Be kind rewind

Впервые термин «постмодернизм» был использован критиком Лео Стейнбергом в лекции 1968 года, затем опубликованной под названием «Другие критерии». Стейнберг первым отметил коллажный способ организовывать поверхность изображения и пространства в искусстве 60-х, который был свойствен еще искусству 1910—1920-х годов.

Искусство превращается в один из множества информационных потоков, в котором наравне могут сосуществовать и шедевры живописи, и фотография, и авторские, и анонимные изображения. Постмодернизм отвергает идею личного авторства с автором-гением во главе и предоставляет зрителю выбирать возможные варианты восприятия этого информационного потока. Зритель превращается в потребителя. Новые технологии формируют новое восприятие искусства, не имеющее ничего общего с традиционным «созерцанием». Это восприятие связано в первую очередь с развитием фотографии и кинематографа. Зритель с конца XIX века начал привыкать к быстрой смене кадра, к музыкальному сопровождению в кино и к многократно увеличенным фрагментам реальности, которые помог увидеть фотоаппарат. На протяжении XX века постепенно складываются особый тип восприятия искусства и особый тип зрителя, окончательно сформировавшиеся к концу XX века после технологического бума 60-х.

Для этого зрителя узнавание становится так же важно, как любование. Не будет новостью заявление о том, что серьезность в отношении к предмету изображения, почти совсем изжитая в наши дни (в этих словах вовсе нет ностальгии или любования прошлым), подразумевает его изучение — так человек эпохи Возрождения изучал людей, растения и животных. В те времена, когда не существовало систематического знания об анатомии, а тело живого человека тщательно скрывалось одеждой, изображение плоти переживалось как открытие нового континента. Сегодня перед внутренним взором художника, занесшего кисть над холстом, роятся миллионы фрагментов информации, в том числе визуальной, которая просто не даст ему заново «открыть Америку». То же самое можно сказать и о зрителе — он уже так много видел, что физически устал задолго до открытия выставки. Кроме того, на выставке он видит знакомый образ, зачастую заранее изученный по многочисленным репродукциям. Возьмем для примера недавно прошедшую в Пушкинском музее выставку Пабло Пикассо. Далеко не каждый человек способен оценить все тонкости «настоящего» Пикассо по сравнению с цветной иллюстрацией. Поэтому зритель ходит от картины к картине и «узнает» их: «Это я знаю, это я видел. Ага, вот оно какое на самом деле».

Что касается выставки современного художника, все несколько сложнее.

Существует такое странное словосочетание, используемое в маркетинге: «лояльность бренду», то есть привязанность к определенной марке продукта. Эту привязанность провоцируют и развивают в потребителях рекламные сотрудники компаний-производителей. Например, по их мнению — и они отчасти правы, — для тех, кто живет в России в 2010 году, колбаса, носящая имя наркома, — это «как в детстве», майонез — это «добрая традиция» и вообще все, что узнаваемо — «то самое», — это «хорошо». Те, кто стремится к быстрой славе и гарантированному успеху, угождают публике знакомыми образами. Какие из них приятны и знакомы каждому человеку в обществе? Это, естественно, образы популярного пласта культуры. Мульфильмы, реклама, тиражные «оккультные» картинки. Такие работы делает, например, художник Вольф фон Ленкевиц (впрочем, это не лучший, просто недавний пример), чья выставка в начала апреля прошла в Москве. Героиня множества его работ, как можно было судить из экспозиции, Белоснежка из диснеевского мультфильма. Но рядом с ней — и «Искушение Святого Антония» Иеронима Босха, и «Вавилонская башня» Питера Брейгеля, и Майкл Джексон работы Джеффа Кунса. В этом коктейле смешаны воедино все существующие изобразительные штампы, и единственное удовольствие от их «созерцания» в очередной раз — разгадывание. «Это я знаю, это я видел». Кто больше угадает. Игра эта — детская, и тот, кто знает эти образы наизусть в силу профессии, никакого удовольствия от нее не получает.

  Марина Абрамович. «Обнаженная со скелетом». 2004

В России современная культура пробивается хилым цветком сквозь гору строительного мусора. Зловещая незаинтересованность людей младше тридцати лет в том, что происходит вокруг, не может не поражать. Она порой даже сильно раздражает нас в нас самих. Не хотелось бы сейчас говорить об определении понятия «современная культура», но в него входят, по крайней мере, все значимые деятели этой культуры, находящиеся в активной жизненной фазе. С этим связана одна интересная история. Мой друг проводил собеседование, в котором участвовали несколько девушек, претендующих на должность корреспондента отдела общественной жизни. Все, что он хотел видеть в претендентке, — это немного кругозора, эрудиции. Однако в ответ на просьбу назвать пятерых ныне живущих русских писателей эти девушки молчали, как рыбы. И живых русских режиссеров им было трудно назвать. На вопрос же о том, кто такой Башмет, одна из них предположила, что он поет.

Молодые художники, которых выставляют в «Гараже» и на «Винзаводе», тоже не могут похвастаться большим кругозором. Они такие же вчерашние студенты, то есть аполитичные и дезориентированные непрофессионалы. Ни современное художественное образование, ни условия, в которых живет большая часть населения страны, не провоцируют на высказывание. Повторением и заучиванием занимаются не только на гуманитарных факультетах, но и в художественных вузах. Повторить гораздо проще, чем стараться придумать, но и придумывать им уже не слишком хочется. А еще проще — даже не повторить, а притвориться. Для этого нужно совсем немного наглости и еще меньше эрудиции. Поп-культура, немного мистики, «правильный» костюм, пара-тройка знакомств (главное — попасть в тусовку), и «современный художник» готов. Получив это звание, можно даже особо ничего не делать, в этом смысле быть художником сегодня — примерно то же самое, что быть дворянином в начале XX века: никаких обязательств, но красиво.

Только ленивый не провел еще параллели с началом XX века. Так же, как мода последнего времени одно за другим интерпретирует десятилетия второй половины XX века, современное искусство без устали повторяет Уорхола, Баскию, реалистов, неореалистов, фовистов, импрессионистов, авангардистов. Есть художница Диана Мачулина, которую нельзя не оценить за владение кистью. Есть и другие. Если вы приходите на выставку и с первого взгляда узнаете работу советского или иностранного классика, браво и вам, и художнику. Выставка удалась. Единственно новым и развивающимся направлением, наверное, являются новые технологии и маргинальные области, такие как перформанс. Хотя и он себя практически изжил. Художница Марина Абрамович повторяет свои старые перформансы к всеобщему удовольствию. Другое вроде бы новое веяние — онлайн-музеи. Однако своим существованием они только подтверждают, что постмодернизм дошел до своего финального этапа, когда образу образа приписываются качества первоначального образа. Или по-другому: образ создается в виртуальности и так там и оседает. Как, очевидно, и все чувства и переживания, которые он должен вызывать у зрителя. И когда один юзер пришлет другому ссылку на понравившуюся работу — это в недалеком будущем тоже, вероятно, будет считаться творчеством.


  Марина Абрамович. «Портрет со скорпионом». 2004

Вспомним, что в истории искусства с древности и до определенного момента в XX веке (невозможно назвать, когда точно, но во времена авангарда это было уже невообразимо) повторение было узаконено — умеющий хорошо повторить уже становился мастером. Копирование было обязанностью ученика, который постигал таким образом ремесло, и заработком мастера, который мог делать авторские копии своих работ на продажу. Новаторство вообще не слишком приветствовалось, стоит вспомнить, как закрашивали «Страшный суд» Микеланджело в Сикстинской капелле или как освистывали импрессионистов. Это всем известные, банальные примеры, которые, однако, со всей ясностью характеризуют консервативность художественного вкуса. Консервативность постмодернизма уже доказана, нам осталось только дождаться, когда повторения захлебнутся друг в друге. Это неминуемо должно произойти, как случилось и в начале XX века, когда массовое тиражирование салонного искусства и рефлексия по всем без исключения художественным стилям, породившие импрессионистов, породили и авангард.

Но история историей, а то, что в современном искусстве фотография чужой работы считается произведением искусства, — это данность. Интереснее всего то, что где-то, наверное, есть безымянные творцы, создающие такое, что и не снилось современным художникам. И даже можно с уверенностью сказать, где живут эти люди. В Африке, в Индонезии, в Австралии, да на Галапагосских островах, наконец. Да много где. В Мексике. В российской глубинке. Главные их черты, определяющие и их творчество, — ненасмотренность и непрофессионализм. Как и в начале прошлого века, когда авангардисты вдохновлялись «примитивным» народным творчеством, современное искусство ищет выход из бесконечного круга повторений в наивном искусстве. Но и это — тоже повторение.