Проезд Серова. Сценарий

Москва, 50-е годы, летнее утро, двор большого дома.

И двор, и сам дом так были ухожены, что сразу становилось понятно — живут здесь непростые люди и живут, как видно, хорошо и весело.

Впрочем, не все.

По двору бродила девочка лет десяти. Звали ее Таней. И было Тане одиноко и скучно. Начало июня, все разъехались на каникулы, двор пуст. Вдоль асфальтовых дорожек, на траве — всюду тополиный пух.

Таня лениво прошлась по скамейке, потом покачалась на качелях — доске между двумя низкими столбиками, попрыгала равнодушно в классиках...

Одной, это не игры. Скучно, скучно, скучно...

Постояла, посмотрела, как в магазин сгружают с телеги бидоны молока. Грузчики в синих халатах. Понурая лошадь, в глазах ее тоже тоска и скука.

И вдруг все это сонное царство ожило.

Заскрипели железные — решеткой — ворота арки, ведущей с улицы, вылетели оттуда голуби, пулей пронеслись две кошки, и въехал грузовик, доверху набитый мебелью и людьми. Покатился вдоль двора, бренча цепями бортов; люди в кузове веселились, махали руками.

За грузовиком летел потревоженный пух. Грузовик победно загудел. Лошадь дернула телегу, загремели бидоны, чуть не рухнул с телеги грузчик — в общем, началась во дворе жизнь.

Пока грузовик объезжал двор, Таня бежала следом. Успела разглядеть большой зеркальный шкаф, горой наваленные стулья, диван, на котором подпрыгивали радостные люди, среди них отметила она мальчика ее, примерно, лет. Он придерживал покачивающийся фикус и смотрел на Таню с превосходством.

Грузовик остановился у одного из подъездов, все посыпались на землю, откинули борта; из кабины выскочила стройная светловолосая женщина в очках и тут же принялась командовать. Помахала магазинным грузчикам, и они послушно подошли. Указывала на какую-нибудь вещь, и ее тут же тащили в подъезд.

И все вещи, и мебель, все было разномастное, небогатое и неновое. Однако неказистось искупалась добротностью, и понятно было, что обзаводились этим скарбом не в погоне за роскошью, а с целью простоты и минимального удобства.

Таня стояла в стороне, исподлобья наблюдала за мальчиком. Он в ее сторону не смотрел, но видно было, что старался для нее. Хватался за самое тяжелое, но его всякий раз отстраняли. Каждый раз мягко и ласково.

— Мальчик, отойдите, мы на лямку примем! — Кто-то из грузчиков.

— Агусик, миленький, постой в стороночке, это мы с Линочкой унесем, а ты подушечки возьмешь. — Это женщина в крепдешиновом платье с бантом в прическе.

И только та, которую назвали Линочкой, девушка лет шестнадцати, усмехнувшись, негромко бросила мальчику, тужившемуся поднять горшок с фикусом:

— Смотри, пупок развяжется!

Тот только пуще покраснел, оторвал горшок от земли, пошел с ним на полусогнутых, но сил не хватило, и у двери он этот фикус шмякнул на ступеньку. Выскочившей из двери женщине в очках сказал елейным голоском:

— Бабушка, я дверь фикусом подпер, а то все открывается и открывается...

— Работничек ты мой!

Бабушка на ходу провела ладонью по его волосам и нырнула внутрь кабины грузовика. Мальчик, так и не оглянувшись на Таню, ушел к лифту.

Таня стояла неподвижно, глядела на это шумное переселение.

Но вот все скрылись в подъезде, потом вышел шофер, завелся и уехал грузовик.

Фикус, уныло опустив пыльные листья, все еще подпирал дверь.

Таня подошла, присела; крепко обхватив горшок руками, поднялась и потащила фикус к лифту.

Таня втащила фикус с площадки в квартиру (найти было нетрудно — дверь была открыта и оттуда слышались громкие голоса). Квартира большая и пустынная, оттого голоса доносились гулко. Голые стены, лампочки без абажуров свисали с потолка, на дверях веревочки от пломб. На Таню с ее фикусом никто внимания не обратил, только женщина в очках, которую мальчик назвал бабушкой, пробегая мимо, сказала как само собой разумеющееся:

— Спасибо, дружочек, на балкон неси.

Таня потащила фикус на балкон. Проходя мимо кухни, с удивлением заметила какого-то дядьку в трусах и с газетой. Он, не отрываясь от чтения, что-то помешивал в сковородке. На суету в доме внимания не обращал.

Фикус Таня притащила на балкон, поставила и сама стала за ним. Фикус был с нее ростом, и из-за него она наблюдала.

Мебель расставляли под руководством бабушки. Бабушка была весьма моложавой и даже привлекательной. Все расставлялось по местам, где мебель уже стояла когда-то раньше. Грузчики втащили диван, и бабушка тут же рухнула на колени, отыскивая следы на полу, командуя:

— Левее... От меня левее, теперь к стене... Ставьте, очень хорошо.

Появился худой дядька с бородкой, неся этажерку.

— Леночка, этот кал куда прикажешь?

Бабушка легко вскочила с колен.

— Этот «кал» в свое время на аукционе был куплен... В тот простенок ставь, где Гектор плинтус прогрыз, помнишь?

Мимо них прошел дядька в трусах, неся сковородку. На ходу он читал газету. Ни он на бабушку с бородатым, ни они на него никакого внимания не обратили.

Этажерку утащили. Опять все исчезли из комнаты. И мальчика нигде не было видно.

Балкон шел вдоль всего дома, и Таня передвинулась к окну соседней комнаты. Комната из той же квартиры была, в отличие от остальных, сплошь заставлена мебелью и явно обитаемой. Стены увешаны фотографиями и картинками в старинных рамках, над столом — большой оранжевый абажур. Дядька в трусах сидел за столом и ел картошку прямо из сковородки. Газету он теперь не читал, задумчиво смотрел в стену перед собой.

Таня вернулась к своему фикусу.

Теперь в комнате мальчик и Лина раскладывали на диване подушки. Лина сердилась:

— Ничего делать не умеешь, руки-крюки... Как ты ее кладешь? — Тут она заметила кого-то в стороне, бухнулась на диван, втащила мальчика себе на колени, защебетала неожиданно сладеньким голосом: — А помнишь, как ты испугался теленочка? Гектор залаял, а теленок давай брыкаться...

Она прижимала его к себе, он извивался, пытаясь вырваться из ее объятий, потому что заметил Таню.

Вошла бабушка с какой-то коробкой, Лина уже «взрослым» голосом со смехом ее спросила:

— Елена Владимировна, помните, как Агусик теленка у кошары испугался? — И опять к нему, сюсюкая: — А сто ти тогда сказал, помнись?

Бабушка только покосилась на нее.

— Лина, не щекочи его, а то еще описается. Идите со мной оба, обувь в ящик уложите, там старье, еще те, что Гектор погрыз, — ботинки, сандалии...

— ...и шкары, бля, и шкары, бля, и шкары... — пропел бородатый, появившийся с еще одной коробкой.

— Боря! Attention, il y a des enfants tout de mкme!1 — повернулась к нему бабушка.

— Но! Они еще не то слышали! — И бородатый Боря, приплясывая со своей коробкой, пропел: — «А ты не стой на льду, а лед провалится, а не люби вора, а вор завалится!» — И к мальчику: — Агусик, дядю Керю помнишь? Он тебе еще шлем из ведра сделал...

— Ладно, — властно перебила бабушка, — дети, берите у него коробку и идите за мной. А ты ступай за вазой.

Дети с бабушкой ушли налево, Боря, печально вздохнув, пошел назад. Комната опять опустела.

Таня по балкону передвинулась в ту же сторону, куда ушел Боря. Осторожно заглянула в окно.

Дядька в трусах все так же сидел над сковородкой, глядя в стену. Вошел Боря. Дядька сделал вид, что читает газету. Боря, не глядя на него, встал на стул рядом с дядькой и, протянув руку, снял со шкафа синюю вазу с сухими цветами. Со шкафа в сковородку посыпалась пыль и упал гвоздь. Оба сделали вид, что ничего не заметили. Боря с вазой слез со стула и вышел. Дядька теперь смотрел ему вслед, на закрывшуюся за ним дверь.

Таня опять перешла к фикусу. Наблюдать за этой непонятной семьей было интересно.

В комнате теперь появились новые лица.

На диване стояла босая женщина, полная, в застиранном штапельном халате, и прижимала к стене над своей головой картинку с парусником. По-среди комнаты, уперев руки в бока, глядела на них женщина в крепдешиновом платье с бантом в завитых волосах.

— Вира! — командовала она. — Тася, еще выше!

Тася — босая в халате — изо всех сил тянулась по стене вверх, поднимая картинку.

— Тянись, Тася, для позвоночника полезно!

Подошедший с молотком в руке Боря тоже залез на диван.

Влетела бабушка, бросила короткий взгляд на картинку, накинулась на ту, что командовала.

— Ольга, опять самодеятельность? Слева вешайте, я сказала! Боря, нечего думать, там дырка от гвоздя должна быть, туда и бей, слышишь?

Ольга, Боря и Тася закричали в три голоса:

— Сиротство, одна картинка... — Ольга.

— В центре будет дурацкое пятно от Герцена, а слева этот парусник, как прыщ! — Боря.

— Елена Владимировна, ей-богу, так же наряднее! — Тася.

Бабушка — Елена Владимировна — слушать не стала.

— Вешайте, где всегда было. Там, где был Герцен, будет Герцен! Где возьму? Не знаю. Но будет!

— Мания какая-то! — кричал Боря. — Ты, Лена, маньяк!

— Хоть бы и так! Будет, как сказал маньяк! — кричала в ответ бабушка.

Боря слез с дивана, швырнул молоток, запрыгавший по подушкам, при этом ровным голосом негромко уговаривал сам себя:

— Так, спокойно... Я спокоен, все эти пустяки — мимо, мимо, мимо...

Таню тронул за локоть незаметно подошедший мальчик.

— Чего ты тут шпиёнишь?

— Я не «шпиёню», — передразнила Таня. — Я фикус принесла.

— Сама? Врешь!

— Не вру.

— Врешь!

— Не вру.

— Врешь!

— Скажи «три» — неожиданно попросила Таня.

Мальчик на секунду растерялся.

— Ну, три...

— Нос подотри!

Таня повернулась и независимой походкой пошла по балкону прочь.

— Дура! — только и нашелся он, чтобы крикнуть ей вслед.

— Не кричи, описаешься, — бросила ему Таня. И добавила презрительно: — Агусик!

На другое утро мальчик изучал двор. Все было, как и вчера. И пустота, и тишина, и пух вдоль дорожек, но не было ему ни скучно ни одиноко. Было весело и интересно. Он пробежался по траве, разметая пух. Увидел на одном балконе роскошную тигровую шкуру, развешанную на перилах, а в окне повыше то появлялась, то исчезала чья-то лысая голова. Видимо, кто-то зарядку делал.

У запертых ворот, рядом с калиткой в решетке, сидела на ящике толстая девушка возраста неопределенного, в белых носочках. На ее груди висел синий флакончик из-под духов. На мальчика она посмотрела долгим бессмысленным взглядом и углубилась в свое занятие. Она вырезала из картона какие-то большие кресты, аккуратно складывая их в обувную коробку.

Мальчик пробежался по скамейке, потом покачался на качелях, соскочил с доски и, подпрыгнув, повис на турнике.

И тут ему в плечо влепился снежок. Он спрыгнул, рассерженный было, но сразу же стал оглядываться изумленно. Снег на его рубашке здесь, среди жары, был самый настоящий. В стороне увидел Таню. Она глядела в другую сторону, и в руках ее был снежок. Она его подбрасывала и ловила.

— Ты где снег взяла? — крикнул он.

— Где взяла, там уже нет. А тебя Агусиком зовут?

— Я Митя, — смутился он. — А Агусик — это в детстве так звали. Так снежок откуда?

Вопрос о снежке она пропустила мимо ушей. Спросила с насмешкой:

— Ты, наверное, когда маленький был, всё говорил: «Агу, агу». И все радовались: «Какой умный мальчик!» — Таня увидела, что он покраснел и засопел, добавила примирительно: — Ничего, меня саму Татусиком звали.

— А теперь по имени-отчеству? — мстительно спросил Митя.

— Просто Таней. «Татусика» я пресекла.

Из среднего подъезда выскочил молодой мужчина. Русые кудри, ясные глаза, загорелые мускулистые руки — атлет. Крепкий торс обтягивала белая майка, был он в синих галифе с голубым лётным кантом и в черных тапочках-«чешках». Одной рукой вел самокат. Детям подмигнул, рассмеялся, вскочил на самокат и понесся, широко толкаясь ногой, прочь со двора. Митя удивленно смотрел ему вслед, потом повернулся к Тане.

Она высоко подбросила снежок и ловко поймала. Митя снова спросил:

— Скажи, снежок где взяла?

— А вы откуда приехали?

— Из Сусумана. — И на ее недоуменный взгляд Митя махнул рукой куда-то далеко. — Это на Севере.

— А вы раньше, что ли, здесь жили?

Мите такой односторонний разговор надоел. Он не ответил, пошел к скамейке. Таня бросила снежок в спинку скамейки. Митя обернулся.

— А кто такой Гектор? — Таня не отставала. — Это собака, да?

— Не скажу.

— У тебя собака есть? А где она?

В ее вопросе был явный интерес. Митя понял, что овладел ситуацией. Ничего ей не отвечая, вспрыгнул на скамейку и прошелся по одной доске. Таня взлетела на спинку скамейки и, балансируя руками, пробежала по узенькому торцу доски. Митя подошел к турнику и два раза подтянулся. Таня тоже легко и высоко подтянулась, потом, сложившись пополам, широким махом распрямилась и начала раскачиваться, с каждым разом взлетая все выше и выше. Видно было, что сейчас свободно прокрутит «солнце». Митя смотрел с тоской. Это было поражение.

Спасла его въехавшая во двор открытая «Победа». Это был законный повод отвернуться от гимнастического триумфа Тани и смотреть на машину.

За рулем «Победы» сидела красавица. Золотые кудри, алые губы, черные ресницы, зеленые клипсы и голубое платье — все это пронеслось кругом по двору и остановилось у среднего подъезда.

Следом влетел на своем самокате атлет в галифе и прямо по газону, взметая пух, понесся к машине. Красавица, заметив его, зарыдала, упав на руль. Под ее локтем загудел сигнал.

Самокат, лихо развернувшись, встал у «Победы».

— Лидия, что я еще наделал? — обреченно спросил атлет.

Лидия перестала рыдать, подняла голову. На прекрасных печальных ее глазах слез не было. Оглядела самокат, галифе, потемневшую от пота майку.

— Боже, — вздохнула она, — на кого ты похож! — На Героя Советского Союза Якушева.

Лидия тяжело вышла из машины, оказавшись стройной, хотя и несколько пухлой, стала поднимать брезентовый верх «Победы». Якушев ей помогал. При этом происходил диалог.

— Стыдно, стыдно, стыдно... — с горечью говорила Лидия. — Эта корова Чичерюкина на «ЗиМе» ездит, дуб Брамс — на «Опель-капитане», а жена Якушева, как побирушка, на этом утюге! Пойми, мне ничего не надо, я и на трамвае спокойно могу, но мне за тебя горько.

На выцветшем брезенте поднятого верха ярко зеленела заплата. Якушев залез в машину, чтобы вытащить сумку и сетки. Изнутри же и ответил:

— Якушева ценят не за то, на чем он ездит, а за то, как он летает.

— Увы мне, — ядовито улыбалась Лидия, — но я не могу летать на рынок на истребителе. И в парикмахерскую тоже. Извини. Так получилось.

Они пошли к подъезду. Лидия впереди, Якушев следом тащил и самокат, и сумку, и сетки с продуктами. Ребята смотрели им вслед.

— Хочешь, покажу, где снег? — спросила Таня и, не дожидаясь Митиного ответа, побежала в глубь двора. Митя кинулся за ней.

У невысокой каменной стенки земля приподнималась, и один край этого холмика был косо срезан и зашит досками; посередине была дощатая же дверца.

Возле этой дверцы Таня остановилась.

— Так у тебя собака есть?

Митя вместо ответа потянул ручку дверцы на себя. Брякнул железный засов с большим висячим замком. Митя удивленно оглянулся на Таню — дверь была заперта.

— Про собаку расскажешь? — строго спросила Таня.

Митя кивнул.

Она взобралась на заросшую травой верхушку этого холмика, ухватилась за доски и, изо всех сил напрягшись, отвалила наземь всю деревянную стенку вместе с запертой дверцей.

Митя заглянул в открывшийся проем. В полутьме мутно белели куски льда, присыпанные опилками.

ПОЛНОСТЬЮ сценарий читайте в бумажной версии журнала. Файл .doc (435Кбайт) можно получить по запросу на

Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. (web-редакция)