективного чиновничества пришел к нам с Востока.
Однако принципиально эти весьма отдаленные последствия деятельности Чингисхана останутся в незримой виртуальной области интересов режиссера Сергея Бодрова, ибо своим предметом он сделал другое: превращение бывшего раба во властителя полумира. Тем не менее того, как это конкретно происходит — фактически и психологически, — мы не увидим. Именно истории превращения в фильме и нет; между моментами крайнего унижения Темуджина и его величайшего взлета каждый раз возникает робкое эллиптическое зияние, как будто все и вправду случается по велению бога Тенгри, которому молится герой. Малыш Темуджин проваливается под лед и начинает тонуть — и вот уже взрослый Темуджин сидит у костра, вспоминая прошлое; Темуджин сообщает жене, что знает, «что нужно монголам», — и вот он уже объявляет свои законы построенным в послушные ряды воинам, безропотно принимающим его Великую Ясу.
Дело, однако, в том, что Чингисхан Бодрова — герой не исторический, а мифологический. Поэтому сценарные лакуны оправданы: мальчик падает в воду, юноша греется у огня — это не эпизоды биографии, а таинство инициации, испытание водой и огнем, из которого рождается великий герой.
(Неслучаен здесь и образ мудреца-монаха, прозревающего в рабе будущего покорителя и разрушителя Тангутского царства, своеобразный парафраз волшебника Мерлина и короля Артура.) Отсюда и акцент на архаичных патриархальных устоях, которых у Бодрова старается придерживаться Темуджин. Тем не менее важно то, что реальный Темуджин действительно был великим реформатором, и его Великая Яса есть не что иное, как крепостной устав под прикрытием мирных патриархальных обычаев, на которые то и дело ссылаются он и его жена Бортэ. Когда же эти обычаи начинали ему мешать, Чингисхан самовластно отменял их, железной рукой строя лестницу вассалитета, свою вертикаль власти, о чем свидетельствует историческая хроника «Сокровенное сказание», из которой взят следующий эпизод, вошедший в фильм. У Бодрова постоянно подчеркивается, что монголы свободны и могут менять хозяина по собственной воле — да и сам Темуджин именно таким образом обзавелся первыми соратниками. Но когда после выигранной битвы с ополчением Джамуги два арата льстиво преподнесли ему «трофей» — своего убитого хана, он приказал казнить их, чтобы неповадно было предавать «природного хана». Подобно многим диктаторам, на пути к власти Темуджин лихо устранял соперников-аристократов, но чем выше он поднимался по иерархической лестнице, тем больше пекся о ближнем круге, готовя себе подушку властной подпорки. Впрочем, казнь вассалов, предавших — по патриархальной традиции — своего хана, свершается за кадром, как и все кровавые дела Чингисхана, кроме честного ратного труда, мастерски представленного в фильме в дивной хореографии воинского искусства, эффектно сбрызгнутого алым.
Однако именно то, что пропущено, на самом деле интереснее всего: как же удалось вчерашнему рабу заставить разноплеменные народы, раздираемые родовой враждой, подчиниться единым законам? Конечно, кровушки на этом пути пролилось немало, а потому поставленные Чингисханом законы жестоки — смерть за каждую провинность, от воровства до бегства с поля боя, причем за последнее полагается особенно жестокая кара: за одного беглеца следует убить десять, за десяток — сотню, а за тысячу должны умереть все монголы. Такова цена строительства империи, опровергающая людоедский афоризм, что-де цель оправдывает средства: даже победоносные завоевания оказались карой для самих монголов, катастрофически терявших мужское население. Войны обескровили народ и в конечном итоге подготовили крах империи, на которую нашелся новый завоеватель — Тамерлан. Такова историческая логика судьбы любой империи, которой неминуемо грозят распад и гибель.
Работая над фильмом, Сергей Бодров основывался на теории пассионарности Льва Гумилева. Евразиец Гумилев объяснял успехи Чингисхана в покорении стран и народов иррациональным порывом пассионарности, который у Бодрова осуществляется как порыв любовный. Как сказал он на пресс-конференции, «монголы никогда не воевали из-за женщин. Чингисхан начал воевать из-за своей жены и завоевал полмира». В подобной трактовке восточный завоеватель выглядит как герой европейского рыцарского романа, под маской преданности прекрасной даме исповедовавший культ пресвятой Девы. Но если даже он и вправду вышел на тропу войны токмо из-за своей Бортэ (Хулан Чулуун), то вскоре его моногамная страсть уступила место необыкновенной любвеобильности, и, надо сказать, распри его молодых жен внесли немало корректив в военную политику. Первая возлюбленная отошла далеко на периферию; согласно преданию, Чингисхан изменил обычаю предков, предпочитавших женщин с крепкими ногами, и особенно пристрастился к юным стройным китаянкам, каковых требовал к себе в кибитку каждую ночь. Романтическая love story не выдерживает исторической дистанции, которую, вероятно, имел в виду режиссер, выбрав на заглавную роль японского актера Таданобу Асано, который кажется слишком зрелым для начала славных дел. Зато в нем характерно выражена вечная гипнотическая тайна Востока, сопряженная с наглядной самурайской избранностью. То и другое вместе символизируют магнетический соблазн власти, неудержимо влекущий к себе через века.
Подлинная же история Чингисхана, про которого никто с точностью ничего — кроме границ его завоеваний — не знает, осталась за кадром. Действие фильма практически не выходит за пределы территории, на которой жили родственные, но враждующие монгольские племена; соответственно, великий и ужасный Чингисхан — не беспощадный завоеватель, а собиратель земель монгольских (стало быть, исторически фигура чрезвычайно прогрессивная), опять же создатель государственности, впоследствии через чингисидов оказавшей существенное влияние и на «русский улус». Власть в очередной раз подстроила ловушку соблазна, представ в обличье чистых видимостей, в жанре вечно притягательной love story и на фоне эпических пейзажей волшебно прекрасной и вечной степи.
