Рем Колхас: Пространство изгнания

Голландский архитектор рассказывает о новых тенденциях в архитектуре и развитии городского пространства, о конце европейского города и грядущем расцвете Дубая, России и Китая, а также об одержимости размерами ХХХL и различиях между архитекторами, зарабатывающими себе на жизнь, и «суперзвездами».

Маниакальная одержимость зрелищем

Бернхард Цанд. Вы разрабатываете дизайн зданий в Европе, США, Персидском заливе и Китае. Как вам кажется, от каких стран мира в ближайшем будущем можно ожидать наиболее интенсивных темпов развития в сфере архитектуры и городского планирования?

Рем Колхас. Здесь нужно провести некое разграничение. Если говорить о практическом строительстве, то наиболее сильные импульсы к развитию, несомненно, будут наблюдаться в Китае и на Ближнем Востоке и, возможно, в Индии. Но судить об этом становится гораздо труднее, если учитывать различные образы мышления в странах. В мире по-прежнему доминирует интеллектуальная мощь Запада, однако другие культуры тоже развиваются и набирают силу. Я предполагаю, что мы разработаем новый способ мышления в области архитектуры и городского планирования и будем все меньше брать за основу привычные стандартные модели. В Китае сейчас множество молодых талантливых архитекторов. Но пока мы не можем ответить на вопрос, приведет ли наше сотрудничество и интернационализация к формированию общего языка архитектуры или мы будем по-прежнему говорить на двух разных языках. А может, возникнет некая смесь языков.

Бернхард Цанд. Во время недавней лекции в Дубае вы, в частности, показали две серии слайдов. В первой были представлены легендарные небоскребы, спроектированные вами, Захой Хадид и другими знаменитыми архитекторами. Во второй — высотные здания, созданные неизвестными авторами. При этом изображения были удивительно схожи.

Рем Колхас. Мне вообще трудно воспринимать выражение «звезда архитектуры» или «знаменитый архитектор». Создается впечатление, что имеются в виду какие-то бессердечные эгоисты, которые гнут свое и работают вне всяких контекстов. Мне кажется, это гротескное оскорбление всех членов профессионального сообщества, которые — насколько я знаю своих коллег — стараются изо всех сил, чтобы в каждом конкретном случае найти правильное, адекватное и разумное решение. В то же время мы, безусловно, зависимы от рынка и указаний застройщиков, которые пытаются загнать нас в рамки определенных форм. Я долго размышлял о том, как мы могли бы наилучшим образом освободиться от этих четких формальных установок. Вот почему я решил просто продемонстрировать, что, в сущности, между зданиями, созданными «суперзвездами», и проектами других архитекторов нет особой разницы.

Стефан Бергдорф. Когда вы работаете над масштабными проектами, сколько времени вам требуется, чтобы вступить в контакт с пространством, вникнуть в его особый контекст? Недавно в Дубае вы всего за год спроектировали целый город для полутора миллионов человек, ныне известный как Waterfront City.

Научный центр, Гамбург

Рем Колхас. На исследования пространств остается все меньше времени, поэтому усиливается тенденция к имитированию. Суть одной из наших теорий в том, что создать противовес всеобщей одержимости зрелищным, помпезным можно путем возврата к простоте форм. Это одно из следствий быстрых темпов строительства. Другое — глобальный спрос на все «экологически устойчивое». Мы интересовались этой идеей с 1960-х годов, так что теперь в каком-то смысле чувствуем, что отстояли свои позиции. Но сегодня устойчивость превратилась в настолько политически окрашенную категорию, что становится все труднее относиться к ней серьезно. «Экологические приоритеты» стали просто элементом декора. Все чаще те или иные проекты побеждают в конкурсах только потому, что в них предусмотрены здания зеленого цвета или небольшие ветряные мельницы.

Стефан Бергдорф. Очевидно, вам уже не нравится сама концепция устойчивого развития.

Рем Колхас. Она превратилась в пустую формулу, и поэтому все труднее рассуждать об экологии, не скатываясь при этом в иронию. С другой стороны, в том, что ярлык «устойчивое» так популярен, безусловно, есть свои преимущества. Мы давно пытались начать строить здания так, чтобы по возможности обходиться без кондиционеров, избегать попадания на поверхности прямого солнечного света и создавать массивные элементы, дающие естественную тень. Раньше такие идеи почти никого не могли заинтересовать, тогда как сегодня клиенты за них платят.

Бернхард Цанд. Предполагается, что ваш Waterfront City в Дубае тоже должен соответствовать принципам устойчивого развития. Чего конкретно вы стремитесь достичь, создавая этот проект?

Рем Колхас. Моя цель в том, чтобы превратить часть города в настоящий мегаполис. Одна из главных его составляющих — общественное пространство в истинном его значении, а не в карикатурном, то есть не торговые центры. Я очень благодарен правительству Дубая за то, что в районе появятся здание суда, больницы и конечные станции двух линий метро. Другими словами, это пространство обретет вполне узнаваемую идентичность: здесь будут элементы, характерные именно для Дубая и в то же время присущие жизни любого мегаполиса.

Бернхард Цанд. Этой жизни там по-прежнему не хватает?

Рем Колхас. Нет, просто она беспорядочна. Там есть район Дейра, абсолютно урбанистический, он очень плотно заселен представителями разных народов. Увлекательное и красивое пространство, и это как раз тот вид красоты, которому вскоре может понадобиться наша защита. Вообще, нам, людям, занимающимся городским проектированием, в будущем придется чаще задумываться о том, как планировать застройку и одновременно защищать пространства.

Бернхард Цанд. Вы хотите сказать, что кажущийся нам органичным тип европейского города скоро может остаться лишь в исторической памяти как культурный объект прошлого?

Рем Колхас. Именно. Хотя пока не стоит прощаться с европейским городом — он ведь все еще существует. Просто он уже достаточно отслужил в качестве стандарта, единственной модели. В каком-то смысле это трагедия последних двадцати лет. Поскольку доминирует прежний стандарт, поскольку европейские города помешаны на современной архитектуре, все остальное воспринимается исключительно с неприязнью. Мы против Китая, против Дубая, потому что «это не по-европейски». Возможно, это отражает и проблему Европы в более широком смысле: мы так сильно подвержены влиянию собственных норм и моделей, что нам сложно мыслить в понятиях и категориях других стран.

Бернхард Цанд. Критики проектов развития Персидского залива называют их «сплошным Диснейлендом».

Рем Колхас. На самом деле эти постоянные диснеевские аллюзии в большей степени говорят о скудости воображения западных критиков, чем о городах Персидского залива. Наши проекты везде становятся предметом разногласий, но я заметил, что сами жители стран Персидского залива или Китая, как правило, живо откликаются на наши замыслы. Они живут в эпицентре событий, они участники, а не наблюдатели, поэтому у них иной взгляд на вещи.

Больше, но не выше — кульминация современности

Бернхард Цанд. Можно ли сравнить проект в Дубае с Научным центром, спроектированным вами в Гамбурге, — этим внушительным кольцом, сложенным из груды контейнеров?

Рем Колхас. Сравнение допустимо в том смысле, что в обоих случаях мы имеем дело с масштабными проектами застройщиков, то есть с очень абстрактной субстанцией. В результате люди часто не видят разницы между подобными проектами. Но подлинные различия — в условиях, характерных для Гамбурга и Дубая, в политической обстановке, в степени предоставляемых архитектору свободы и самостоятельности. Все это, в свою очередь, определяет характер современного строительства: в сущности, мы везде пытаемся заливать одни и те же материалы в стандартные шаблоны, сформированные под влиянием условий конкретной местности.

Бернхард Цанд. Вы жалуетесь, что современная архитектура оказалась в подчинении у статуса культовости, который стал для проектирования деспотическим режимом. С другой стороны, вы сами создали ряд всемирно известных, ставших легендарными сооружений, среди которых особенно выделяется здание штаба Центрального телевидения Китая (CCTV) в Пекине.

Рем Колхас. Во мне уживаются критик и архитектор, я не чувствую себя обязанным постоянно подтверждать свои теории в практической работе. Существуют определенные противоречия, и часто их порождают как раз широкие возможности, которыми мы сегодня располагаем. Тем не менее мы стараемся создавать конструкции с изменчивой идентичностью, обладающие глубиной. Взять, например, тот же комплекс CCTV. Теперь, когда он почти закончен, становится ясно, как он действует. Здание выглядит по-разному со всех сторон, где бы вы ни встали и под каким бы углом ни смотрели. Передний и задний планы постоянно меняются местами. Мы создали не один единый облик, а четыреста. Именно такой неоднозначности, сложности мы и хотели добиться, чтобы избежать тисков четкости и определенности.

Стефан Бергдорф. Значит ли это, что иконы ХХ века — небоскребы и абсолютно прямые вертикальные конструкции — доживают свои последние дни?

Рем Колхас. В начале ХХ века существовало множество типологий зданий. Сегодня в основном остались лишь две: дом и башня, а между ними — пустота. И я практически не вижу признаков грядущих перемен. Наоборот, сейчас мы наблюдаем настоящий башенный апофеоз в России и Китае. Но, возможно, некоторые типологии обретают некий мистический смысл, именно тогда, когда они уже мертвы.

Стефан Бергдорф. Что вы думаете о небоскребах, соревнующихся за звание самого высокого здания в мире? Нравятся ли вам какие-нибудь из них?

Рем Колхас. По-моему, это глупо и смешно. Хотя, честно говоря, некоторые мне даже нравятся — например, Бурдж-Халифа в Дубае, оно выше всех когда-либо существовавших в мире зданий и выглядит настолько странно и нелепо. Признаюсь, не могу полностью отрицать привлекательность соблазна, но с рациональной точки зрения я, безусловно, способен воздержаться от участия в подобном соревновании.

Здание штаба CCTV, Пекин

Стефан Бергдорф. И что придет на смену небоскребу?

Рем Колхас. Высота становится все менее существенным фактором, в то время как размер, объем, напротив, играют все большую роль. В Средние века под «большим зданием» подразумевались двести квадратных метров пространства, в эпоху Возрождения — возможно, десять тысяч, а в XIX веке — сорок тысяч. Сегодня мы строим комплексы в пятьсот тысяч квадратных метров. Такие количественные изменения влекут за собой определенные последствия. Одно из них в том, что теперь мы имеем дело с многофункциональными зданиями, поскольку сооружение такого масштаба уже не может служить для какой-то единой цели.

Стефан Бергдорф. Как раз таким зданием стал небоскреб Бурдж-Халифа: пятьдесят этажей заполнены офисами, пятьдесят — номерами отелей, пятьдесят — квартирами.

Рем Колхас. Еще одно последствие состоит в том, что мы переключаем внимание на интерьер, поскольку чем больше здание, тем меньше оно взаимодействует с окружающим миром. Но в больших комплексах мы имеем дело с различными интерьерными зонами, которые заполняются с разной скоростью, у них совершенно разный метаболизм, они в постоянном движении, все время обновляются, их ремонтируют, перестраивают, приспосабливая к выполнению новых функций.

Бернхард Цанд. Несколько лет назад вы побывали в Лагосе, крупнейшем городе Нигерии, и вернулись оттуда с призывом к смирению. Вы говорили: «Архитекторы, пусть все идет естественным путем, просто приспосабливайтесь к реальности!»

Рем Колхас. Когда я впервые попал в Лагос, я обнаружил совершенно не функционирующий город, вынуждавший десять миллионов своих жителей буквально выискивать пути выживания. Тогда мне казалось, что основой всего должна быть строгая самоорганизация — в то время это понятие было в моде. Тем временем я обстоятельно изучил историю этого города, и мне стало ясно, что на самом деле эта самоорганизация существует лишь в пределах структуры, созданной несколькими современными мыслителями, архитекторами и специалистами по городскому планированию.

Бернхард Цанд. В Лагосе вы придумали термин «пространство хлама» (junk space). Что это значит применительно к Европе?

Рем Колхас. Это словосочетание отражает суть влияния коммерции на архитектуру, красоту, на уникальность зданий и на отношение к ним. Ирония в том, что на Западе, как ни странно, чрезмерное внимание к экономике постоянно вгоняет нас в состояние хаоса. Раньше гордостью любого аэропорта были короткие и прямые пути от главного входа к выходам на посадку. Сегодня бесчисленные торговые площади превратили аэропорты в лабиринты. Иначе говоря, нам хватило двадцати лет, чтобы от изначальной парадигмы ясности и четкости прийти в итоге к абсолютному хаосу.

Стефан Бергдорф. Могут ли архитектура и проекты по городскому развитию как-то противостоять упомянутым вами силам — всемогущей коммерциализации и атомизации общества?

Рем Колхас. Когда мы создавали проект для студии Universal в Голливуде, то столкнулись в проблемой: различные части студии были рассеяны по довольно обширной территории. Мы спроектировали здание как некий механизм, который должен вновь объединять разрозненные компоненты. Нечто похожее мы сделали и в здании CCTV. Там есть так называемая «петля встреч» — общее пространство, где люди, работающие в отдаленных друг от друга офисах, легко могут случайно встретиться.

Бернхард Цанд. Можно ли сказать, что таким образом вы в более современной форме возрождаете идеи американского архитектора Луиса Салливана о том, что «форму определяет функция»?

Рем Колхас. Некоторые наши здания полностью воплощают эту концепцию. Забавно, но эта функционалистская идея настолько прочно забыта, так мало о ней знают, что сегодня она опять кажется абсолютно новой. В конце концов современность формируют идеи о просвещенности и прогрессе. Какими бы шаткими нам ни казались эти понятия, было бы абсурдом полностью отказаться от них, поскольку именно сейчас мы как представители Европы имеем возможность поделиться ими с миром. В свою очередь, в этом заключается эффективность европейской архитектуры и ее способность внушать доверие в век глобализации: мы можем менее стереотипно, чем другие, применять наши формулы и уделять более пристальное внимание условиям, в которых живут люди в разных странах.

http://www.spiegel.de

Перевод с английского Елены Паисовой