Смотреть, видеть, ненавидеть, еще зависеть…
Что, если бы человек по воле сотворившей его природы был изначально лишен одного из своих пяти чувств? Легко представить, что не имей он слуха, не родилась бы музыка, не имей зрения — не появились бы живопись, скульптура, архитектура, не обладай обонянием, не возникла бы парфюмерная индустрия. Это понятно. А в самой организации человеческого сообщества что-нибудь изменилось бы? Нобелевский лауреат, португалец Жозе Сарамаго лабораторным путем последовательно отнимает у человеков что-нибудь существенное, вплоть до способности (обреченности) умирать в романе «Перебои со смертью», и внимательно наблюдает, что же произойдет. По большому счету, ничего неожиданного не происходит. Напротив, повседневно наблюдаемое, то, от чего хотелось бы отвернуть взгляд, укрупняется, обостряется и так бросается в глаза, что уж и захочешь, да не отвернешься.
Роман «Слепота», который экранизировал бразилец Фернанду Мейреллиш, — это притча о внезапно охватившей человечество слепоте. Роман (блистательно переведенный на русский язык Александром Богдановским) был написан в середине 90-х, фильм два года назад открывал Каннский кинофестиваль. Только блокбастеры попадают на наши экраны мгновенно, артхаус, как правило, идет своими тернистыми тропами долго. Но зато у таких фильмов есть преимущество — они и не устаревают столь стремительно, как чемпионы бокс-офиса.
Притча о слепоте вообще сюжет вечный, куда торопиться. И человечество нисколько не изменилось за всю историю наблюдений. Стало быть, и картина окажется актуальной, выйди она на экраны, скажем, в один из годов первой трети ХХ века или века ХХI.
Так же вечен и мотив тотальной эпидемии, поражающей человечество. Будь то моровая язва, холера или, как в маленькой трагедии Пушкина и у Альбера Камю, чума, она есть одновременно наказание за накопившиеся грехи, обнаружение глубинных свойств человека и момент истины — дабы возникла причина и досуг обратиться взглядом внутрь себя.
Возвращаясь к «Слепоте» — что и говорить: поразивший на этот раз множество народу вирус слепоты в одном отдельно взятом городе, в стране или на всей планете обнаружил в «венце творения» такие изъяны и язвы, что лучше б глаза и не глядели.
Хуже всего то, что надеяться не на что: в любых предлагаемых обстоятельствах тот или иной коллектив, то или иное сообщество непременно будут воспроизводить все те же модели жизнеустройства, где сильный станет угнетать и подавлять слабого, загоняя его в концлагерь той или иной модификации. Подробную инструкцию по применению этой методики в 1954 году создал Уильям Голдинг в романе «Повелитель мух». (В 1963 году в конкурсе Каннского кинофестиваля была показана его экранизация, сделанная Питером Бруком.) Характерно, что писатель-дебютант сочинял свою книгу как иронический парафраз «Кораллового острова» Роберта Баллантайна, певца строителей империи, где потерпевшие кораблекрушение подростки дружными усилиями создают свою райскую идиллию. Наверное, не случайно рукопись романа Голдинга приняли к печатанию только в двадцать первом издательстве, а фильм Брука вышел на экран через два года после завершения работы над ним. Гораздо приятнее читать духоподъемные книги вроде «Кораллового острова», проникнутые верой в созидательные силы и кооперативный настрой человека. В зеркало, которое не льстит, смотреться не хочется. Поэтому за те же работы, «которые, используя притчи, подкрепленные воображением, состраданием и иронией, дают возможность понять иллюзорную реальность», за которые Сарамаго получил Нобелевскую премию, он же был отлучен от католической церкви. Его роман «Евангелие от Иисуса» церковь назвала «пасквилем на Новый Завет» — за то, что Иисус в нем показан не божеством, а по преимуществу человеком, а стало быть, отягощенным всеми сомнениями, желаниями и ошибками, которые ему сопутствуют. Жюри литературного конкурса Евросоюза исключило книгу из списка претендентов на премию. В знак протеста писатель покинул Португалию.
Экранизация «Слепоты», несмотря на популярность нобелевского лауреата, состоялась почти через полтора десятилетия после выхода в свет романа. Человечество и так живет в непрерывном ожидании глобальной катастрофы, и это ожидание постоянно подкрепляется бесконечными катастрофами местного значения. Поэтому так легко поверилось в неумолимую поступь по земному шару свиного гриппа. Причем болезнь воспринимается как разновидность эпидемии вообще, которая может выступить в обличье финансового или любого другого кризиса. При этом проще поверить в нечто самое маловероятное — глобальное потепление, летящий на нас астероид, а еще лучше — в то, что через несколько миллионов лет Солнце остынет и Земля вымерзнет, чем в то, что на самом деле давно и практически поголовно поразило население планеты. Поэтому так популярны фильмы-катастрофы с неизбежным, как дембель, хэппи эндом, в отличие от дистопических аллегорий артхауса с их зубодробительным серьезом на тему деградации человечества и отдельно взятых особей, предвещающих тьму в конце туннеля.
Фильм бразильца Мейреллиша, поставленный по сценарию канадца Дона Макеллара, естественно, не столь сложен и заковырист, как сложно выстроенный роман португальца Сарамаго. Сюжет, конечно, спрямлен и упрощен. Но и этого достаточно, чтобы мороз продрал по коже.
Важно то, что не ушла в песок, а напротив, прояснилась линия личной ответственности, связанная с главной героиней, безымянной (как и все прочие) женой доктора-офтальмолога, которую сыграла Джулианна Мур. Говорят, среди слепых и одноглазый — король. Жену доктора (в его роли Марк Руффало) по неизвестной причине (то есть причина чисто условная, «технологическая», а именно — результат авторского произвола) миновала общая участь. Она не заразилась таинственным вирусом, ослепившим одного за другим почти все население неизвестного города, а может быть, и страны или даже всей Земли. Жена доктора может видеть и совершает первый героический поступок, следуя в изолятор вместе с мужем, который одним из первых подцепил недуг от своего пациента. Фильм выстраивается с точки зрения этой женщины, которая выполняет функцию «субъективной камеры»: все события, происходящие на экране, мы видим ее глазами. Или отворачиваемся вместе с ней, если в поле зрения попадает ее собственный муж в объятьях другой женщины.
Власть действует так, как подсказывает логика сегодняшнего дня: не умея справиться с болезнью, загоняет всех заболевших в заброшенное помещение бывшей психушки, постепенно превращая ее в настоящую тюрьму, охраняемую автоматчиками, которым отдан приказ в случае попыток побега стрелять на поражение.
Несчастным слепцам приходится учиться жить по-новому, овладевая простейшими необходимыми навыками — к примеру, пользоваться туалетом или убирать мусор. К счастью, у них есть проводник — зрячая Жена доктора, которой хватило ума скрывать, что она может видеть. Однако первые шаги коллективного жизнеустройства довольно быстро обнаруживают безнадежность: в ход вступает дарвинистский закон выживания сильнейших, организующих общежитие в соответствии с иерархией ценностей, реально (а не по заповедям, проповедуемым религией и этикой) установившейся в большом мире — кто первым встал, того и тапки. «Первым встал», то есть сообразил, что «свято место» пока пустует, Бармен (Гаэль Гарсиа Берналь) из палаты номер три, который и поспешает объявить себя диктатором. У него мгновенно находится подручный — крепкий мужик с пистолетом. Бармен, то есть теперь уже Король, сразу разрабатывает стратегию поведения и устанавливает правила для всех обитателей изолятора. Теперь он будет распределять еду — кто хочет есть, должен отдать ему все ценное. Вторым пунктом идут женщины: они тоже годятся в качестве универсального эквивалента. Надо отдать должное узникам — они не сразу готовы расстаться с моральными принципами, к которым привыкли на воле. Жена первого ослепшего, этническая японка (Юсукэ Исэя), несмотря на протест мужа (Ёсино Кимура), идет в третью палату вместе с подругами по несчастью, потому что это справедливо. Жуткая сцена массового изнасилования снята общим планом при темном освещении, милосердно позволяющем не разглядеть детали, но ее трагический исход не спрячешь — одну из женщин выносят из палаты мертвой.
Мало-помалу Жена доктора все тверже осознает свою ответственность за судьбу слепых. После определенных сомнений, в нарушение заповеди «не убий», она воспользовалась своей привилегией, и в результате несколько узников вышли на свет божий, чтобы убедиться, что хаос и насилие охватили весь город. Как праотец Ной, она спасла — впрочем, вполне неосознанно — представителей всякой твари: тут ее муж-доктор, горничная отеля, полицейский, проститутка, клерк, мудрый пожилой афроамериканец, ребенок — в случае чего они могут заложить основы новой цивилизации.
Из всех вариантов притч о слепоте в романе и фильме актуализируется тот, на который непосредственно указывает один из эпизодов — в церкви, где на заднем плане негромко звучат слова священника, напоминающего о Савле, в слепой ярости осуществлявшем гонения на христиан. На пути в Дамаск, где он намеревался уничтожить гнездо пассионарных последователей Иисуса, Савл был ослеплен и потом через три дня прозрел уже как апостол Павел. Если читать «Слепоту» в библейском ключе, то можно объяснить зрячесть Жены доктора тем, что в мире всегда есть некое число праведников. (До эпидемии эта женщина выглядела какой-то безликой, что можно отождествить с невинностью.) Но только, как и пряников сладких, их опять не хватает на всех.
В «Слепоте» хватило; дай бог, чтобы — случись такая напасть — это не осталось чисто художественным приемом.
