Максим Суханов: «Нельзя встраиваться в чужую веру»

БЕСЕДУ ВЕДЕТ КРИСТИНА МАТВИЕНКО

Кристина Матвиенко. Вам, как правило, режиссеры позволяют быть самим собой на сцене. Вы даже внешность редко меняете — всегда бритый наголо...

Максим Суханов. Внешность я менял и в «Амфитрионе», и в «Лире», и в «Сирано де Бержераке», и в «Тартюфе»...

К.Матвиенко. Но это из области эксцентрики. А так, чтобы долго и осознанно с чем-то жить?

М.Суханов. Я вот с сентября и до середины ноября снимался в «Борисе Годунове» Владимира Мирзоева и так долго и осознанно жил с бородой! Терпел ее на себе, по-другому не скажешь. Люди с бородами — вообще другие люди, я вам скажу. Пока ты с ней ходишь — ощущение, что это хомут прямо-таки.

К.Матвиенко. А вы помните момент, когда почувствовали специфику кино как актер?

М.Суханов. Как стали приглашать на пробы, так и понял, что это отличная от театра специфика. Я снимаюсь очень мало — и для удовольствия, и для опыта. Моя работа в кино отрывочна, к сожалению.

К.Матвиенко. Хотели бы больше?

М.Суханов. Конечно. Но мне не так много предлагают. Где-то я пробовался, меня не утвердили. А в каких-то вещах, которые мне предлагают, мне сниматься не интересно. И если соединить все эти обстоятельства, получается мало...

К.Матвиенко. С кем из кинорежиссеров вам было интересно работать?

М.Суханов. Хорошо и комфортно с Валерием Тодоровским. Вот так же и с Ренатой Литвиновой — с самого первого дня, когда мы встретились, я уловил, как мне кажется, то, что ей было необходимо от моего персонажа. Уж не знаю, удовлетворило ли ее то, что я ей предложил. Но мне было интересно.

К.Матвиенко. А с Михалковым в «Утомленных солнцем-2»? Там у вас небольшая роль?

М.Суханов. Да, маленькая. Но он удивительный в работе. Он создает на площадке атмосферу, которая тебя энергетически питает. Несколько часов гримируясь, снимаясь в сложном гриме, я приезжал домой — и у меня еще оставалось много сил. Для меня это показатель правильного партнерства и взаимоотдачи. Задачи, связанные непосредственно с актерским мастерством, Михалков ставит, отталкиваясь не от себя, а от актера, с которым работает. Он чувствует и недостатки актера, если говорить о выборе метода работы с каждым, а это необходимо для того, чтобы быть щепетильным с ранимыми артистами. И чувствует возможности каждой индивидуальности — для импровизаций. Это большая редкость. Я могу с ним только Мирзоева сравнивать в выборе метода работы с актером.

К.Матвиенко. В вашем с Мирзоевым театре никогда и не было этой жизни в формах самой жизни. Вам ближе другие способы освоения реальности?

М.Суханов. Я думаю, что верно найденный образ сильнее натурализма. Точная метафора — мощнее документальности. Я говорю о драматическом искусстве. Я смотрел фильм «Пыль» Сергея Лобана — не могу сказать, что меня отвращает такой способ видеть реальность. Странная, талантливая картина, и я досмотрел ее до конца, хотя и не приверженец такого кино.

К.Матвиенко. В «Пыли» снялся Петр Мамонов — артист, тоже существующий в эксцентрическом жанре.

М.Суханов. Я бы не называл этот способ существования жанром. Точнее говорить об уникальности актерской природы и о том направлении, гармонично экспериментальном, в котором он как человек искусства двигается, развивается и которое для нас открывает. Он творит, как он чувствует, и это самое главное!

К.Матвиенко. Но и вы — тоже. Это один ряд, мне кажется: вы, Мамонов, Евгений Гришковец и Рената Литвинова. Все пребывают в своем натуральном облике — просто «натуральность» каждого предполагает и маску.

М.Суханов. Мы должны тогда тут же привести пример того, кто надевает чужое обличье.

К.Матвиенко. Евгений Миронов.

М.Суханов. Он просто берет большую дистанцию. Его актерская природа подсказывает собственные органичные пути парадокса. Если с этой точки зрения, то, конечно. В «Театральном романе» и в «Детях Арбата» у меня были превращения, но все равно в этих превращениях мне интересен я. Для того чтобы в дальнейшем я был интересен еще кому-то, мне нужно не удивить мастерством, а стремиться поразить тем, что я нарыл у себя самого: какие комплексы мной руководили, когда я создавал тот или иной образ, чем я тогда жил.

К.Матвиенко. Это и есть максимальная степень откровенности?

М.Суханов. Иначе просто неинтересно выходить на сцену и невозможно играть спектакли, особенно если они идут долго. Это давно бы уже засохло, не являясь откровением.

К.Матвиенко. Вы актер вахтанговской школы, или это уже давно просто фигура речи?

М.Суханов. Мне очень повезло — прежде всего с педагогами, которые занимались нами четыре года, передавая знания и открывая для нас метод Вахтангова, который всегда стремился к эксперименту. Талантливый педагог не только хорошо чувствует метод учителя, но и стремится прибавить свои открытия, являясь ученику живым собеседником! Особенно это важно, когда студент знакомится с психологическим переживанием. А оно выращивается исключительно из собственных откровений и страхов, которые сублимируются в свободное творчество.

К.Матвиенко. Когда вы почувствовали в себе это умение?

М.Суханов. В училище, курсе на третьем, наверное. Но говорить, что ты владеешь этим умением всегда, нельзя. Оно совсем не постоянно, это ощущение открытия. В идеале ты должен почувствовать, что создается среда, которая превращает тебя в рыбу. Без воды рыба вряд ли бы возникла.

К.Матвиенко. Вашей идеальной средой стал Мирзоев?

М.Суханов. Да, идеальной средой и откровением на большом промежутке жизни. Он просто открыл дверь в загадочный коридор своего театра, по которому я с удовольствием пошел. Но я не могу сказать, что работа с другими режиссерами — с Петром Фоменко и с Робертом Стуруа (я только смотрел, как он работал), с Романом Козаком, с Гариком Черняховским — была подготовкой к старту. Подготовкой было училище. А это было накопление опыта по «присвоению себе» режиссера. Разработкой чувствительности по отношению к нему.

К.Матвиенко. Театральные формы меняются, устают. Каким вы видите театр будущего? Если оно наступает уже сегодня.

М.Суханов. Нельзя увидеть театр будущего, как нельзя увидеть еще не нарисованную художником картину. Очевидно, что жив он будет экспериментом тех, кто его развивает, уничтожая вредные догмы и стереотипы.

К.Матвиенко. Мирзоев пользуется одним и тем же методом?

М.Суханов. Мирзоев в театре, на мой взгляд, активно использует и изучает метод, который связан с причинностью событий во времени и с необходимостью метафоры как языка для разговора со зрителем. Метафора, являясь одним из первичных каналов творческой коммуникации, всегда будет повышать уровень ожиданий и открывать парадоксы содержания. И такой метод, что естественно, может развиваться исключительно нелинейно. В смысле преданности методу я могу Мирзоева ставить в один ряд с Мейерхольдом.

К.Матвиенко. Мейерхольд как раз все время находил форму, адекватную времени, историческому моменту.

М.Суханов. Мне кажется, и Мирзоев этим владеет! Но не будем забывать, что у Мейерхольда была своя труппа и свои ученики. Вы не представляете себе, к каким компромиссам приходится прибегать режиссеру, приходящему в чужой театр. Вопрос стоит просто: либо ты ничего не будешь делать, либо соглашаешься на компромиссы.

К.Матвиенко. Мирзоев коротко, но был худруком Театра имени Станиславского. Не получилось пойти на компромиссы?

М.Суханов. Я уговаривал его потерпеть — не получилось, слишком много подводных течений. Такому режиссеру необходимы и театр, и труппа, и свой курс. Но у нас все сложно, и годами стоят театры, в которых ничего не происходит. У нас вообще многое делается по понятийным договоренностям.

К.Матвиенко. И в театральном мире особенно?

М.Суханов. Или же по-другому: заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. У меня в «Тартюфе» первый акт связан со свечами. Случилась трагедия — в Перми сгорела «Хромая лошадь». Где, уверен, нарушения, скорее всего, были вопиющими. И мгновенно появились предписания пожарных — открытый огонь в любом виде убрать совсем. В церквях, значит, не надо убирать огонь, а в театре, где все пропитано и до сих пор пропитывается антипожарной смесью, где может стоять пожарный с огромным брандспойтом, запрещают. И никто из высших и низших пожарных чинов не хочет подходить к вопросу о безопасности с почтением к другому ремеслу. Легче запретить.

К.Матвиенко. Что вас заставило написать ответ авторам статьи про «сложного человека»?1

М.Суханов. Я ехал в машине и слушал «Эхо Москвы», где в гостях у Ксении Лариной были Кирилл Серебренников и Даниил Дондурей. Я понял, о чем они говорят, и понял, что говорят они о чем-то важном для них самих. Мне хочется думать, что для них это важно. Но в этом диалоге мне убедительней показалась Ларина, задающая вопросы, и совсем неубедительной показалась позиция отвечающих. Когда я прочитал статью, то понял, в чем дело: диагноз происходящего, поставленный Дондуреем и Серебренниковым, абсолютно верен, а предлагаемые для выздоровления рецепты — наивны. Вот и всё. Я на это и отреагировал.

К.Матвиенко. Будь у вас шанс получить власть, стать, скажем, чиновником от культуры...

М.Суханов. Представить мне это сложновато... Такая работа, очевидно, связана с согласованием своих действий с вышестоящими коллегами, часто некомпетентными во многих вопросах. Если ты пишешь программу, ты не должен ни с кем ее согласовывать. Выполни ее, а дальше либо все увидят, что это прекрасно, либо скажут: «Ату!», и ты должен пойти и сделать себе харакири. И для меня очевидно еще одно неотъемлемое качество власти. Власти всегда выгодно, чтобы о ней меньше знали. Не помню, кто это сказал, но красиво и точно: молчание правит миром!

К.Матвиенко. А художник должен выражать немолчание?

М.Суханов. Так это и есть полярность, необходимая для того, чтобы искусство жило. Людей только жрать не надо — ни тем, ни другим.

К.Матвиенко. Вы часто играли людей, обладающих властью. Что вы поняли про тиранов, играя их?

М.Суханов. Для меня очевидно, что тиран не может быть антипатичен. Он, как правило, обладает чертами, достойными обожания. Как угодно это назовите — «химией», «энергией», «обаянием», но тиран — человек, рядом с которым другие чувствуют себя завороженными. Происходит что-то вроде подмены. Например, зимой из-за дефицита солнца нам всем не хватает витамина Д. Мы нуждаемся в нем, без него болеем и чихаем. Так вот тиран, сам не являясь солнечным светом, способен подменять его и покрывать подобный дефицит.

Тиран — средоточие качеств, аккумулирующих псевдозаботу о человеке. Ведь большинство зависимых, несамостоятельных людей ищут во власти отца, мать, место для укрытия и защиты. И с благодарностью встречают тирана. Человека большой воли и уникального рода психики. Совершающего дела, часто не укладывающиеся в общечеловеческие моральные принципы.

Мне кажется, из этого вытекает его умение абстрагироваться. Он не может все время рефлексировать и переживать по поводу того, что делает. Это — защитная реакция и необходимое условие существования тирана и в стране, и в семье.

К.Матвиенко. В целом ряде спектаклей Мирзоева, во второй половине 90-х, вы, мне кажется, выразили сущность времени. Во всяком случае — Москвы и ее карнавальной природы. А сейчас чувствуете контакт с реальностью?

М.Суханов. Боюсь, что в этом смысле я сегодня неблагодарный собеседник, потому что пребываю в каком-то неагрессивном созерцательном разочаровании. Вполне возможно, что это перед тем, как начать делать что-то еще.

К.Матвиенко. Разочарование касается искусства?

М.Суханов. Да. И моих личных точек сопричастности с тем, что должно происходить. Актеру в этом смысле легче, потому что у него всегда должен быть режиссер — как доверенное лицо, к которому он подключается. Режиссер через этого актера транслирует поэтическую составляющую, которая и двигает драматическое искусство.

К.Матвиенко. А если поэтическая составляющая не в силах отразить это время?

М.Суханов. Значит, должен быть перерыв. Не должно быть ничего. Молчание.

Нельзя во что бы то ни стало что-то играть или начинать что-то делать. Если ты не чувствуешь, лучше ничего не делать. Для меня лучше замереть. Может, для кого-то, наоборот, вышибить клин клином. А я так не могу и никогда не мог. Лучше буду смотреть или пересматривать хорошие фильмы и получать от этого удовольствие.

Для кого-то тяжело не играть. Для кого-то — играть много. Кому-то разделять виртуальность и реальность, не смешивать свою жизнь с профессией.

Кому-то — включать там собственную волю. Кому-то — выключать. Ведь актеру надо выращивать в себе инфантильные состояния, ему нужны и промежуточные состояния отсутствия воли.

Самое трудное — оставаться одному. Во всем. Не смешиваться. Не иметь кумиров. Все время отвергать стереотипы. Знаки, которые наваливаются на тебя и просят иметь их в виду. Оставаться одному, имея внутри исключительно свою веру относительно того, что ты делаешь. Нельзя встраиваться в чужую веру. Необходимо создавать собственную.

Зависимость актерской профессии часто понимают примитивно — вот, мол, есть режиссер, который может делать что угодно с актером, бедным таким человечком. А зависимость в другом. Актер не может создавать сам по себе, без режиссера-творца. Сам по себе — это самодеятельность.

К.Матвиенко. А Гришковец?

М.Суханов. Гришковец — это не драматический театр. Гришковец — автор, который очень хорошо читает свои миниатюры и исполняет их. Это совершенно другая стезя. Актер в чистом виде начинает вибрировать и оживать, когда

он пожирает и теребит режиссера. Не драматургию, которая в этом смысле вторична, а режиссера, через которого эта драматургия открывается. Тут важна химическая связь, реакция.

К.Матвиенко. Не скучно вступать в химическую связь с одним и тем же?

М.Суханов. Не скучно, потому что это совсем не одно и то же. Наше завтра никогда не будет нашим сегодня.

К.Матвиенко. Что составляет актерскую культуру?

М.Суханов. Дисциплина. Требовательность. Не только к себе, но и ко всем, кто работает вместе с тобой. Не знаю, можно ли это отнести к культуре, но очень важно одновременно со старением организма рассматривать и анализировать, насколько «правильно» приходит старость. Актер может закончиться в любой момент. И поэтому он обязан, например, заботиться о своем любопытстве. Не отмахиваться от того, что его окружает, от новой информации, людей, явлений, страхов.

Как оптимальные для кровоснабжения организма детские ужимки, прыжки и перевороты не должны быть забыты зрелым человеком, так и в актерской профессии мы не должны превращаться в слишком взрослых. Необходимо хранить в себе пружину такого любопытства, которое было у нас в десять или в пятнадцать лет. Быть серьезными — неправильно. Мы вообще должны как можно больше играть друг с другом. Дарить легкость и радость.

К.Матвиенко. Вы чувствуете свою власть над публикой?

М.Суханов. Скорее, я пока чувствую обоюдную потребность находиться вечером в одном пространстве в течение трех часов и радоваться... пока!

К.Матвиенко. Почему вы с Мирзоевым не беретесь за современную драматургию?

М.Суханов. А Пинтер? «Предательство».

К.Матвиенко. Хорошо, отечественную.

М.Суханов. Мирзоев ставил Максима Курочкина, Михаила Угарова. Мы с ним вместе делали Казанцева. А сегодня он читает пьесы и пока ничего не находит. Но так как современная драматургия совершенствуется, я думаю, момент настанет.

К.Матвиенко. И скоро будет в разнарядке.

М.Суханов. Да, да! Именно!