Турин‒2008. Симулянты и подражатели

Конкурсная программа 26-го Туринского кинофестиваля обескураживала.

На экране — тоскливая череда посредственных лент. Сеансы чинно следовали один за другим, а многие из фильмов стирались из памяти сразу же после того, как в зале вспыхивал свет. Такой казус возможен и на пафосных фестивалях, где отбор производится не по актуальности картин, а по звучности режиссерских имен. Пропуск — сумма выслуги лет и совокупности почетных званий. Но МКФ в Турине позиционирует себя как фестиваль «начинающих», конкурс дебютов (первый или второй фильм). Демократизм обманчив. Президент фестиваля режиссер Нанни Моретти добросовестно исполнял церемониальные функции: самолично открывал каждый конкурсный кинопоказ, витийствовал на чужих пресс-конференциях, во время церемонии закрытия не поленился сфотографироваться со всеми призерами-дипломантами. Был комичен и трогателен, обезоруживал младенческой искренностью самолюбования. Моретти, кстати, римлянин, а не туринец. Выписан из столицы «работать лицом»1. Похоже, домашний расклад сил волнует туринский оргкомитет намного больше, чем бонусы международного резонанса. По словам одного из итальянских коллег, кондиции нынешнего фестиваля формирует во многом местечковая блажь — идея противостояния Венеции. Разлад при этом питают не концептуальные нестыковки, а разнонаправленность финансовых потоков, источников финансирования. Дело в том, что идеологи Туринского (и Римского) МКФ находятся в оппозиции к политику-олигарху Сильвио Берлускони, телемагнату, премьеру и главному донору венецианской Мостры. На заочную битву с иногородними супостатами и растрачен, видимо, весь фрондерский запал. Турин, как и его фестиваль, степенен и буржуазен. Ни творческих бомб, ни бдений «несогласных» (в парижском или афинском стиле)2.

«Тони Манеро», режиссер Пабло Ларраин

В конкурсе не нашлось места российскому фильму. Укол самолюбию патриота. Можно сетовать по привычке: нет, мол, у нас лент «европейского уровня». Но зачем причитать зря? Картинам из стран Восточной Европы отборщики тоже дали отбой. За всю обширную территорию отдувалась претенциозная словенская картина «Мы никогда не бывали в Венеции» (режиссер Блаж Кутин). Не повезло и Корее с Японией. Восточную Азию представлял второсортный образчик социалки из КНР — «Шахта» (режиссер Чжан Чи). Видал я фильмы о тяготах горняцких задворок поэнергичней и поострей. Картины о «депрессивных регионах», снятые Цзя Чжанкэ или Хань Цзе, жестче и бескомпромисснее. Сюрпризом для иноземцев стало то, что туринский конкурс проигнорировал домашнюю продукцию. Фильмам итальянских режиссеров предпочел работы их бельгийских, французских, немецких коллег. Португальцы Тьягу Гуэдеш и Фредерику Серра, к примеру, предъявили публике опус о склоках и неурядицах в семействе «типичного» безработного — «Шум». Оригинальное название — «Между пальцев» — точнее отражает смысл киноочерка о серых буднях социальных лузеров. Авторы, похоже, искренне убеждены, что для показа чернухи лучше всего подходит ч/б. Достаточно просто «обесцветить» многокрасочный исходник, не забивая мозг такой операторской блажью, как «драматургия картинки»: перетекание оттенков серого или игра тональных контрастов.

«Мы никогда не бывали в Венеции», режиссер Блаж Кутин

Большая часть отобранных в конкурс лент — заведомо вторичный продукт, качественный (по меркам экзаменационных комиссий киношных вузов), но усредненно-бесстильный, напрочь лишенный бунтарского духа и дерзновенных амбиций юности. Средний возраст новичков — «немного за тридцать». Перегорели, пока дожидались дебюта. Отборщики руководствовались внятным концептом: сюжеты всех лент крутились вокруг пресловутых «семейных ценностей». Будто не в России, а здесь, в Италии, провозгласили Год семьи. Семья — как прибежище, семья — как проекция социума, микрокосм, семья — как посюсторонний ад, бытовое чистилище, обиходное пекло. По сходному принципу принято собирать так называемые «специальные программы». Или выставки современного искусства. Качество отдельных объектов может быть далеко не идеальным, главное — соотносимость всех элементов коллекции. Эксперты Туринского МКФ переняли «кураторский» подход, но публично не разъясняют его, не декларируют свои принципы вербально. Нетрудно догадаться, отчего в конкурсе нет ни российских, ни корейских лент. Отборщики попросту не нашли в этих странах «правильные» работы на заданную тему.

Мне так и не удалось узнать, насколько широкими были полномочия президента фестиваля Нанни Моретти. Но, как верно заметил председатель жюри ФИПРЕССИ британский критик Роналд Берган, «эхо» одной из самых известных его лент «Комната сына» в конкурсной программе различить было нетрудно. Пожившие персонажи с навязчивой регулярностью хоронили почивших отпрысков. Так, супруги лет тридцати из поминавшегося уже словенского фильма с каким-то остервенелым упоением отдавались приступам горя.

«Шахта», режиссер Чжан Чи

О том, что именно приключилось в данной семье, режиссер Блаж Кутин предпочел не сообщать напрямую. Россыпь метонимий, обмолвок, визуальных улик по замыслу автора должна постепенно сложиться в сюжетный пунктир: под колесами лихача погиб малолетний ребенок. По сходному принципу — часть вместо целого — сконструирована и психология персонажей. Снова пунктир, а не объем. Безутешная парочка то и дело впадает в оцепенение (вероятно, герои «уходят в себя»), а выбравшись из ступора, закатывает нешуточные истерики. Не разряжает ситуацию ни визит старичка бодрячка, дедушки погибшего мальчугана, ни совместный вояж в Венецию, патентованный город «прекрасной скорби», где умереть и упокоиться мечтает всякий эстет.

В фильме «Невысказанное» бельгийская постановщица Фиен Трох пристально вглядывается в душевные смуты родителей, переживающих свою приватную трагедию. Под режиссерскую лупу попадает ситуация отчуждения, возникшего между супругами. Девочка-подросток пропала без вести. То ли устав от родительской опеки, она сама пустилась в бега, то ли сгинула от руки убийцы-педофила. Мать пытается вытеснить из сознания травматический эпизод: жизнь должна продолжаться. Отец цепляется за всякий проблеск надежды, настойчиво бередит саднящие раны. Брюно Тодескини и Эмманюэль Дево убедительны в ролях представителей среднего класса, чей уютный, давно отлаженный обиход разрушен вторжением непредвиденных обстоятельств. Никакая страховка не покроет невосполнимых утрат. Но стоической самоотдачи хороших европейских актеров оказывается недостаточно, чтобы вывести фильм за рамки аутичной семейной драмы, наполнить камерность универсальными смыслами, депрессивность — зияющей глубиной.

«Шум», режиссеры Тьягу Гуэдеш, Фредерику Серра

Мотив потери любимого чада мелькал еще в паре-тройке фестивальных картин (перечислять названия посредственных лент почему-то не тянет). В нескольких он был вывернут наизнанку: представители младшего поколения впадали в хандру, узнав о тревожных диагнозах, поставленных их родителям. Незамужней героине квебекского фильма «Завтра» (режиссер Максим Жиру) случилось оказаться на распутье. Ей приходится разрываться между влечением к ладному полюбовнику и привязанностью к больному отцу. Между смутной надеждой создать наконец семью и ярмом дочернего долга. От того, какой житейский сценарий девушка предпочтет, будет зависеть потом ее бабья доля. Автор проявляет гуманность по отношению к героине, не принуждая ее к скоропалительному вердикту: «психологическую зарисовку» венчает открытый финал.

Случалось, «семейная тема» сопрягалась с проблемой сексуального самоопределения. В мексиканской картине «Сжечь мосты» есть и неизлечимо больная мать, и ситуация личного выбора. Главный герой, тинейджер по имени Себастьян, мечтает освободиться от удушающей опеки старшей сестры. Девушка взвалила на себя заботы о доме, поставив крест на собственной интимной жизни. Пытается контролировать брата во всем. Задача — выпростаться из тесного кокона инфантилизма. Стандартный сюжет о пубертатных метаморфозах декорирован гирляндой «эффектных» довесков. Прежде чем взяться за свой первый кинопроект, режиссер Франсиско Франко-Альба был занят в производстве телесериалов. Сериальный генезис картины весьма ощутим: «драматичность» коллизий избыточна. И с несчастьями, и со страстями здесь явный перебор. Будто в девяносто минут попытались впихнуть выжимку из протяженной теленовеллы. Мать-страдалица, прикованная к постели, — незаурядная женщина средних лет, в прошлом эстрадная дива. Первым возлюбленным парня становится его соученик (антипод, выходец из низших сословий). После смерти родительницы тесная близость между чувствительным братом

«Невысказанное», режиссер Фиен Трох

и властной сестрой едва не оборачивается инцестом. Себастьян, по замыслу сценаристов, должен прочувствовать разницу между страстью и похотью, привязанностью и настоящей любовью. Огибая фабульные ловушки, он движется к оптимистическому финалу, предначертанному ему загодя. Клубок семейных проблем разрубается на удивление просто: нужно только дождаться кончины матери и решиться на продажу наследного особняка. Раздел долей и разъезд — залог безбедной самостоятельной жизни. Режиссер бродил у самой кромки трагедии, но не пожелал заглянуть за черту. В мирке, который смоделирован им, что ни случается — все к лучшему.

Дежурный, всепримиряющий оптимизм торжествует и в фильме «Мой друг из Фаро» (режиссер Нана Неуль). Немецкий ремикс сюжета американской ленты «Парни не плачут» очищен от безнадеги и безысходности оригинала, подогнан к запросам попкорновой аудитории. В основе истории — гендерный маскарад. Мелани одевается по-мужски (в джинсах ей комфортнее, чем в юбках). Однажды впотьмах незнакомая девочка-подросток принимает ее за юношу. Оплошность случайна, но героиню завораживает сама ситуация половой мимикрии. Она скоропостижно влюбляется в смазливую малолетку. Та, в свою очередь, увлекается «ряженым», обходительным пацаном, романтичным «португальцем из Фаро». Парнем, которого нет. Обман не может длиться бесконечно, правда неизбежно выплывает наружу. Но атмосфера всеобщего благодушия не позволяет событиям развиваться по трагическому сценарию. Окружающие — за вычетом горстки отъявленных гопников — вполне толерантны к гендерным перевертышам. Узнав про оборотничество героини, ее не отторгает семья. На крепкие плечи брата и отца девушка всегда сможет опереться. Выходит, всё — к лучшему. Каждая из «Джульетт» получила в финале негаданный бонус. Старшая, выдюжив поведенческий эксперимент, прояснила природу своей сексуальности. Младшая, вкусив эйфории любовных томлений, догадалась, что слово «близость» не всегда означает «отвязный секс». Получила шанс сформулировать для себя, какой маскулинный тип ей больше всего интересен.

«Сжечь мосты», режиссер Франсиско Франко-Альба

В череде старательных психологических штудий, зарисовок семейного быта, отчетов о совокупности социальных проблем французский фильм «Дай мне руку» выглядел инородным вкраплением. Паскаль-Алекс Венсан снял картину в духе «поэтического реализма». Кино о парадоксах взросления, роуд-муви о непростом путешествии из детства во взрослую жизнь. Режиссер начинал карьеру как постановщик анимационных лент. В композиции кадра заметно воздействие анимэ и, как ни парадоксально, иконографии ренессансного портрета: акцент сделан на крупные планы, лица и полуфигуры вживлены в панораму вторящего пейзажа.

Братья-близнецы Квентин и Антуан едут автостопом из Франции в Испанию. Нужно успеть на похороны матери. Все начинается как забавное приключение: новые пейзажи, случайные знакомства, секс без обязательств. Братья близки, как могут быть близки лишь близнецы. Но постепенно каждый из них открывает в себе суверенную личность. Проведя ночь с пацаном своих лет, Квентин дает выход затаенным сексуальным желаниям. Антуан отвергает инаковость брата и малодушно его предает. Остаток дороги каждый из близнецов минует в одиночку. Братья встречаются лишь в конечной точке пути. Былой близости нет. Примирению мешают обиды. Квентин и Антуан вынуждены признать: узы, что связывают их, неразрывны, но у каждого отныне своя судьба.

«Мой друг из Фаро», режиссер Нана Неуль

Маршрут движения близнецов — из отцовского дома к месту последнего упокоения матери. Но сами родители не появляются в кадре (даже в воспоминаниях сыновей). Понятно, их отсутствие — не случайность. На память приходит конструкция «Возвращения». Венсан подозрения подтвердил: фильм Звягинцева он, конечно, смотрел и не отрицает влияния. Присутствие через отсутствие — прием метафорического кино. Похоже, отец воплощает императивное начало, дисциплину, власть. И вместе с тем он — «отдыхающее божество» (вроде верховного бога африканских религий). Не оказывает отпрыскам ни помощи, ни поддержки. Мать — источник природных, животворящих сил. Символ раскрепощенности желаний и эмоций. Близнецы — культурный архетип. Не только образ единения, но и наглядный пример межличностных различий. Путешествие из Франции в Испанию — от отцовской к материнской точке координат — становится для обоих способом самопознания, актом инициации.

Стоит упомянуть парочку скромных, но по-своему симпатичных американских картин «Принц Бродвея» и «Маменькин сынок». Обе — из категории независимых. У двух несхожих лент есть кое-что общее: место действия — непарадный Нью-Йорк, тип персонажа — мужчина, застрявший в беззаботном отрочестве, и тема смены жизненной матрицы: «мальчики» стали отцами. Новый статус им непросто принять. «Принц Бродвея» по жанру ближе к комедии ситуаций. Лаки (Счастливчик), нелегальный мигрант из Африки, работает зазывалой на Манхэттене. Завлекает прохожих в лавку галантерейного фальшака, где за пригоршню долларов можно купить бутлеги гламурных новинок. Бывшая подружка, о которой парень и думать забыл, подкидывает ему годовалого карапуза, утверждая, что мальчуган — его сын. Приходится осваивать обязанности няньки, премудрости ухода за малышом. С появлением чада все в жизни Счастливчика идет наперекосяк: накладки в работе, конфликты с очередной пассией. Но отцовский инстинкт дает о себе знать (к умилению адресной аудитории). Известно, младенец в кадре — беспроигрышный аттракцион, несмышленыш куда обаятельнее взрослого профи. Автоматизм стандартных реакций автор использовал в фильме сполна. Манхэттен в «Принце Бродвея» представлен «благодатным Вавилоном», точкой кипения «плавильного котла». Режиссер — Шон Бейкер — белый американец. Главный герой картины — ганец, мать малыша — пуэрториканка, новая девушка Счастливчика — из Конго, работодатель — ливанский армянин. Название фильма явно имеет двойное прочтение. Крошка мулат по имени Принц начинает свой жизненный путь на тротуарах Бродвея. Он — новый американский аристократ, символ действенной «дружбы народов», наследник совокупного достояния разных рас и культурных традиций. Сюжет «Маменькиного сынка» также привязан к Манхэттену. В фильме Азазеля Джейкобса представлен другой Нью-Йорк — город свободных художников и рефлексирующих интеллектуалов. Персонажей, родственных героям классических лент Вуди Аллена. Фильм зависает между комедией и камерной драмой, фарсовые ходы оттеняет сентиментальный настрой — нотки ностальгии и меланхолии. Великовозрастный сын, приехав проведать родителей, надолго задерживается в их мастерской (мама и папа — люди искусства). Дома, в одном из солнечных штатов, его ждут молодая супруга и дитя грудничок. Мужчина, однако, не спешит возвращаться. Кажется, будто от всех неурядиц, сомнений и взрослых проблем можно навсегда спрятаться лишь под материнскую юбку. В кулуарной беседе член большого фестивального жюри Алексей Герман-младший высказал точное замечание: фабула в этом кино изживает себя к сороковой минуте. Развязку легко предсказать: мужание неминуемо, неотвратимо. Достоинства «Маменькиного сынка» не в сценарных кульбитах — в атмосфере тихой приязни. На экране — жизнь нью-йоркских интеллигентов, совмещающих в повседневном быту контркультурные установки 60-х с культом родственных связей, характерным для традиционной еврейской ментальности.

Открытием туринского конкурса стал фильм из Латинской Америки «Тони Манеро». В названии — имя персонажа культовой ленты 70-х «Лихорадка субботнего вечера». Того самого «танцора диско», который превратил в звезду актера-новичка Джона Траволту. Всплеск дискомании в Чили пришелся на затхлые годы безвременья: Аугусто Пиночет взлелеял в своей стране диктатуру стабильности — посредственности, конформизма, застоя творческих сил. «Тони Манеро» в целом воспроизводит фабульную канву фильмов типа «звезда родилась». Безвестный талант добивается оглушительного успеха при содействии близких, верящих в его дарование. Специфика в том, что персонаж чилийского фильма — всего лишь имитатор чужих достижений. Некто Рауль Перальта, пятидесятилетний мужчина без определенных занятий, одержим маниакальным желанием скопировать имидж «героя танцпола». Идефикс — засветиться в эфире. Взять главный приз в конкурсе двойников на местной «Минуте славы». Для достижения цели Перальта готов на все — на кражу, на предательство, на убийство.

Роль «деятельного ничтожества» режиссер-дебютант Пабло Ларраин отдал своему педагогу по киношколе. И не ошибся в выборе исполнителя: Альфредо Кастро получил в Турине награду за лицедейское мастерство. Его персонаж — «мелкий бес» эпохи безвременья, гротескный приплод всеобъемлющей несвободы. Человек-симулякр, имитатор во всех своих проявлениях. Лжеталант, он способен лишь к мимикрии. Псевдосинефил — «Лихорадку субботнего вечера» помнит по кадрам. Но зациклен лишь на этом, единственном, фильме. Корчит из себя рокового красавца, однако «мужское достоинство» уже неподвластно ему (в моменты соития приходится задействовать пальцы). Перальта — видимость мачо, лживый любовник, ложный друг. С фигой в кармане, с камнем за пазухой. Аура фальши — нимб имитатора — будто ржавчина, разъедает человеческие взаимосвязи: родственные, дружеские, любовные. Он стравливает своих соседей по дешевому пансиону. Провоцирует импульсы зависти, ревности, злобы.

В одном из эпизодов картины Перальта красит волосы, становится фальшивым брюнетом. А в следующей сцене он, как и был, снова седой. «Здесь нет никакого ляпа, — уверил меня режиссер. — Он ведь хронический лузер. Не хватает ума даже на то, чтобы в процессе окраски волос действовать правильно, по инструкции». «Симулякру» не суждено стать звездой — приз телевизионного конкурса двойников достается другому участнику. Усилия и уловки напрасны. Перальта раздавлен, но не побежден — тип имитатора слишком живуч благодаря своей склонности к мимикрии.

В фильме чилийского режиссера нет даже намека на ностальгию по пиночетовским временам. Тогдашняя повседневность скудна, суть ее как нельзя лучше передает «выцветшая», блеклая пленка. Яркими всполохами мелькают изредка миражи искусственного, мишурного рая. Но блеск экранных танцполов и телевизионных эстрад — не более чем соблазнительная обманка. Фикция, не способная возместить нехватку пространства и кислорода целой нации, заточенной власть предержащими в узкие рамки возможного, в тесный «приватный» мирок. Выживание в несвободной стране — лишь симуляция подлинной жизни, имитация полноценного бытия.

Автор делал кино о «побочных эффектах» политической диктатуры. Но не только. Фильм на удивление многослоен (в отличие от прочих туринских картин). Сюжет «Тони Манеро» предполагает несколько уровней истолкования — исторический, психологический, экзистенциальный. Тунисский критик Махрез Каруи, к примеру, увидел в нем культурологическую метафору — рассказ об агрессии «империализма идей», об экспансии американской попсы в страны «третьего мира».

Картину Пабло Ларраина отметили два «конклава»: большое жюри (Гран-при) и жюри ФИПРЕССИ. Обошлось без сговора, случился негласный консенсус. То, что лидер на голову выше своих конкурентов, под финал фестиваля стало понятно всем.

1 За несколько дней до нового года стало известно, что в 2009-м на президентском посту его сменит другой режиссер из маститых — Джанни Амелио. Автор, чтимый в своей стране, но не входящий в когорту «властителей дум», в перечень имен, «свободно конвертируемых» за пределами Италии. Как, впрочем, и сам Нанни Моретти. 2 Может быть, повествуя о межфестивальных разборках, информатор из местных все же сгустил краски: в жюри Турина-2008 был приглашен Алексей Герман-младший, недавний обладатель одного из венецианских «Львов».