Одна смерть. «День ночь день ночь», режиссер Джулия Локтев

«День ночь день ночь» (Day Night Day Night)

Автор сценария, режиссер Джулия Локтев

Оператор Бенуа Деби

Художник Келли Макджи

В ролях: Луиза Уильямс, Джош Филипп Вайнстайн, Гарет Сакс, Ньямби Ньямби и другие

FaceFilm, Zweites Deutsches Fernsehen (zdf), arte France Cinйma

США — Германия — Франция

2006

Сегодняшний мир предлагает кинематографу нового героя — террориста-смертника. Не успел пройтись по фестивалям франко-немецко-израильско-палестинский «Рай сегодня» Хани Абу-Ассада, как за ним следом появился новый фильм на тему жертвенного терроризма, на сей раз сделанный в Нью-Йорке женщиной-режиссером Джулией Локтев. Он называется «День ночь день ночь» и рассказывает о девушке, готовой себя взорвать прямо на Таймс-сквер.

Американский автобус. Девятнадцатилетняя хрупкая девушка (Луиза Уильямс), похожая на учащуюся колледжа, едет в Нью-Йорк. Она что-то быстро бормочет себе под нос на беглом английском, и строка внизу кадра четко фиксирует каждое произнесенное слово: «Все умирают. Кто-то выпадает из окна. Кто-то погибает, когда на его голову падает кондиционер. Кто-то попадает под машину и тоже умирает. Кого-то закалывают ножом, кого-то застреливают. Кого-то забивают до смерти голыми руками. Кто-то умирает, когда соседи бросают непогашенную сигарету. Кто-то вообще умирает от курения. Кто-то от рака кишечника, кто-то от рака живота. Кто-то умирает от сердечного приступа, кого-то разбивает паралич. Кто-то до смерти замерзает. Кто-то умирает от пневмонии. Кого-то до смерти кусают комары. Кто-то умирает от укусов собаки. Кто-то падает с лошади. Кого-то затаптывают до смерти другие люди. Кто-то умирает от старости. Но я приняла решение: у меня только одна смерть, и я хочу посвятить ее тебе».

Однако кто тот, кому хочет посвятить свою смерть героиня, остается только догадываться. И хотя в фильме нет ни одного четкого знака на этот счет, равно как нет никакой информации о самой девушке (как ее зовут, кто она, откуда, какой религии), способ обращения делает его богом, или «объектом веры», как называет его режиссер. И хотя героиню нельзя безоговорочно назвать мусульманкой, жертвующей собой во имя Аллаха, ее вера безусловно крепка. По крайней мере, об этом говорит финал картины.

В фильме подчеркивается эффект мультикультурного пространства, в котором образ международного терроризма трактуется почти буквально. На автобусной станции девушку встречает шофер азиатского вида и ведет в восточное кафе, где оба долго поглощают лапшу при помощи палочек, не проронив ни слова. По мобильному телефону с ней все время общается некто на хорошем английском, четко давая указания, что делать дальше. В маленький дешевый отель, куда девушка попадает после восточной трапезы, заявляются люди в черных масках, однако, судя по рукам, один из них чернокожий. А женщина, которой будет поручено объяснить юной смертнице, как пользоваться детонатором, — определенно белая, хотя платок скрывает половину ее лица.

День, ночь, день, ночь — ровно столько времени зритель будет наблюдать за приготовлением смертницы к действию. И это приготовление будет исполнено как отличный перформанс. (До съемок своего игрового дебюта Джулия Локтев зарекомендовала себя как яркая нью-йоркская художница.) Медленно, подробно режиссер показывает приготовление тела и души к смерти.

Тело должно быть чистым, как и душа. Девушка моется с особой тщательностью. Безукоризненно чистыми должны быть белое нижнее белье и белые колготки. Эти предметы — единственное, что она подберет для себя сама, остальная одежда будет «казенная». Ее принесут в отель мужчины в масках, чтобы неожиданно устроить представление, словно на подиуме.

Несколько раз героиня будет уходить в ванную комнату и возвращаться, примеряя костюм для совершения задуманного. Синие джинсы, полосатый джемпер, голубая куртка, кроссовки, рюкзак: общими усилиями ее оденут, как подобает, — удобно и неброско: акт приготовления значит не меньше, чем акт исполнения.

В отличие от «Рая сегодня», где герои-мужчины (два палестинских шахида, готовящих себя для теракта в Тель-Авиве) с автоматами в руках наговаривают перед камерой последние слова человечеству, в фильме «День ночь день ночь» вообще нет места для политической риторики. Зато здесь есть сцена, в которой героиню снимают на фоне огромного плаката в духе авангарда 20-х годов — нарисованного черным по белому пролетарского кулака. На хрупкую смертницу надевают мужскую военную куртку, дают в руки автомат, вручают бумагу с текстом. Однако предсмертная речь так и не последует. Монтажным стыком Джулия Локтев соединит воинственный образ с чисткой зубов электрической щеткой — последним штрихом перед походом на смерть. Режиссер убирает пафос, расчищая место для ритуального перформанса и одновременно напоминая о гегельянской трактовке женского права, которое есть семейное и религиозное, в отличие от мужского — гражданского и политического.

Если в «Рае сегодня» каждый шаг арабов-шахидов мотивирован прошлым, то здесь нет никакого намека на детские травмы. Речь идет о чистой, ритуальной смерти, на которую с покорной готовностью идет террористка. По сути дела, Джулия Локтев предлагает нам кино в духе феминистского авангардизма, исходящего из того, что важнейшим фокусом для нового поколения женщин является социосимволический договор как жертвенный договор. В очищенном от политики пространстве фильма цель происходящего соответствует тому, о чем во «Времени женщин» писала Юлия Кристева: террористка мобилизуется во имя фантазии об архаической реализации, которой якобы препятствует произвольный, абстрактный и потому нежелательный порядок. Этот порядок не соответствует некоей субстанции — чистой, благой и навсегда утраченной, субстанции, которую надеется возродить женщина, задвинутая на периферию общества.

Если смотреть на фильм в подобном ракурсе, то вопрос о мотивах смерти отпадет сам собой. Перед нами почти религиозный ритуал жертвоприношения и одновременно парадоксальное выступление против стереотипного представления о женской жертвенности, лежащей в основе патриархатной культуры. В первой части фильма, которую условно можно назвать «Приготовление», утверждается этот стереотип, тогда как во второй части, которую можно обозначить как «Действие», этот стереотип разбивается. Все, что делает героиня в первой части фильма, происходит при содействии и под надзором мужчин. Они репетируют с ней нужную легенду, решают, что ей надеть, кормят пиццей и лапшой, отвозят в нужное место, короче, полностью контролируют. Даже рюкзак, начиненный взрывчаткой, она получает от немого очкарика (белая женщина в маске будет рядом лишь для того, чтобы транслировать его волю). Вторая часть картины — это утверждение полной свободы женского действия. Здесь мы видим, насколько смертница одержима своей идеей. Ее воля крепче, чем у мужчин, ее выбор самостоятелен.

День и ночь проводит террористка на Таймс-сквер. Видно, что она впервые на Манхэттене и он поражает ее своим высоким размахом. Жизнелюбие и энергия Нью-Йорка слишком сильны, чтобы сделать вид, что их нет, спокойно закрыть глаза и нажать на кнопку детонатора. Видно, что эта энергия на мгновение выбивает героиню из колеи, заставляет заколебаться, отложить момент последнего действия. Восхищение вызывает страх, страх порождает сомнение, а вместе и «детскую неожиданность», из-за которой девушка униженно бежит в туалет, чтобы потом вернуться обратно.

Новый заход. Общий план. Люди скапливаются рядом со смертницей на переходе. Крупный план. Одержимость в глазах. Кнопка нажата — один, второй, третий раз, но взрыв не раздается.

Дальнейшие сцены, где девушка, будто в трансе, бродит с мертвым рюкзаком по Таймс-сквер, сняты так, как будто наполнены религиозным смыслом. Это и крестный ход, и размышление о таинстве явления трансцендентного. Героиня никому не может доверить свою бесценную ношу, шарахается от людей, как юродивая, не в силах ни говорить, ни есть, ни смотреть по сторонам. Она обращается со своим рюкзаком так, как будто бы имеет дело с непослушным ребенком: то бережно прижимает к себе, то начинает колотить по нему. В финале, окончательно обессиленная невозможностью отдать себя в жертву, она снова обратится к тому, с кем говорила в начале. В своем обращении она попросит послать ей хоть один знак и тем самым окончательно подорвет патриархатный стереотип: перед нами не просто жертва, отправленная на смерть чьей-то властью и волей, перед нами невеста Бога, утвердившая себя на данную роль собственной верой.

В поисках заветного знака камера всматривается в темноту. Знака нет, Бог продолжает молчать. Он уже совершил свое чудо, продлив еще одну жизнь.