Весь мир — метаморфоза

Александр Татарский

Весь мир — метаморфоза

При щедрой раздаче в нынешние времена самых высоких эпитетов, не умеем мы по достоинству оценить редких, немногих киносозидателей, киностроителей. Александр Татарский — из их числа. Только после его внезапного ухода анимационное сообщество осознало громадность этой потери. Ну да, есть, конечно, заслуженные, выдающиеся, великие. Но кто еще, как Татарский, занимался не столько собственными открытиями, своими фильмами, личной карьерой, сколько реанимацией дышащей на ладан нашей общей мультотрасли? Созданная с чистого листа компания „Пилот“ стала не только образцом современной анимационной студии, но и главным наследником традиций советской анимации, прежде всего „Союзмультфильма“. Только реалистический фантаст Татарский мог замахнуться на масштабный проект „Гора самоцветов“ — 150 фильмов по сказкам народов России, — он стал основой возрождения российской анимационной мультиндустрии.

Критик Лариса Малюкова беседует об Александре Татарском с основателями крупнейшей российской анимационной студии „Пилот“ Анатолием Прохоровым и Игорем Ковалевым.

Лариса Малюкова. Все сферы деятельности Александра Татарского важны, взаимно переплетены, но в сегодняшнем разговоре давайте сосредоточимся на его кино, режиссерском почерке. Неохватная многоаспектная работа — продюсерская, педагогическая — останется фоном. Саша учился в Киевском институте имени Карпенко-Карого, получил диплом теоретика — киноведа, кинодраматурга. Всегда мог развернуть разговор в незапланированное русло. И фильмы смотрел как практик и как кинокритик. Татарский овладел всеми сторонами профессиональной деятельности: от сценария до раскадровки, от записи звука до монтажа. Он собственноручно складывал молекулы целлулоида в ткань фильма. Но если говорить о характере его режиссуры, о творческом мировоззрении, то, конечно же, начинать надо от печки, от „Киевнаучфильма“. Там сложился знаменитый творческий тандем Татарский — Ковалев, там они соорудили свой первый мультстанок, как известно, из рентгеновского аппарата, начали делать свою первую картину „Кстати о птичках“. Там завязалось многое. К примеру, когда говорят об особенной атмосфере „Пилота“, то ее часто сравнивают с „Союзмультфильмом“ 50-60-х. Мне же кажется, характер взаимоотношений на „Пилоте“ генерирован атмосферой „Киевнаучфильма“, где остались любимые Сашины учителя Давид Черкасский и Евгений Сивоконь, где, несмотря на гнет жесткой идеологии, царил дух веселого хулиганства и даже была своя футбольная команда. Кстати, если говорить о преемственности, то в почерке раннего Татарского я вижу школу Черкасского, его способ рассказа.

«Следствие ведут Колобки»

Игорь Ковалев. Это так смешно вспоминать, но когда он собирал этот станок, то знал, что в результате все получится. Просто не обращал внимания на мнения знатоков. Потому что если их слушать, то все нельзя, все неправильно. Приходили эксперты и доказывали, что лучше не так. Они уходили, он послушно соглашался: „Знаешь, они правы. Но все же… давай попробуем иначе“. И ведь работало!

Анатолий Прохоров. В вашем первом фильме „Кстати о птичках“ есть ключ к пониманию режиссуры Татарского. Фильм нашпигован гэгами, но важна не их плотность, а умение рассказать историю с помощью гэга, как писатель рассказывает историю с помощью слов.

Л. Малюкова. Гэг — больше, чем способ рассмешить зрителя, он — семантическая единица. Возможно, это проистекало в какой-то степени из-за их безумной с Ковалевым любви к цирку. Саша в юности работал в цирке униформистом. Поэтому и стихия смехового начала их с Ковалевым фильмов была во многом клоунской.

«Падал прошлогодний снег»

И. Ковалев. В нашей первой работе „Кстати о птичках“ были рисованные сюжеты („Остров“), в перекладках („Роботы“). Но, понимаете, изображение и техника — второстепенны. Главное — идея смешного, гэгового. Да, Саша продолжал клоунаду в анимации, хотел нагрузить ее гэгами настолько плотно, что… „Игорь, давай заставим смеяться зрителя каждую минуту. Это удавалось только Диснею и Флейшнеру“.

Л. Малюкова. Я бы не выводила за скобки мажорно-минорную манеру Юрия Никулина, оказавшего на Татарского ощутимое влияние…

А. Прохоров. Любопытно, что в драматургии реприз Никулина — Шуйдина не было особой глубины. Пожалуй, только актерское существование Никулина расширяло репризу до ощущения клоунского бытия Грустного человека.

Л. Малюкова. В фильмах Татарского можно уловить и влияние Чаплина. Клоунское начало, с одной стороны, очень оторванное от „нормы жизни“, при этом скрупулезно прописанное в деталях, приросшее к быту в реалистических подробностях. Мужик берет в руки метлу, и с ним и метлой происходят невероятные метаморфозы. Режиссер на глазах изумленного зрителя лепит из пластилина не игрушечных зверушек, он взламывает законы мироздания. Лепит мир заново. Клоунада становится космической. Опираясь на мелкие „вещественные доказательства“.

«Красные ворота Расёмон»

А. Прохоров. Это и называется сюрреализмом, то есть сверхреализмом, или тем, что сейчас стали называть постреализмом. Как у Дали? Берется комар, берется слон, часы… и вдруг эти привычные обыденности, что называется, „дают течь“, перетекают одна в другую. Дали подвергает обыденность мира кардинальному остранению. Таков же у Татарского и дворник, летающий на метле. Сколько в этой метафоре всего замешано.

Л. Малюкова. Саша опирался не столько на метафоры, сколько на метаморфозы, которые с первого кадра становятся тотальными. По его творческой формуле, весь мир — метаморфоза.

А. Прохоров. Визуальная метаморфоза — базовая основа мультипликации. Потом уже Дисней и его школа ввели повествовательную мультипликацию, где гэги несут вспомогательную драматургическую нагрузку. Но еще раньше были Александр Алексеев или Джеймс Стюард Блэктон… Или вспомним Кэролин Лиф в сумасшедших переплывах фильма „Улица“. Метаморфозное сумасшествие, сюрреалистическое мышление Татарского нашло себя именно в анимации. Мироощущение личности и профессии склеились в нем невероятно точно и дали особый объем.

«Путч»

Л. Малюкова. Да, метаморфоза становится способом изложения, художественным стилем. За тотальной трансформацией бытовых деталей и персонажей разворачивается пластическая метафора жизни. И хотя Татарский — не пионер пластилиновой анимации, именно у него пластилин обретает качество чувственной, окрашенной юмором и эмоцией метаморфозы. Вакханалия, фонтанирующая у нас на глазах в прямом смысле этого слова: по экрану летят пластилиновые брызги, бьют фонтаны, превращаясь в осязаемые предметы мира. Эта изобильная фантазия переполняет экран. Возникает ощущение, что сейчас он сам вывернется и выстрелит пластилином в зрителя…

И. Ковалев. И все же пластилин на нашем пути возник случайно, как судорожный поиск нового материала. Когда стали делать „Колобки“, все стали спрашивать Сашу: „Куда делся пластилин?“, он отвечал: „Я чувствую себя свободней в рисунке. Пластилин — обязательная программа превращений. Он меня сковывает“. Саша не мыслил абстрактно, все детали брал из жизни, но сворачивал шею реальным ситуациям.

Л. Малюкова. Итак, трансформация стала основой его стиля. Сам он повторял: „У меня мышление пластическое. Не люблю пересказывать историю“. Впрочем, последний его проект „Гора самоцветов“ основан именно на историях. Но эти фильмы так и не стали по-настоящему „татарскими“ фильмами. В народе же он прежде всего известен как автор пластилиновых картин.

«Гора самоцветов. Толкование сновидений»

И. Ковалев. Вы же знаете эту историю. Когда был готов первый и второй сюжеты в сборнике по детским рисункам, стали придумывать третий. Тут и возник пластилин. Суперуспех „Пластилиновой вороны“ подвиг Сашу на заставку к „Спокойной ночи, малыши“. Конечно, и „Ворона“, и „Падал прошлогодний снег“ — прежде всего его фильмы. Если я и делал изображение, то был только дизайнером, хотя, естественно, и раскадровку я делал. Но идеологически это Сашино кино. В пору „Вороны“ я еще плавал в профессии, не знал, что могу делать. Мультипликат, ритм, тайминг — мое. А все идеи, понимание кино как искусства гэга, уход в фантастический реализм — это Саша.

Давайте расскажу, как он начинал работать. За основу брал карикатуру, гэги в немом кино, Чаплина, Флейшнера, Диснея. Он собирал карикатурные журналы. „Шпильки“, „Карикатуры“, Punch. Все вырезалось, обклеивались стены. Складировались тома из папок. И когда возникала тема, он говорил: „Подожди, сейчас посмотрим…“ Я возражал: „Ты с ума сошел. Это же уже напечатано“. „Ну и что? Все уже было. Семь нот, например“. Но, знаете, в новом повороте, в другом материале, например, пластилине, с иным выходом — это никогда не смотрелось как плагиат. И Чаплин нередко подсматривал свои гэги.

А. Прохоров. Вся цирковая клоунада и вся ранняя „комическая фильма“ — искусство повтора, не имеющее авторства, в котором темы, гэги, а то и целые репризы кочуют от одного исполнителя к другому. Это как в музыкальном языке — „темы с вариациями“. Важно лишь, чья вариация тоньше, смешнее. А когда карикатура приходит в анимацию, она начинает жить абсолютно другой жизнью.

«Пластилиновая ворона»

И. Ковалев. Все же пользуются красным цветом, но в сочетании с другими цветами красный обретает новые оттенки. В „Падал прошлогодний снег“, в „Обратной стороне Луны“ знакомые гэги заново интерпретированы…

А. Прохоров. Помните, у Поля Валери „Лев состоит из хорошо переваренного барана“? В искусство оратора входит и замечательное использование чужих аргументов. Главное — ради чего?

Л. Малюкова. Кстати, о заимствованиях. В знаменитом, увенчанном „Оскаром“ фильме студии Aardman Animation о Громите и Уоллисе есть эпизод, в котором обыгрывается механизированный быт героев, который почти буквально воспроизводит фрагмент из вашей первой работы „Кстати о птичках“. Хотя не факт, что Ник Парк видел этот ранний фильм Татарского-Ковалева.

Можно было бы „путь Татарского“ весьма условно разделить на несколько станций. Проба себя в профессии и поиск собственного стиля в „Кстати о птичках“. Пластилиновая феерия: „Колобки“, трансформированные в „Братьях Пилотах“, — утверждение фирменного почерка Татарского. Незавершенный эстетический прорыв в полнометражном кино „Прибытие поезда“. Попытка смены курса в „Унесенных ветром“. Индустриально-художественный цикл „Гора самоцветов“. И, наконец, начатый проект „Безумные волосы“ — возвращение к себе. Ученик Татарского Дмитрий Наумов рассказывал, что был свидетелем последних сцен, которые делал Татарский как аниматор для фильма „Крылья, ноги и хвосты“… А свою первую сцену он снял в фильме Давида Яновича Черкасского „Приключения капитана Врунгеля“, в ней военные корабли окружают маленькую перевернутую яхточку.

И. Ковалев. Он делал у нас еще „Кубик-рубик“ и „Городки“. Он был хорошим актером, точно понимал, как надо разыграть сцену. Повторял: „Смотрите Чаплина, как у него все разыграно до мельчайших деталей. Там нет двойных смыслов, подводных камней“. Конечно, зритель мог найти и некий дополнительный смысл, но Саша прежде всего хотел быть понятым. Он придерживался старого доброго флейшнеровско-диснеевского стиля. Не мог его персонаж просто взять стакан. Нет, обязательно с замахом.

«Гора самоцветов. Как пан конем был»

Л. Малюкова. Как и его учителя, Татарский говорил, что аниматор — это актер рисованного кино, но слово „актер“ ставил на первое место.

А. Прохоров. Если говорить о стилистических направлениях, то актерство Саши ближе „Принцессе Турандот“, классика „Союзмультфильма“ — это МХАТ, а поиски Норштейна — сродни внутреннему эксперименту Анатолия Васильева в „Серсо“.

И. Ковалев. Уже был готов мой сценарий к „Обратной стороне Луны“. Он звонит из Москвы: „Игорь, нельзя после Назарова (“Жил-был пес„) делать украинскую тему. Назаров ее закрыл. Ты не против, если мы из твоего сценария сделаем грузинское кино?“ „Саша, ты — режиссер, решай“. Он сохранил сценарную структуру, добавил чудесные гэги. Вышел фильм с легким дыханием. С поразительно тонким грузинским колоритом. Он мне так понравился! Конечно, там есть дань загребской школе. Мы все безумно любили фильмы Довниковича.

Л. Малюкова. Давайте поговорим о жанровых разворотах Татарского. От первых легких комедий к комической трагедии в „Унесенных ветром“. Хотя он и в пространстве одного фильма умел развернуть зрителя на 180 градусов: от смеха к слезам. Как в картине „Падал прошлогодний снег“ — комедии положений с пронзительно грустным, если не трагическим, финалом.

А. Прохоров. Этот фильм, на мой взгляд, — вершина творчества раннего Татарского. Именно здесь, возможно, впервые в его кино прорывается такая пронзительная нота лиризма, печали, одиночества…

«Братья Пилоты готовят на завтрак макарончики»

И. Ковалев. Этот фильм от начала до конца — Сашин. Шаг за шагом он мне его пересказывал, советовался. Приходилось все время повторять: „Все звучит, все складывается, не комплексуй“. Ему был необходим этот эмоциональный и смысловой пинг-понг — кому-то рассказывать. Смотреть в глаза, следить за реакцией. Я этого не понимал. Когда я начинаю что-то делать, должен сосредоточиться, закрыться, исчезнуть…

А. Прохоров. В фильме „Падал прошлогодний снег“ изначально вообще не было текста. Он возник в приказном порядке — настояло начальство „Мульттелефильма“. Но в результате получилось замечательно. И Садальский прочел мужика удивительно точно…

И. Ковалев. Сначала были лишь отдельные междометия: „А!“ и „Ох“. Но когда наверху потребовали „разъяснить этот бред“, фразы героя возникли так естественно… Примерно то же было и с фильмом „Крылья, ноги и хвосты“.

Л. Малюкова. Но без текста „Снег…“ не стал бы народным фильмом. А теперь он растаскан на цитаты.

А. Прохоров. Текст писал Саша или автор сценария Сергей Иванов?

И. Ковалев. В данном случае Сергей нужен был для того же пинг-понга. Но в основе все слова Татарского. Что-то было придумано и Ивановым, но Саша „сказал“ это по-своему. Многое в фильме списано с самой жизни. Вот возвращаемся мы из киевского Дворца пионеров, где преподавали детям. Час ночи, холод собачий, ледяной дождь. Дрожим на остановке в ожидании троллейбуса. Рядом мерзнет пьяный. Проезжает машина и обдает его с ног до головы. Дядя: „У… все же не рассчитаешь“. Мы посмеялись и забыли, а Саша подарил реплику герою.

Л. Малюкова. Он был коллекционером в прямом и переносном смысле. Случаев и персонажей из жизни, литературных и живописных произведений. В его доме-корабле в Архангельском — старинные игрушки, машины, Деды Морозы…

И. Ковалев. В этом доме он пустил кич в свободный полет творческого самовыражения… Я бы не смог там жить. Но это феномен Сашиного мира. Сумасшедшей любви к деталям. К ретроэклетике…

Л. Малюкова. В нем жил пытливый ребенок. Поэтому природой его существования стала стихия игры. Когда строил свой дом, свои фильмы или станок для создания фильмов… Вот еще одна важная тема: Татарский никогда не относился к прикладной анимации как к прикладной. Первостепенна была сама анимация. И узкие рамки задачи подчас не то чтобы не мешали, но, напротив, ограничения (в лице заносчивого заказчика, неподатливой темы) лишь будили сумасшедшую фантазию. Ведь по сути и „Пластилиновая ворона“ — заказ, и „Гора самоцветов“ по большому счету тоже. Просто он всегда думал о зрителе, боялся ему наскучить.

И. Ковалев. Когда мы с Сашей говорили о киноискусстве, процентов на семьдесят я был с ним не согласен. Для меня космос кино был шире, неприступней. Сашу же прежде всего интересовал зритель. Увлечь. Вовлечь. Безусловно, он делал фильм для себя, как все режиссеры, но для него была важна любовь, разделенная зрителем. Поэтому он не мыслил себя без комедии.

Л. Малюкова. Но, думая о публике, он не потрафлял ей. Ведь в самых его народных фильмах — „Пластилиновая ворона“, „Падал прошлогодний снег“, „Обратная сторона Луны“ — густой артовский замес. И даже в любимой страной телезаставке к „Спокойной ночи, малыши“, которая по количеству показов вошла в книгу рекордов Гиннесса.

И. Ковалев. Не думаю, что он так все прогнозировал. Попадал в унисон, потому что по складу своему был народным художником.

Л. Малюкова. Но в чем тогда отличие его фильмов от народного назаровского кино?

И. Ковалев. Все-таки у Назарова более изысканный дизайн. Посмотрите, как Назаров монтирует, какие делает временные перебивки, что показывает и что уводит за кадр. Саше же было необходимо показать все.

А. Прохоров. Любопытно сравнивать кино Татарского и Назарова. У Назарова изысканный киноязык при осознанно фольклорном стиле изображения. У Татарского — вроде бы более простой, но фонтанирующее клоунадное видение потока событий, которое почти перестает быть историей как таковой…

И. Ковалев. Можно сказать, что Саша делал изысканный новый лубок.

А. Прохоров. И вершиной этой линии стали „Колобки“, которые подтвердили, что корни его эстетики не в литературе, а в визуальной пластике. „Колобки“ — блестящий образец „сюрной“ истории, служащей лишь пунктирной основой происходящего водопада комической событийности.

Л. Малюкова. Но ведь в „Колобках“ сдвиг реальности происходит уже на уровне текста. Зритель все время обманывается в ожиданиях, персонажи говорят и поступают непредсказуемо.

А. Прохоров. Да, уже на сценарном уровне Саша делает интересный разворот. Ему абсолютно не интересны характеры. Ведь Колобки, как настоящие клоуны, не имеют характера.

Л. Малюкова. Это маски?

А. Прохоров. Прежде всего функции. Коллега — это дурдомовское зеркало точно такого же Шефа. Их пародийные функции разворачиваются в дурдоме обстоятельств. Важно, что характеры малозначимы для „татарской“ поэтики. Впрочем, и у истории — роль обслуживания мира сумасшедших обстоятельств.

Л. Малюкова. Зритель погружается в ситуацию детективного расследования, но неочевидный абсурд отрывается от реальности. Помните характеристику самого Слона? „Слон полосатый, редкий, очень любит рыбий жир, при звуках флейты теряет волю…“

А. Прохоров. Когда я говорю об отсутствии характеров в Сашиных фильмах, я имею в виду характер как достаточно реалистическое и логически связное описание человека, данное через его поступки. Здесь все происходит совершенно по-иному. Например, в точных, на мгновение возникающих черточках таможенника в его реплике „Слон. Одна штука“ — мгновенно выстреливает-возникает колоритнейший портрет персонажа. Происходит цирковое жонглирование этими отдельными чертами, я бы сказал, штрихами характера. Эти штрихи располагаются во времени фильма свободно, как нужно жонглеру-автору, а не выписывают достоверное лицо, как это принято в добропорядочной литературе.

Л. Малюкова. Понятно, эта точечная графика, почти пуантилизм, — далека от системы Станиславского или школы передвижников. Именно в „Колобках“ утвердился стиль Ковалева-Татарского, который на долгие годы станет фирменным стилем студии „Пилот“. Как возникли братья Пилоты?

А. Прохоров. Конечно, их рисовал Игорь. Но Саша всегда стоял за спиной и дирижировал: „Вот тут верно, а здесь «цапочек» добавь“…

И. Ковалев. Конечно, мы все обсуждали. Он говорил: „Сделай голову поменьше“.

Л. Малюкова. И ты делал?

И. Ковалев. Иногда да, иногда нет. Порой упирался, порой перерисовывал.

Л. Малюкова. А этот острый стиль, словно дрожащий карандаш, — он был и у Прийта Пярна. Но в пилотовской интерпретации он стал еще более нервным..

И. Ковалев. Я устал от этого стиля. И не сам Пярн придумал его. Наш коллега Женя Делюсин нашел подобное в работах художников 50-60-х. Как мы стали самими собою? Я — во многом благодаря Саше. Мы познакомились в 1971 году. У меня была мечта стать аниматором, я и не думал о режиссуре. Тут Саша и говорит: „А давай сделаем кино“. Где? Как? На студии никто не даст. „Давай сами. Дома“. А камера? Станок? Деньги? Пленка? „Все достанем. Или сделаем“. В этом весь Татарский. Он всегда был фантастическим продюсером. Умел вдохновлять на большее, чем ты можешь. Мне говорил: „Ты — гениальный художник“. Но, работая с такими мастерами, как Радна Сахалтуев и Эдик Кирич… Я видел, как божественно они рисуют, и у меня руки опускались. Нарисую шарж, Саша ахает: „Ты лучший карикатурист в мире“. Так начали мы потихоньку делать наших „Птичек“. „Ковалев, тебе надо руки оторвать, зачем ты выбросил гениальный рисунок?“ — „Это плохо“. Он вынимал из мусорной корзины, расправлял смятые листы: „Можешь вот это и это сделать начисто?“ Постепенно я разрисовался. Если б не было Саши, может, я бы так и не сдвинулся с места.

Л. Малюкова. Но ведь стиль „Колобков“ — такой эстетский, не диснеевский, не союзмультфильмовский — был принят Сашей.

И. Ковалев. Влияние Пярна, западных художников лилось на нас мощным ливнем. И когда мы работали уже на „Колобках“, Саша мне полностью доверял. Говорил всем: „Как Ковалев сделает, так и будет“. Знаете, когда я стал работать в Америке на студии „Класки Чупо“, в Лос-Анджелесе начали говорить: „У «Класки Чупо» появился свой неповторимый изобразительный стиль. Русские его импортировали“.

Л. Малюкова. Этот стиль, очевидно, в большей степени „ковалевский“, чем „татарский“. После отъезда Игоря Саша начал работать с другими художниками, и стилистика стала совершенно иной.

И. Ковалев. На студии „Пилот“ столько художников! Я еще в Москве говорил: „Ребята, сделайте что-то другое“. Мне самому этот стиль уже невыносимо надоел.

Л. Малюкова. „Унесенные ветром“ и „Красные ворота Расёмон“ — уже совсем другая стилистическая история. Вообще, если показывать фильмы Татарского, не сразу догадаешься, что их создавал один режиссер.

А. Прохоров. Он был способен на резкий прыжок в сторону. В какой-то момент почувствовал, что выработал клоунаду, как шахтеры — пласт угля. Ему все время хотелось изменяться. Уже в последних „Лифтах“ это было.

И „Крылья, ноги и хвосты“ — тонкая, изящная работа, но это уже не клоунада.

И. Ковалев. И „Крылья…“, и все фильмы, которые мы делали вместе, это все равно Сашины фильмы. Меня спрашивают: „Почему ты так говоришь? Изображение твое, ты делал раскадровку, все композиции ситуаций“. Да. Но дух все равно Сашин. Отчего мы и расстались творчески — после „Колобков“. Мне захотелось сделать что-то другое. Свое. Помогла болезнь. Из-за язвы я в больнице провел месяц. И за этот месяц сделал всю раскадровку своего будущего фильма „Его жена курица“. Пригласил домой в Павшино Толю и Сашу.

На полу разложил раскадровку. Я помню ваши растерянные лица, Толя.

А. Прохоров. Да. Потому что мы увидели: фильм готов. Но совершенно иной. Все другое, незнакомая эстетика. Ты не знаешь, что с этим делать, как относиться. Для Саши это была шоковая терапия.

И. Ковалев. Саша обижался: „Я не против. Но почему ты делал это в тайне? Мы могли бы вдвоем режиссировать“. У меня был протест. Я знал, что если Саша станет сорежиссером, получится снова „татарское“ кино. Не будет синей чернухи зубного кабинета…

Л. Малюкова. Почему он вдруг пришел к страшноватой абсурдистской истории о любви безголовых кур в „Унесенных ветром“? Это самая мрачная из его картин, самый черный анекдот. При этом эстетически сделанный в совершенно иной стилистике, невероятной тщательности, визуальной выписанности кадра.

И. Ковалев. Я слышал от многих критиков, что когда „Его жена курица“ стала получать призы, Саша решил сделать свое мрачное, философское кино. Я так не считаю. Когда появился этот сценарий, еще в конце 80-х, Саша с блеском в глазах пересказывал его мне. Сценарий всем понравился, динамичная черная шутка. Но из него выросло что-то другое. Это не то эклектичное кино, где все срастается, сплавляется. Я не могу понять, зачем нагнетается такой саспенс и зачем такая анекдотичная концовка с заталкиванием яиц обратно в курицу… Может, если бы это было сделано в стиле „Колобков“… Не знаю, здесь нет для меня гармонии.

Л. Малюкова. На мой взгляд, это кино — свидетельство очередного непредсказуемого творческого виража, попытка нащупать новую дверь. Ему просто не хватило времени этот путь продолжить. В этом фильме столкнулись полярные стихии. Гэговое начало и трагедийная история о смерти и жизни. Плюс непривычная визуальная тщательность выделки с лессировками. Толя, ты говорил о гоголевской стихии в творчестве зрелого Татарского, к „Унесенным ветром“ это имеет прямое отношение.

А. Прохоров. Да, эта тема возникала и в „Снеге“, но в „Унесенных ветром“ фантазмы становятся болезненными, доминирует тема карнавализации смерти, но не по Рабле, а, скорее, по зрелому (не позднему, а зрелому) Гоголю. С его умышленно изощренным сплавом тотально-иронической интонации, бешенства фантазии и „некрореализма“ XIX века.

Л. Малюкова. Если говорить о близости этой картины с авторскими фильмами Ковалева, то она, скорее, на уровне интонации.

А. Прохоров. Татарский эклектичен априори, потому что мир для него един. Он втягивает в пространство фильма кино чужое и свое, хорошо пережеванный кусок баранины и совершенно сырой, который ни под что иное не загримируешь. Поэтому в фильме и возник визуальный стиль изысканного модерна Сергея Шрамковского… Да, он пытался черный анекдот, разросшийся в сценарий „Унесенных ветром“, опрокинуть в другую материю, максимально далекую от клоунады…

Л. Малюкова. Есть ли в „Красных воротах Расёмон“ движение Татарского к истории? Там переплетаются сразу несколько сюжетов, и это переплетение становится основой общего движения фильма.

И. Ковалев. По моему мнению, это самый литературный из его фильмов.

Л. Малюкова. За исключением „Горы самоцветов“.

И. Ковалев. Нельзя смешивать телевизионный проект и его задачи с авторским кино.

А. Прохоров. У Игоря и у Саши — сложные отношения с литературой. Они не литературоцентристские в своем ощущении. Но если в начале в ваших трансформациях и фантасмагории эта внелитературность вас объединяла — потому что вы обрели другой способ повествования, — то потом вы разошлись в разные стороны. Игорь разбирает историю по частям, не оставляя от последовательного повествования ни одной целой косточки. Саша, уйдя из пластилина, вынужден был решать свои проблемы с литературоцентризмом другим способом. Он говорил: „Я не мастер придумывать истории, но я мастер их разыгрывать“

И. Ковалев. Мне Татарского всегда не хватало в Америке. Делались коммерческие проекты, нужно было придумывать сценарии. На основе скелета придумать „как“ и „что“. В этих придумках Саше равных не было.

А. Прохоров. Все его поздние фильмы и есть способ нащупать свои отношения с фабулой, с историей, как-то определить невыясненные отношения с литературоцентризмом. Ты эти отношения выстроил. Саша, возможно, не успел. Он же снял меньше картин, чем ты.

Л. Малюкова. В самом деле, его личная фильмография не такая уж большая. Хотя во многих картинах студии он был художественным руководителем. Замечу, неформальным. В ряде фильмов легко угадывается рука Татарского, его юмор, пластика. Режиссер — профессия тоталитарная, эгоистичная. Саше же даже в его авторских картинах был необходим партнер. Чаще всего соавтором становился художник. Ковалев, Качаев, Телегин… Посмотрите, он, меняя своих сотворцов, меняется сам. Он научился реализовывать свой творческий потенциал через призму работ других авторов. Он приводил в пример „Альтиста Данилова“. Там был выдающийся музыкант, он достиг такой высоты, что перестал сам играть. Музыка звучала в голове, не было необходимости водить смычком по струнам. Игорь, а, по-твоему, зачем Саше нужен был сорежиссер?

И. Ковалев. Ему не терпелось осуществить свой проект. Увидеть на экране результат. В этом его, например, отличие от Норштейна, для которого чрезвычайно важен процесс. Саше было необходимо что-то сдвинуть, довести. Поэтому он использовал чужие руки. Для элементарной раскадровки. Но всегда четко знал, что хочет получить. Мне было хорошо с ним работать. Думаю, и другим. Когда он выбирал соавтора, он давал ему свободу.

А. Прохоров. Я бы добавил к нацеленности на результат особую психологическую черту — боязнь одиночества. Он так нуждался в собеседнике, что часто просил меня ездить вместе с ним на фестивали. Одиночество его травмировало. Но в результате этой психологической особенности он развернулся как гениальный педагог.

И. Ковалев. Педагог и уникальный продюсер в одном лице.

Л. Малюкова. Татарский — один из немногих по-настоящему креативных продюсеров. Вот отчего пилотовцы чувствуют себя осиротевшими. Теперь за их спиной нет всегда практических, помогающих подсказок, идей, предложений. Он не боялся окружать себя талантами, выискивал их повсюду. Срывал с места, заманивал на „Пилот“, давал возможность развиваться самостоятельно.

А. Прохоров. Если можно, я скажу несколько слов о студии „Пилот“ как о проекте Татарского. И Игорь, и я много чего сделали на ней. Но я всегда чувствовал и с гордостью говорил, что „Пилот“ — это Сашина студия.

Л. Малюкова. Даже теперь, когда его нет, это его студия.

А. Прохоров. И в этом — нынешняя проблема „Пилота“. Чья теперь эта студия? Как ей идентифицировать себя. Поздний Татарский как явление в большей степени осуществился как педагог, как режиссер своего метафильма под названием „Пилот“. Начался его пострежиссерский период. Когда он говорил: „Я уже и так вижу этот фильм. Зачем мне его воплощать?“

Л. Малюкова. Понятие „художественный руководитель“ было востребовано в пору советского кино. Татарский был именно таким профессионалом, он давал направление движению фильма, автора, студии.

И. Ковалев. Все говорят о Саше как о генераторе идей, я в жизни не встречал ничего подобного. Представляете, сколько проведено творческих человеко-часов в той же Ялте, Киеве, Коктебеле, Москве. Нескончаемые дебаты с утра и до утра: „А что, если сделаем вот это, вот так…“ Я хватаюсь за голову: „Ура! Где карандаш?“ А он уже озарен совершенно иным замыслом. Все идеи мне нравились. Из каждой можно было сделать фильм. А. Прохоров. И в зрелом возрасте он по-прежнему бешено генерировал художественные идеи. Пару лет назад говорил: „Толь, не представляешь себе, как я точно вижу, во всех подробностях, свой будущий фильм“.

И. Ковалев. Да, я удивлялся, насколько ясно, логично, детализированно он рассказывал о проекте. Я ему завидовал, потому что если бы я любой сценарий своего фильма изложил на бумаге, вы бы сказали: „Что за бред. Одно же не стыкуется с другим“.

Л. Малюкова. Мне кажется важным вспомнить о главном, увы, неосуществленном проекте Александра Татарского „Прибытие поезда“. Этот полнометражный фильм, будь он создан в свое время, окончательно бы опроверг мнение о полном метре как коммерческом кино. Об этом красноречиво говорят сохранившиеся материалы, мультипликат. Но и этому фильму был присущ ваш фирменный стиль.

И. Ковалев. Мы придумывали сценарий как сумасшедшие. Вместе. И параллельно. „Прибытие…“ возникло в 1985 году из произведений его любимого писателя Юрия Сотника. Но когда Саша в трех предложениях объяснил, что бы он хотел сделать, меня кликнуло: „Эх!“ И дальше все шло снежным комом: идеи, эскизы, это был настоящий творческий тандем.

А. Прохоров. Как нежно он к тебе относился! Может, и ревновал, но авторские проекты Ковалева на студии были „священными коровами“. Ради них сдвигались графики, в том числе и его картин. Почему так поздно сделаны, а потому и „прошляпили“ свою эпоху — „Унесенные ветром“? Фильм был задуман давно, но мощностей студии на две авторские картины не хватало. И… Саша решил, что этой авторской картиной будет первый самостоятельный фильм Ковалева „Его жена курица“. Он понимал, что для Игоря это невероятно важно!

Л. Малюкова. „Прибытие поезда“ — экспериментальная работа и с точки зрения расширения горизонтов анимации, и по содержанию. Фильм был бы революционным для своего времени…

И. Ковалев. У нас начались разногласия по поводу „Прибытия…“, когда Саша стал уходить от Сотника в сторону Октябрьской революции, взятия Зимнего дворца. Сейчас смотрю — это все работает. А тогда вызывало отторжение. Меня коробило от всего, что было связано с советской властью. Я стоял на коленях, умоляя его не вступать в партию. Был просто болен…

А. Прохоров. Но по стилю это же был чистый соцарт, Саша его отлично чувствовал.

Л. Малюкова. Плюс технологические новшества, превращенные в эстетические. Этот проезд поезда через Петроград, снятый одним кадром, одной камерой. Без всякого компьютера. Без единого шва.

И. Ковалев. Мне хочется закончить этот фильм, потому что он — Сашин. Для меня самые „татарские“ фильмы — „Падал прошлогодний снег“ и „Прибытие поезда“.

А. Прохоров. Но если все сложится, ты его будешь снимать как Сашин фильм, снятый тогда, двадцать лет назад, или предугадывая, как Саша снял бы его сегодня?

И. Ковалев. Меня сейчас мучают все эти вопросы. Например, Саша хотел озвучить фильм на грузинском, вставить много грузинской музыки. Я этого делать не буду. Может, это было бы органично, но только если бы он сам это осуществил. Любая работа строится из нюансов. Мне не очень нравится изображение. Хотя это мои персонажи, но сейчас я бы их переделал. Слишком все нагромождено, изображение гиперплотное. Воздуха не хватает.

Л. Малюкова. Вот ты сказал „татарское“ кино, что это для тебя значит?

И. Ковалев. Это плотное кино, по изображению перенасыщенное. Когда с экрана идет столь мощный натиск, — не успеваешь продохнуть. Густой воздух. Тебя вкручивает внутрь. И, конечно, если о жанре — то это комедия. „Снег“ — это скорее Чаплин и Дисней, а в „Прибытии“ комизм более скрытый, как у Жака Тати.

Л. Малюкова. Татарский был, можно сказать, Дон Кихотом и бароном Мюнхгаузеном в одном лице. Он назначал подвиги — строил независимую студию еще в пору тоталитарной эпохи, зачинал громадные проекты, когда не было денег и индустриальных возможностей, бился с ветряными мельницами чиновных запретов. В итоге он стал пионером новой индустрии.

И. Ковалев. А знаете, Саша не был строителем. Он не умел даже гвоздь забить.

А. Прохоров. Невероятно! В моем сознании он — человек, умеющий абсолютно все: и починить кинокамеру, и построить дом, и принять роды…

И. Ковалев. А он ломал пилы. Над ним смеялись, показывали, как надо пилить. Но он до всего хотел дойти сам. В этом отношении был абсолютным гением. Поэтому для него не существовало запретов. Даже когда теоретически что-то было сделать невозможно, говорил: „Посмотрим“. Есть в украинском языке слово „хист“. Когда вдруг понимаешь, что можешь осуществить неосуществимое. Он и меня называл хистом и, как пример, всегда вспоминал одну историю. Сидим с аниматорами как-то вечером. Кто-то работает, кто-то выпивает. У меня в руке труба металлическая, очень тяжелая. Сижу, перебрасываю с руки на руку. На улице зима, снег. Батареи топятся, огромное окно открыто на узкую щелку. Комната метров тридцать. Я в противоположном от окна углу. Не помню точно, о чем думал, кажется, о какой-то девушке, с которой возникли неразрешимые проблемы. Перебрасывал эту трубу… А все говорят, говорят. И я с каким-то диким криком швырнул эту трубу. Она улетела в ту узкую щель… Это и есть „хист“.

Л. Малюкова. Формулой его творческого существования было: „Нельзя — но я сделаю…“ Последние годы говорил только о полнометражном проекте „Безумные волосы“. Там его возлюбленная ретростихия — 40-е годы, четкая графика на фоне теплых фонов. Лондон и маленький шотландский городок Сент-Джорджия неподалеку от озера Лох-Несс. Герои — сыщики: крокодил и невысокий человечек. Фильм планировался к выпуску в 2008 году. Саша по многу раз показывал эскизы, так ярко пересказывал сюжет, что, похоже, у этого фильма уже были свои первые зрители.

И. Ковалев. Мне в Лос-Анджелес присылал минимум три варианта сценария, эскизы. Жил этим фильмом последнее время.

А. Прохоров. Это очень важная мысль, что для него не существовало запретов. Самым важным было — начать делать то, что он — а потом, как всегда, выяснялось, что и никто другой — еще не умеет. В результате Саша, абсолютно не помышляя об этом, начал делать постсоветское анимационное кино еще в эпоху Брежнева-Черненко. Именно поэтому его фильмы начальство принимало за антисоветские и клало на полку. С его работ и началась подлинная перестройка мозгов, а не ломка всего и вся в нашей анимации. С него — десятилетием позже — началась и российская анимационная индустрия национального масштаба и мирового уровня… Он, заведясь с полоборота, шел вперед, не размышляя о последствиях.

Л. Малюкова. Еще в советские годы писатель Виктор Некрасов из Франции написал своей знакомой в Россию, что видел два поразивших его мультфильма — „Падал прошлогодний снег“ и „Обратная сторона Луны“. И впервые подумал, что у России есть будущее, если здесь живут люди, снимающие такие картины.