Даниил Дондурей, Ирина Полуэхтова, Борис Дубин: Люди знают, ничего не изменить

Анна Качкаева. Год назад мы размышляли на тему, что происходит с российским телевидением, произошла ли та «перезагрузка», о которой все тогда заговорили, исчерпала ли себя та модель телевидения, которая существовала, работала последние пятнадцать лет. Все вы дружно констатировали, что надежды напрасны. И минувший сезон концептуально действительно ничего нового не принес. Теперь я ставлю вопрос несколько иначе: какое содержание и интонации объединяют сегодня зрителей вокруг экрана, а что их разъединяет; как российское телевидение одновременно воспитывает и удовлетворяет массовые потребности аудитории; связано ли телесмотрение хоть как-то с социальной практикой разных групп населения?

Даниил Дондурей. Мне кажется, в сущности, не изменилось ничего, в том числе и самоощущение продюсеров. Они убеждены: «Мы правы в том, что делаем». Идут какие-то поиски нового содержания, подходов, попытки завоевать молодежную аудиторию. В частности, конечно, сериал «Школа», которому было дано много разного рода оценок. Он не был рейтинговым, но зато оказался очень шумным и, безусловно, заметным. Системную работу над этим проектом Первый канал провел блестяще — креативно, эффективно, с пониманием того, чем надо заниматься, если хочешь «Школу» поставить в ряд, скажем, с «Подстрочником».

А.Качкаева. В прайм-тайм идут программы, которые становятся модными и два-три года держатся там. Сначала игры, потом юмор, танцы на всех поверхностях, потом разного типа сериалы — от «телевидения в погонах» перешли к семейным сагам, а теперь к медицине и психологии. «Школа», «Интерны» на ТНТ, «Мультличности» как новый тип смеха, пространство разговора на Пятом и на РЕН, «НТВэшники», научные развлечения — Лобков и Норкин… — все это не рейтинговая продукция. Во всем перечисленном нет ничего общего — это очень разные по жанрам, по наполнению, по идеологии проекты. Социальный запрос еще не сформировался, или просто продюсеры часто не угадывают?

Ирина Полуэхтова. Когда мы говорим «рейтинг», то это всегда массовая аудитория. Ее у нас по-прежнему собирают те же форматы, что и пять-десять лет назад, — сериалы, шоу. Но мы давно говорим о фрагментации аудитории, о том, что она распадается, потому что само общество дифференцируется на множество различных социокультурных групп. Аудитория — это то же самое общество, те же люди, которые включены в социальные процессы. Сейчас практически невозможно представить себе ситуацию появления какого-то нового слова, интересного формата, который соберет невиданную по объему аудиторию. В современных условиях это уже практически нереально. Массовую аудиторию будут по-прежнему собирать те самые жанры, которые изначально массовые, давно привычные.

А.Качкаева. По разным данным, 48 процентов населения — люди моложе тридцати пяти, это уже не советский зритель, у него иной опыт телесмотрения. Он видит совсем по-другому и в других средах. «Большое» телевидение, как мне кажется, работать с ним так и не научилось. Оно стареет вместе с основной аудиторией, а разнообразные форматы, которые появляются впервые, не прорываются. Так можно сказать, что социальный запрос у большинства зрителей сегодня не сформирован?

Борис Дубин. По моим и моих коллег наблюдениям, никаких серьезных переломов в пристрастиях телеаудитории нет. Процесс крошения, временного слипания и опять распада интересов продолжается. У продюсеров это может быть периодом поиска и перехода к чему-то, а вот для публики это уже привычное состояние. Я совершенно согласен, большинство все-таки ориентируется и будет ориентироваться не на программу, а на жанр и некоторый тип отношения к реальности — на комическое, на эстраду, на сериалы. А этого сегодня сколько угодно. И сериалы про бандюков, про семью, про фирмы — они переплетаются и расплетаются друг с другом. Этого хватает от семи до одиннадцати. Ну а дальше уже большая часть телезрителей отходит ко сну и видит естественные сны вместо тех искусственных, которые ему придумали продюсеры. А вот молодежь — другое дело, иной тип поведения, способ и время смотрения. И в большой степени это все-таки не только телевизор...

А.Качкаева. Новые медиа…

Д.Дондурей. С одной стороны, все телебоссы аплодируют генеральному директору НТВ Кулистикову за то, что он не только сформировал, но и приумножил свою так называемую «мужскую» аудиторию (хотя, как известно, именно женщины внимают тому ужасающему контенту, который демонстрируется по субботам и воскресеньям на этом канале). С другой — здесь давно нет ничего свежего и неожиданного. А вот на Пятом появилась новая программа — и она мне нравится — «Суд времени», где впервые за последние годы обсуждают мировоззренческие вопросы: изменилось ли общественное сознание за двадцать лет, как оценивать распад СССР, коллективизацию, отношение к Гайдару и прочее. Сергей Кургинян — постоянный ее участник — довольно ярко показывает, что все советские, сталинские, византийские модели абсолютно живы в нашем обществе. Он вытаскивает их на поверхность. Отношение так называемого современного сознания по всем этим ключевым и всегда кровавым вопросам: 85 процентов позвонивших считают, что коллективизация — это спасение России, а Гайдар нанес ей невосполнимый ущерб и только 13—15 процентов убеждены в обратном.

А.Качкаева. Отечественное телевидение с модернизацией никак не справилось, не отмаркировало, не сделало легитимным этот термин. И вообще не очень понятно, что это такое. У наших граждан есть какое-нибудь отношение к тому, что называется модернизацией?

Б.Дубин. Не телевидение, а интеллектуальный слой не справился. Начиная с 90-х годов, после некоторых попыток в самом конце 80-х и начале 90-х. Дальше эта проблематика в сколько-нибудь общем поле уже и не обсуждалась. Достаточно рано эти слова и в разных сочетаниях взяла на себя власть, как она всегда в таких случаях делает. Если есть какой-то бесхозный символический ресурс, надо его прибрать и попробовать как-то использовать. В последнее время он задействован активнее, чем раньше. Но большого влияния на население это не оказывает. Оно относится к власти довольно дистанцированно. Голосованием поддержит, но втягиваться в эти игры, которые считает играми самой власти, номенклатуры, не собирается. А в смысле распределения оценок я близок к тому, что говорит Даниил Борисович, но я бы сказал, что, конечно, не 85 на 15, а что-нибудь типа 65 на 25 при 10 процентах воздержавшихся. В общем, таково универсальное отношение к советскому, к насилию, к чужакам, к Западу. И в этой пропорции оно удерживается все последние годы.

Д.Дондурей. Это значит, что огромная часть населения не понимает, что происходит, что правильно было бы делать, не соответствует содержанию и масштабу возникающих проблем, не готово к ним, живет в прошлом. Как говорят подростки, большинство наших граждан «не догоняют».

А.Качкаева. Казалось бы, телевидение по своей природе следует за массовым вкусом и модой, форматно поддерживает их, но при этом ничего не пытается изменить. Есть ли что-то любопытное в минувшем сезоне, что, с вашей точки зрения, указывало бы на какое-то изменение социальной практики? Может быть, отдельные проекты, пусть нерейтинговые? Что было любопытно и характеризовало трансформацию аудитории?

И.Полуэхтова. ТВ живет в зависимости от рекламы как источника финансирования, и отказаться от этого, наверное, не может. И если оно какую-то функцию выполняет, то, наверное, это эскапизм, развлечения, разные способы успокоения населения. А что касается попыток модернизации в смысле специального программирования, введения каких-то новых форматов, попыток предложить оригинальный продукт, — это, конечно, эксперименты с так называемым новым юмором, которые, надо признать, начались немножко раньше, но в этом сезоне стали трендом, мейнстримом.

А.Качкаева. Стали содержательным центром.

И.Полуэхтова. Есть такое явление, как мода: что-то новое появляется, потом начинает поддерживаться, развиваться и в конце концов становится массовым, хотя при этом теряет свои изначальные качества. Кроме того, какие-то программы связаны с попыткой привлечь к телеэкрану аудиторию, которая ушла в Интернет, представить на телеэкране то, что ей интересно. Скажем, есть новости, которые не появляются на первых полосах газет, в первых сюжетах телевыпусков, но активно при этом обсуждаются в Интернете. Они становятся предметом отдельной телепрограммы — это «Инфомания» на СТС. Или какие-то интернет-персонажи типа Мистера Паркера (Максим Кононенко), который в начале сезона на НТВ вел программу «Коллекция глупостей». Опять же user-generated content, который с удовольствием пользователи смотрят в Интернете. Включение вот таких элементов, которые характерны только для Сети, есть попытка интегрировать их в телевидение и тем самым привлечь или удержать ту аудиторию, которая все больше склонна переключаться на новые медиа.

Д.Дондурей. Очень многие процессы связаны со страхом федеральных каналов и топ-менеджеров перед цифровой революцией, с тем, что аудитория будет еще больше сегментироваться. Сегодня у нас имеется, по-моему, 230 кабельных каналов, а в Соединенных Штатах в среднем каждое домохозяйство уже подключено к двум сотням каналов. Продвинутые телевизионные топ-менеджеры понимают, что маленькие группы аудитории будут откалываться и уходить в профессиональные ниши, в отдельные жанры, тематизмы, в стилистики, в какое-то молодежное «стебалово». Генеральные директора россий-ских федеральных каналов этого страшно боятся. У них нервный тик на эту тему. Поэтому все они в унисон в своих июньских интервью «Коммерсанту» заговорили об «эмоции»¹. Казалось бы, эмоция — это же свидетельство силы, переживания, ярких чувств, благородного возбуждения.

А.Качкаева. Часто — это отсутствие смысла.

Д.Дондурей. Эмоции связаны с любыми действиями по выжиманию у зрителей шоковых переживаний. Скажем, типичный сюжет программы «Пусть говорят»: двадцатидвухлетняя особа от своего отца прижила двух детей, и сидят прямо в студии эта героиня, ее мать, брат, соседи. Все рыдают. Или: девочка убила отчима. Это так искренне, так эмоционально...

А.Качкаева. Теперь у нас есть еще «Детектор лжи».

Д.Дондурей. И генеральный директор Первого гордится этим, утверждая в том же «Коммерсанте», что Андрей Малахов и его команда «скорректировали свою тематику и стилистику, что позволило «Пусть говорят» перейти на 20.00 и весьма достойно, с точки зрения и рейтинга, и смысла, там выглядеть». Вот в чем суть этого сезона.

А.Качкаева. В общем, телевидение меняется ровно так, как и любое коммерческое предприятие, — сначала следует за массой и иногда кое-что пробует в эксперименте, чтобы нащупать изменения в ожиданиях зрителя. Я вам приведу некоторые факты. Сегодня 40 процентов россиян по разным оценкам зарегистрированы в социальных сетях, около 30 процентов молодых людей информацию предпочитают черпать из Интернета, а не из традиционных СМИ. Доли Первого канала и «России 1» за последние четыре-пять лет сократились на 4—5 процентов.

И.Полуэхтова. Сейчас Первый — меньше 20, чего никогда не было, и аудитория продолжает падать. «Россия 1» удерживается на 16 процентах.

Б.Дубин. Я думаю, что применительно к телевидению особенно, но и вообще к стране, к культуре, к политике надо бы разделять все-таки уровни аудитории. Если мы говорим о ней как о большинстве, о двух третях взрослых зрителей, то ведь здесь вряд ли что меняется и будет меняться, потому что это особенность преобладающего социального типа существования. Он инертен, более консервативен, зашлакован мифами…

А.Качкаева. …он такой везде в мире.

Б.Дубин. …ориентирован на так называемую стабильность, не важно, будет ли она пониматься по-путински или как-то иначе. Аудитории в этом смысле важна интонация. Слов, может быть, люди и не понимают, но, как Шура Балаганов, по интонации ориентируются. Вот аудитория моды — другая не только количественно или по социальному составу, она другая по типу поведения. Модных людей не может быть сильно много. С другой стороны, если с ними не работать, не разбивать на дифференцирующиеся группы — сегодня они, скорее, «глянцевые», — то завтра они могут стать какими-то другими или не стать. Тогда телевидение сдохнет, превратится не столько в картинку, сколько в бельмо, которое отгораживает человека от всего на свете. Можно было бы по-другому поделить аудиторию: одна смотрит сюжеты и ими отгораживается от чего бы то ни было, другая все-таки слышит в них обращенное, адресное сообщение. И есть еще какая-то третья аудитория — правда, я ее почти не вижу, тем более представленной на телеэкранах, — которая занимается рефлексией по поводу всего того, что ей показывают. Она готова к комментированию, анализу, критике этого хозяйства прямо на экранах. Если бы эти уровни каким-то образом взаимодействовали друг с другом, у нас отчасти была бы уже другая страна. А пока нас заклинают, как на суде над Самодуровым и Ерофеевым, который обсуждали в «Справедливости» на РЕН, что мы все живем в одном доме. Не имеем права ссориться друг с другом. А почему в одном? Мы в разных домах живем. Даже в городе не один, а совокупность совершенно разных домов, улиц и других сложных поселений, которые нас объединяют.

Д.Дондурей. Борис, а как «не раскачивать лодку», «обеспечить стабильность»?

Б.Дубин. По этому поводу я не очень волнуюсь, потому что 65 процентов наших граждан обеспечены ею заранее.

А.Качкаева. Борис и Даниил назвали два ключевых проекта минувшего лета — «Справедливость» и «Суд времени», — и отчасти это показатель того, что попытка искать интонацию все-таки есть. Вообще разговоров стало много, и очень разнообразных. Видно как-нибудь по телесмотрению, что появились варианты новых ток-шоу, разного рода дискуссий и в этом выразилась новая потребность? Есть это ощущение или нет?

И.Полуэхтова. К сожалению, нет. Наши исследования этого не показывают. И даже тех каналов, которые пытаются что-то искать и нащупать. Это очень печально, они уже передвигают неразвлекательные форматы на какое-то другое время, делают различные попытки как-то их удержать, поискать другие возможности, чтобы это направление развивать. Потому что все равно нужно искать компромисс между смыслом и экономикой.

А.Качкаева. Вы говорите о том, что аудитории не пересекаются, телевидение не чувствует социального запроса и на него не отвечает, не может его инициировать...

Б.Дубин. Даже если отвечает. Вроде недавней передачи на «России 1» о гастарбайтерах, которая — редчайший случай на нашем телевидении, тем более на канале, работающем на всю страну. По времени она была сильно сдвинута к полуночи, не думаю, что ее хорошо смотрели и комментировали. И при всей грубости материала, который был там представлен, только об этой теме двадцать лет говорить и говорить. Она у нас почти не возникает, но вдруг на последнем «Кинотавре» идет целый поток фильмов о гастарбайтерах. Казалось бы, какой-то сдвиг произошел, но он несистемный.

А.Качкаева. Телевизионные попытки сказать, что «мы азартно пытаемся вам что-то объяснить, что у нас теперь новый принцип работы, со сложными темами (пусть они даже спорадические), у нас даже появился некоторый инструктаж для вас от Лобкова до «Справедливости» — так становитесь настоящими гражданами, размышляйте про что-то большее», — это послание от ТВ зритель не считывает?

Д.Дондурей. Безусловно. Потому что он ведь много лет находится в ситуации разного рода имитаций. В этом смысле каналы — заложники зрителей. Больше того: они сначала сами воспитывают «наркомана», а потом активно пытаются уговорить его бросить «наркотики». Вот уникальная психология российских телеканалов.

Два примера приведу. Первый пример: идет поиск откровенных тем, ищутся формы того, о чем можно говорить без страха. Уже можно о гастарбайтерах, о том, есть ли противоречия между президентом и премьером, что стоит за фразой «православный Иран». Да, каналы ищут, но сами боятся того самого, чего так страстно ищут.

Пример второй — потрясшие меня два суждения. Одно господина Кулистикова, он же выдающийся филолог: что в Кремле на уме, у него на языке. Так вот: он презрительно называет поиски Пятого канала «соединение Эрмитажа с Кунсткамерой». Ну, он писатель. Но Эрнст — профессионал — в интервью журналу Empire заявляет: «Просто большинство из этой тусовки² — это нетолерантные сектанты, не желающие видеть и не могущие любить свой народ. Уж простите меня за пафос. И если я кому и хочу понравиться, так это аудитории Первого канала. На псевдоинтеллектуальные группы — настаиваю на слове «псевдо» — мне плевать. Слюной»³. И это говорит продвинутый, мощнейший интеллектуал, выдающийся телевизионный продюсер! С одной стороны, он ставит в эфир «Школу» и «Ночных пижонов», а с другой — хочет плевать... Вот за ним как раз и надо всегда следить, потому что он всегда опережает ветер времени. Зачем он говорит о том, что ему слюной плевать на зрителей, которые наверняка смотрят его же «Школу». Что происходит в этом двойном сознании? Шаг вперед и обязательно два шага назад. Они пытаются в закрытом эфире говорить о том, что нужно обсуждать в прямом эфире, прекрасно понимая совершенно разную природу телевизионного общения здесь и там.

А.Качкаева. Мне кажется, что с минувшего года появилось новое направление, условно говоря, психологически-медицинское — от «Интернов» и «Обмани меня» к «Земскому врачу», условному «Детектору лжи», «Доктору

Тырса», которого нам обещают… Такая вот смесь «Доктора Хауса» со «Скорой помощью». Это новый этап воспитания чувств и отражение каких-то эмоциональных и социальных практик, или опять это делается просто потому, что все остальное работает хуже?

И.Полуэхтова. Мне ближе мысль, что это не связано с идеологическими моментами, скорее, с коммерческими. Все медицинские форматы, которые вы называете, они же лицензионные. «Доктор Хаус», «Детектор лжи», сериалы про медиков — в прошлом сезоне это было очень популярно на Западе. Тут мы идем по протоптанной дорожке.

А интерес к психологии у западного, соответственно и нашего, обывателя — это интерес к себе, к тому, что происходит внутри каждого. Тема эта всегда была и в большей или меньшей степени эксплуатировалась коммерческими телеканалами. Это одна из базовых, мне кажется, сюжетных вещей.

А.Качкаева. Но где-то не попадало в ожидания. Ведь было несколько попыток сделать психологические ток-шоу. Помните, на СТС пробовали раскрутить сериал «Тридцатилетние». Потом Пятый канал хотел запустить свое аналогичное шоу — не пошло. «Детектор лжи» сейчас вызывает бурю эмоций, хотя там очевидные вопросы, которые любой психотерапевт, и даже не очень продвинутый, обычно задает персонажам. Но люди раздражаются: зачем опять копаться в грязном белье. Мы будем копаться. Это, конечно, мода и интерес вечный, но говорит ли это что-нибудь о нашем социуме?

Б.Дубин. В чем-то мы, наверное, совпадаем с тенденциями всего мира или, по крайней мере, хотели бы. И тогда значение психологии — общецивилизационное: интерес к себе, забота о своем теле, психике и так далее. Признак, если хотите, общества с определенным уровнем благосостояния. Это верно. Но если про западные развитые общества мы это можем сказать, то про наше бедное — не можем. Это своего рода тоже некий экран, который заслоняет то, что мы богатым обществом не являемся. И в этом смысле проблемы как бы психологические, растворенные в человеческом сознании могут служить неким заслоном для проблем социальных, которые связаны с группами, с институтами, с властью, с номенклатурой. Может быть, это некоторая дымовая завеса в духе отвлекающего маневра, который у нас есть и в политике, и в культуре — всюду.

А.Качкаева. Таким образом, он не сознательный, а, скорее, бессознательный, потому что все идут за коммерчески успешными проектами, а получается вот так.

Б.Дубин. Мне кажется, что та двойственность, о которой мы тут говорим, — это нешуточная вещь. Она напоминает о двоемыслии, о двойном сознании. Что обозначают такого рода конструкции? Что никакого развития здесь не будет, потому что одна сторона все время высказывается и «за», и «против» и в этом смысле сохраняет контроль над ситуацией. Таким образом, не позволяет проявиться критике этой ситуации, не допускает смены того, кто выносит оценки. Иначе говоря, она себе программирует то свое доминирующее положение, которое сейчас и имеет. И этот принцип двойного сознания — уникальный способ так запаковать реальность, чтобы в нее ни входов, ни выходов не было.

Д.Дондурей. В советское время было что-то подобное, то же двойное сознание, две культуры.

А.Качкаева. Мне казалось, что этот принцип очень сильно поменялся, связан уже не с советским мифом и не с воспроизведением двойного сознания. Это двойственность иного рода, потому что и сами ценности, и способ их существования изменились. Раньше было понятно: мы, конечно, вот так живем, но знаем, как должно быть. А сейчас никто не знает, как должно быть.

Д.Дондурей. То, о чем вы говорите, невероятно важно. Потому что раньше у людей был огромный океан разного рода иллюзий, связанных с тем, что когда-нибудь поменяется система. А сегодня все уже знают, что ничего не поменяется. Прямых эфиров нет, настоящих социальных тем нет, политических — вообще в культуре нет. Ни в книгах, ни в кино, ни на телевидении вы не увидите ни одной политической темы, социальной, активной, кроме идей российских комплексов про справедливость, про устройство быта и так далее. В этой ситуации какое остается важное поле для того, чтобы люди как-то себе объясняли, что с ними происходит и о чем надо беспокоиться? Это собственное здоровье и все с этим связанные трагедии, собственная семья и все с этим связанные трагедии.

А.Качкаева. Отсюда и эмоция.

Д.Дондурей. И все виды компенсаций перекачиваются в эту сферу, ведь здесь есть то, что в других важнейших сферах жизни обсудить нельзя. А вот поговорить про рак, про страшную жару, про предательство мужа, про целый ряд вещей, связанных с самосознанием, с собственными страхами, — можно. Все неопределенности, страхи, комплексы в здоровье и перекачиваются. Но тут возникает второй процесс — практики, связанные, например, с походом к психоаналитику, а это обращение воспринимается самими гражданами как туризм, как смена автомашины, как приобретение второй квартиры. Потребительское сознание начинает свои потребности и неврозы ангажировать и во что-то переводить — в первую очередь, в деньги, — чтобы продать, перепродать, купить, всучить… И вот уже компенсация социально-политических интересов как бы поступает на службу потребительскому рынку. Вот что в России сейчас происходит.

Б.Дубин. У нас равно выраженное стремление в одном и том же человеке и в обществе в целом: жить в условиях загадки, тайны и разгадать эту загадку. Разгадать, но как-то не до конца разгадать, чтобы еще остались возможности, чтобы успокаивать себя: мы еще не всё знаем. Кстати, отношение к истории ровно такое же. Мы еще не знаем всей правды о Сталине, давайте подождем с окончательным приговором. Потому что настоящей, последней правды никто не знает. Именно это и подпитывает образ Сталина, а не левая пропаганда и не правая контрпропаганда.

А.Качкаева. Правильно я понимаю, что в этом контексте, который вы сейчас сформулировали, должны поменяться, ну, скажем, новостные программы? Не в смысле, что они должны быть живыми, прямоэфирными и действительно новостями про реальную страну, а должны стать таким, как на Fox News, если говорить о коммерческом телевидении. Главное — производство эмоций и объяснение информации. Тем более что «производство» и объяснение — авторские, субъективные, сериальные. Например, сюжеты про усыновленных, удочеренных детей просто в длиннющий сериал вырастают.

И.Полуэхтова. Какие-то элементы этого привнесения эмоций, наверное, и дальше будут появляться, но мне кажется, что ТВ уже и сейчас достаточно именно на эмоцию работает, не на информацию.

Д.Дондурей. В новостях уже ежевечерне рассказывают о криминальных ужасах, чего еще несколько лет назад не было, а сегодня так естественно, потому что нужно «поджечь» хотя бы на две-три минуты психологию массовой аудитории. То ли пожаров «не хватает», то ли, наоборот, надо что-то им противопоставить. И еще: мне кажется, что телевизионные начальники постоянно ищут зоны возможного, того, что разрешено. Они — разведчики. Я бы им посоветовал давать несколько взглядов на одно событие. Шокирующе — не сюжет, а его интерпретации. Их теперь никто за это не уволит.

А.Качкаева. Но если возникает сериальность, то должны быть персонажи, а у нас только два, и те неприкасаемые.

Д.Дондурей. Можно эти драматургические разведения расписывать через ведущих. Один был бы Невзоровым, а второй, скажем… Чубайсом. В одних выпусках по поводу одних и тех же событий они давали бы две, три, четыре разные точки зрения...

А.Качкаева. «НТВэшники» по этому пути уже идут. Программа работает именно через субъективность, искренность, интонацию. Это явно туда движется. Другое дело, как это совпадет с начинающимся политическим сезоном, это ведь тоже любопытно.

Д.Дондурей. Но он еще не выборный.

А.Качкаева. Здесь на персонажах на всякий случай не поиграют.

Б.Дубин. Какой-то театр можно запустить, если сохраняется контроль над сценой, если мы понимаем, что это все актеры. Они поговорили-поговорили и ушли. Можно давать комментарий, но он должен быть, как в «Прожекторперисхилтон», ироническим и исполненным теми персонажами, от которых мы заведомо не ждем никаких политических оценок. Особенно если они приглашают гостей из далекого зарубежья, а те даже не очень понимают, куда они попали и о чем будут говорить.

А.Качкаева. А вы можете определить, каким, как вам кажется, будет наступающий сезон?

Д.Дондурей. Мне кажется, он будет поисковым.

Б.Дубин. Но завернутым в шоколад.

И.Полуэхтова. Согласна, что, скорее всего, поисковым.

Подготовлено к печати на основе дискуссии, состоявшейся в программе «Час прессы — смотрим телевизор» радиостанции «Свобода» 4 августа 2010 года.

¹ См.: «Первые лица». Итоги телесезона 2009—2010». — «Коммерсантъ», 29 июня 2010 года, с. 6.

² Имеются в виду те, для кого следует говорить про гастарбайтеров, про реальные пробле-

мы. — Д.Д.

³ См.: Empire, 2010, июнь, с. 80.