Жиль Жакоб: «Я могу сравнить себя с сиделкой»

«Нужно быть поистине сумасшедшим»

В мире, где открытие еще неизведанных кинематографических глубин порой кажется невозможным, каждое знакомство с уникальным произведением, каждый неожиданно раскрытый талант, каждое нечаянное появление тех, кого уже не ждали, воспринимаются как чудо. Нужно быть поистине сумасшедшим, чтобы продолжать бесстрашно принимать этот вызов и обнаруживать новое, поражать, заставлять мечтать¹.

Когда я вступил в должность президента фестиваля в 1977 году, у нас был всего один зал для показов, тот, что в старом здании Дворца фестивалей, и один внизу, для прессы — зал Жана Кокто, это было особое кулуарное пространство. Изначально фестиваль длился двадцать один день. Он был своеобразной витриной кинематографа. Затем его продолжительность сократилась. Раньше атмосфера была более дружественной, все общались запросто. Потом начали приезжать тележурналисты — сначала их было всего несколько, а позже стало более двухсот. Появились представители международной прессы — раньше их было несколько сотен, теперь тысячи человек. Не было кинорынка, а сам фестиваль получал 98 процентов, финансировался из общественных фондов. Позже кинорынок начал активно развиваться. В 1983 году был построен новый Дворец, в нем нашлось место для стендов и представителей телевидения, которые требовали к себе повышенного внимания. Стали приезжать большие международные делегации. Начиная с 2000 года фестиваль должен был обрести финансовую независимость; политическую он получил в тот день, когда было решено, что фильмы будут представлять не конкретные страны, а сами режиссеры. Затем мы решили начать помогать молодым авторам «выходить в свет» и создали премию «Золотая камера», проекты «Резиденция» и «Ателье», программы «Все кино мира» и «Уголок короткого метра». Все это делалось планомерно и целенаправленно и пошло на пользу фестивалю. Что касается критериев отбора, которых мы придерживаемся, интереса критиков, посещаемости, интереса к кинорынку, качества и количества фильмов, отелей — по всем этим признакам Каннский кинофестиваль первый в мире. До 1968 года нашим серьезным конкурентом была Венеция. Мы, можно сказать, экспортировали май 1968-го, в то время как Венеция не смогла смириться с жесткой политизацией, подавлением цен, постоянной сменой руководства. Каннский фестиваль же только выиграл от «долгожительства» своих руководителей.

Фрагменты интервью
www.humanite.fr, 13 mai 2009

Даже сегодня мне трудно определить, люблю я фильмы или же самих режиссеров. Фильмы — то, что остается, законченные произведения, вечные, как мраморные статуи, они — удовольствие; режиссеры же — это воплощенное страдание.

В том, что самые лучшие картины, как правило, снимают одни и те же режиссеры, нет вины фестиваля.

Но наша главная идея заключена в том, чтобы поддерживать менее известных авторов и открывать новые таланты. С этой целью и была создана официальная программа «Особый взгляд», а также секции «Международная неделя критики» и «Двухнедельник режиссеров». И, разумеется, значительную роль играет международная пресса, представителям которой всегда приятно фиксировать открытие новых талантов и в некотором смысле прокладывать им дорогу в будущее.

Ни я, ни Тьерри Фремо никогда не выбираем фильмы, ориентируясь на вкус и предпочтения членов жюри. Просто потому, что фильмы мы отбираем раньше, чем формируется судейский состав. Можно было бы делать наоборот: выбирать членов жюри в соответствии с типами представленных картин — авторских, для массового зрителя, артхаус.

Кандидатура президента жюри утверждается раньше остальных, в январе, а затем в административный совет подается предварительный список участников, очень длинный, поскольку в мае многие режиссеры и актеры заняты на съемках и не могут приехать на фестиваль. Например, Изабель Юппер была в этом списке несколько лет, и лишь в этом году нам удалось точно подтвердить ее присутствие.

Не могу сказать, что меня часто посещают ностальгические воспоминания. Бывает, на меня находит легкая меланхолия, но не из-за того, что я не нахожу талантливых режиссеров, а просто потому, что время неумолимо проходит.

В своей книге я хотел показать, что лучший способ оставаться в хорошей форме — быть неизменно любопытным и страстно любить кино.

Мне кажется, именно этого вечного любопытства и не хватает молодому поколению. Индустрия развлечений оказывает на них огромное давление, они постоянно пребывают под влиянием множества факторов, и мне грустно видеть, что аудитория кинотеатров во всем мире, в том числе в США, во Франции и других странах, уменьшается с каждым годом. Обидно, что некоторые великие картины, появляющиеся сегодня, остаются недоступными для зрителей многих стран. И это вовсе не ностальгия, это констатация фактов.

Несмотря на те или иные изменения, единственным критерием отбора картин, которым я руководствуюсь уже двадцать восемь лет, — остается поиск качества, изобретательности и креативности, которые и обеспечивают прогресс кинематографического искусства. Цель фестиваля — развитие киноискусства, а не следование моде.

Мировой финансовый кризис привел к частичному сокращению бюджета фестиваля, однако нам удалось компенсировать финансирование за счет наших многолетних партнеров, которые неизменно помогают нам поддерживать фестиваль на высоком уровне, за счет чего он по-прежнему остается главным международным киносмотром мира.

Самая большая катастрофа, которая может произойти с фестивалем — прекращение его работы. Это уже случилось однажды в мае 1968-го и чуть не повторилось в 1983-м, когда было открыто новое здание Дворца фестивалей, — я описал это в своей книге. Режиссеры приходили в смятение и ужас из-за постоянно возникавших проблем с оборудованием, технических неполадок в освещении и проекторах. Приходилось по нескольку раз прерывать показ, что вызывало негодование зрителей; все — от технических работников до режиссеров — были страшно напуганы.

Я всегда искренне сожалел о том, что не смог принять на фестивале Стэнли Кубрика — он панически боялся самолетов и потому не путешествовал.

Конечно, есть и другие режиссеры, которых я с удовольствием бы пригласил в Канн, но по разным причинам не смог этого сделать — либо они уже не снимают, либо им не позволяет здоровье, либо просто не настроены приезжать.

Тьерри Фремо является исполнительным директором фестиваля и отвечает за его ежедневную работу, то есть занимается отбором картин, организует работу всего нашего коллектива, решает проблемы и творческого, и административного характера.

Я же несу ответственность за распределение бюджетных средств, предоставляемых в том числе общественными фондами, слежу за тем, чтобы средства использовались максимально эффективно, налаживаю отношения с партнерами, поддерживаю связи с государственными организациями. Поскольку я несу ответственность за проведение фестиваля, мы регулярно встречаемся с Тьерри Фремо в Канне и Париже и собираем последнюю информацию об уже известных режиссерах и о тех, кого еще предстоит представить миру.

За время моей работы в должности президента картины Годара попадали в официальную программу фестиваля более десяти раз. Несомненно, он в числе самых любимых и почитаемых гостей Каннского фестиваля.

Его картина «История кино» по сей день остается одним из самых значительных документов в истории кинематографа.

Его новая картина «Фильм социализм» не попала в официальную программу, поскольку в период отбора съемки на теплоходе еще не были закончены, а ведь после съемок предстоял еще период монтажа, микширования звука, записи музыки и ряд других работ, которые даже такой виртуоз, как Годар, не смог бы завершить к 13 мая.

Жиль Жакоб и Клинт Иствуд

На следующий день после закрытия фестиваля я, как и все сотрудники фестиваля, испытываю смешанные чувства: и радость, и уныние, и внутреннее истощение. Это состояние можно сравнить с послеродовой депрессией. Фестиваль завершается, и все мы расходимся по домам, плюхаемся в удобные кресла, просим родных оставить нас в покое и начинаем заново переживать все, что произошло, думать о том, что мы сделали не так, о чем вовсе забыли и о том, как улучшить фестиваль в следующем году. Некоторые делают недельный перерыв в работе, другие после завершения одного проекта сразу начинают работать над следующим. Мне кажется, когда работаешь без передышек, устаешь меньше, но, признаюсь, в течение недели после закрытия фестиваля я не в состоянии работать по пятнадцать часов в сутки.

Некоторые говорят, что Каннский фестиваль оторван от зрителей, что это событие, которое кинематографисты устраивают исключительно сами для себя. Фестиваль не ставит целью показывать развлекательные фильмы для широкой публики, которые и так вскоре выйдут в кинотеатрах. Как я уже говорил, наша задача — способствовать развитию киноискусства. Заявление о том, что народ не валит на показы толпами, относительно. Картины Феллини или Бергмана и сегодня собирают приличную аудиторию на эксклюзивных ретроспективных показах. А например, «Вкус черешни» Киаростами привлек более восьмидесяти тысяч зрителей, тогда как без поддержки Каннского фестиваля он, возможно, собрал бы лишь пятнадцатитысячную аудиторию.

Фрагменты интервью
www.telerama.fr, 23 avril 2009

Я — зритель своей собственной жизни. Я не могу делать что-то и одновременно истолковывать подлинный смысл своих поступков. Я смотрю на себя как на романтический персонаж, существующий на фоне вполне реалистичного пейзажа.

Мир развивается, и кино эволюционирует вместе с ним, а зачастую и опережает его. Кино — это зеркало мира, поскольку режиссеры очень тонко чувствуют происходящее. Ренуар предвидел начало войны. Вообще, все кинематографисты — своего рода пророки. Поэтому фестиваль неизбежно становится отражением ситуации в мире.

Я не считаю себя художником и могу сказать, что Канн в некотором смысле помешал мне стать им, но, главное, он отодвинул на второй план мою страсть к литературе и писательскому творчеству, хотя нельзя отрицать, что он и многому меня научил.

Как бы то ни было, я знаю, что режиссер из меня вышел бы никудышный, поскольку я никогда не обладал способностью глубоко мыслить.

Пожалуй, я могу сравнить себя с сиделкой при больном или с медсестрой, поскольку мне приходится иметь дело с режиссерами — очень ранимыми и чувствительными людьми, а такое событие, как Каннский фестиваль, может в прямом смысле их погубить. У меня всегда найдется для них ласковое слово в любой ситуации.

Может ли что-то угрожать благополучию фестиваля? Разумеется. Фестиваль сам по себе — довольно хрупкая конструкция. Сейчас есть риск того, что посещаемость снизится — ведь поездка в Канн обходится довольно дорого. Известную опасность представляет и конкуренция — сейчас мы по-прежнему впереди всех, однако если бы, например, в Голливуде был свой фестиваль, мы оказались бы не у дел. К счастью, американцев такие мероприятия не очень привлекают. Им интересно лишь экспортировать свою культуру по всему миру.

Фрагменты интервью
www.sudouest.fr, 12 mai 2010


«Кино еще не существует вовсе»

Что станет с Каннским кинофестивалем через пять лет? Считается, что политика — это искусство отвечать на вопросы, которые вам не задавали. Люди часто спрашивают, как изменится фестиваль через несколько лет. Но для меня единственный важный вопрос — это будущее независимого, авторского кино, от которого зависит и будущее кинофестивалей, ведь явления эти — по сути одно и то же.

Долгое время я представлял себе кинематограф как некую великолепную дорогу для королевских процессий, по которой в свое время прошли братья Люмьер и Гриффит, Мельес и Штрогейм, Эйзенштейн и Форд, Чаплин и Китон, а затем Альмодовар и Кроненберг. Но на самом деле все совсем не так. Как понять, когда заканчивается одна эпоха и начинается другая?
Конечно, вехами можно считать определенные технические достижения: появление в кино звука и цвета, изобретение системы Cinemascope, видео, цифровых технологий, сети Интернет, формата Imax, 3D… Или исторические события: войны, 1968 год… Множество разных школ, жанров, стран, видов таланта… Существуют разнообразные тенденции и циклы.

Но что произойдет, если очередная эпоха закончится просто так, если на смену ей не придет новая? Сегодня мы часто слышим разговоры о том, что кино, которое мы любим — прямое, честное, оригинальное, уникальное, кино, ищущее новые, нехоженые пути, — современная «полиция мысли» объявила вымершим. Именно так, вымершим. Таланта больше нет. Лавочку прикрыли. Похоронено и забыто.

Сегодня в разных уголках мира — главным образом, англосаксонского — возникает определенная тенденция: утверждать, что авторское кино уже мертво, что остались лишь фильмы-объекты, кинотовар.

Говорят, что у авторского кино нет аудитории и потому оно находится на грани вымирания, что осталось лишь несколько второсортных «имитаторов авторства», финансируемых государством. Если бы Абель Ганс был жив сегодня, он бы занялся комиксами. Фриц Ланг, Пабст и Дрейер разрабатывали бы видеоигры, а Уэллс возобновил бы радиоспектакль «Война миров». Пожалуй, только Годар продолжал бы устраивать парные теннисные турниры с участием приглашенных лекторов университета.

Но, возможно, мы, напротив, должны привыкнуть к идее о том, что кино еще не существует вовсе или, по крайней мере, еще не обрело определенную форму (которую и не обретет никогда), как не достигло и некоей сверхформы будущего, и что время для переосмысления творческого мироощущения еще не настало. Или, если оно уже близко, его приход возвестит не старая добрая Англия, но одна из восточных стран — ближних или дальних.

Но неужели западное кино погребено под грузом времени? Неужели оно истощилось, запуганное собственной историей и бесконечно длинной фильмографией? Неужто энергия и дух непосредственности навсегда покинули его, перекочевав в другие страны? Одно можно сказать точно: его ядро — в постоянном движении. Нужно отправиться в Бухарест, чтобы уловить отголоски «новой волны», в Тель-Авив — чтобы найти аллюзии на картины Жака Беккера, в Гонконг или Сеул — чтобы увидеть, как заново рождается жанр триллера, пронизанный неведомыми прежде поэтическим чувством, реализмом и страстью, а далее — в Пекин, где возрождается дух кинематографа Росселлини. Старому Свету, Европе, остается довольствоваться романтизмом, психологизмом и постбергмановской меланхолией по поводу человечества, забывшего Бога.

У нового поколения режиссеров с Востока нет никаких определенных форм, законов или традиций, требованиям которых нужно подчиняться. В них живет какой-то безумный дух, как в героях знаменитого фильма «Бросай читать, собираемся на улицах!» Запас идей у них не иссякает никогда. Творческая сила, безграничная энергия и своеобразие мышления помогают молодым режиссерам из далеких стран постоянно выходить за границы, установленные кинематографом прошлого, с которым они, кстати, практически незнакомы. Но им и так неплохо — ведь они заново изобретают кино.

Когда проблемы с режиссурой возникали у Трюффо, он обращался к Ренуару или Хичкоку. Сомневаюсь, что Одзу, Мидзогути, Нарусэ или Куросава когда-либо задумывались о том же. Сегодня режиссеры, возможно, обратились бы к Габену, Вентуре или Мельвилю, который сам по себе является связующим звеном со всеми мировыми культурами. Предположим, что все это есть очередное начало, а не конец. Если так, в каком направлении мы должны идти, чтобы вновь войти в мир мечты и с радостью воскликнуть: «Мотор!»?

Независимое кино не сводится к определенному измеримому набору черт и не связано с характеристиками того или иного поколения. Оно заключено в отношении. Что это за отношение? Отношение Алена Кавалье, который, будучи свободным, как птица, и не имея денег, с помощью крошечной камеры исследует самые глубинные слои бытия? Или Жан-Жака Бенекса, который оставил кино ради путешествий по океану, словно белое полотно паруса перевоплотилось в экран для новых открытий? Или это чувство, которое испытывают влюбленные?

В тот день, когда камера вновь исполнит свой ритуальный брачный танец, прославляющий тело, глаза и губы возлюбленной или ее растрового голографического изображения, — в тот день свершится гигантский скачок на пути к новому рождению кинематографа.

Между тем Каннский кинофестиваль решил продолжать поддерживать независимых авторов всем, чем только может. Поскольку новый сайт фестиваля предоставляет более широкие возможности, мы бы хотели, чтобы все официально отобранные картины получили от этого пользу, ведь сайт может послужить хорошей стартовой платформой для будущего кинопроката. Идея в том, чтобы представить аудитории, особенно молодой, первые пять минут каждого фильма — вместо типовых рекламных трейлеров, которые убивают всякое желание идти в кино. Кто-то — не то Олтмен, не то Ренуар, точно не вспомню — сказал, что великим режиссерам лучше всего удаются первая и последняя часть картины. Будем надеяться, что, посмотрев эти фрагменты, пользователи Интернета по всему миру бросят играть в свои игры и сломя голову побегут в ближайший кинотеатр, чтобы узнать, что же случится дальше. Будем надеяться на это во имя художников. Мы не проводим различий между их картинами. Они все рассеяны где-то там, в атмосфере, где мы обитаем. Все они там и вполне доступны — мы чувствуем их на уровне химии, цифровых технологий, электронных систем, бинарных кодов, виртуальных связей, наконец через видео по запросу. Они вокруг нас. Выискивают нас. Так не будем же от них отрекаться.

Фрагменты выступления на пресс-конференции в Париже
http://www.indiewire.com, May 12, 2009

Перевод с английского и французского Елены Паисовой

¹Здесь и далее выделены фрагменты автобиографической книги Жиля Жакоба «Жизнь пройдет, как сон» (La vie passera comme un rеve. 2009, еd. Robert Laffont), http://www.france24.com