Полдень

Посмотрел на небо. Будто там есть что-то интересное.

Кормак Маккарти. «Дорога»

Волнистую степь освещает стоящее в зените солнце. Бронированный фургон валяется на боку. Колеса все еще крутятся. Задняя дверь выломана и висит на петле. Ветер гонит по степи разноцветные бумажки.

Человек в черной униформе бежит по потрескавшейся, темной земле. Перед ним покатый холм. Редкие пучки полыни. Человек задыхается, в руке у него большой пистолет. Красивый пистолет, хромированный. Слышны выстрелы. Человек падает. Пули вырывают из его спины куски черной ткани. Он вздрагивает, резко, всем телом. В нем последний раз тяжело проворачивается жизнь, и он замирает.

Маленький поселок в полынной степи. Дома из шлакоблоков. Все серое, словно покрытое слоем пепла. Даже небо. Вместо стекол в окна вставлены куски фольги. Злое, белое, сплющенное солнце яростно бьет в сверкающую фольгу. Смотреть больно. Пусто и тихо. Только под степным ветром дребезжит какая-то железяка.

Стоит на площади перед невысоким зданием сельской школы. Пиджак снял, рукава рубашки закатаны. В другой руке большая кожаная сумка. Ветхая дверь школы закрыта на замок. Подошел, подергал замок. Посмотрел через пыльные стекла. Никого. Пустой коридор. Крашеный темной краской пол.

Повернулся. На площади растет одно дерево. Листья пыльные, кажется, от жары съежились. Шелестят, как старая газета. Под деревом в жидкой тени старик в желтой фуфайке. Дорожный рабочий?

Сидит неподвижно, только губы шевелятся. Молится, что ли? У ног стоит новый, разноцветный географический глобус.

Надел пиджак. Поморщился. Тянет где-то сбоку, жмет. Подошел к старику. Поздоровался. Тот так посмотрел, словно они уже виделись. Под слабым ветром ветви подрагивают, и пятна тени скользят по сухой, твердой, как асфальт, земле.

— А что, школа закрыта?

— Закрыта. Лето.

— Странно. Я же звонил. Предупреждал, что приеду.

Поставил сумку. Вытер потный лоб. Зной страшный. Солнце давит, словно кулаком по голове лупит. Снова потер бок. Достал из кармана пакетик «маолокса», разорвал зубами и прямо так высосал. Старик спросил:

— Больно?

— У меня язва.

Объяснил. Губы все в белом налете. Спросил.

— А где все?

— А никого нету.

— От жары попрятались?

Старик кивнул.

— Ты погляди по сторонам. Скоро вообще никого не будет.

— А что останется?

— Пустота. Она пойдет по дороге, а навстречу ей никого. Тогда она остановится и спросит: «Эй, а где все?» Но ей никто не ответит.

— Так будет?

— Да.

— И это хорошо?

— А чего плохого?

— Я думал, ты Божий человек.

— Бог любит пустоту.

Старик улыбнулся, обнажив гнилые зубы.

Поднял сумку и пошел к стоящей на площади старой «Тойоте авенсис», серой от пыли. Открыл дверь, небрежно бросил сумку на заднее сиденье, где уже лежали кипы географических атласов и глобусы, точно такие же, как у старика. Сел за руль. Ключи торчали в замке зажигания. Завел машину, развернулся и выехал на трассу.

Пустая, насколько видно, дорога. Только белая разделительная полоса летит вперед к зыбкому, размытому горизонту. Вокруг черная, полынная степь. Покатые бурые холмы. А между ними соляные озера. Раскаленный воздух над ними дрожит. И кажется, что весь ландшафт как-то плавно колышется и вибрирует. Жарко. Кондиционер не справляется. Дышать тяжело. Потер больной бок. Не проходит.

Достал мобильный телефон. Позвонил жене. Никто не ответил. Длинные гудки. Включил радио. По радио рассказывали об ограблении инкассаторской машины. Выключил. Так и ехал вперед. Один в этой проклятой пустоте.

Проехал мимо поста ДПС. Притормозил. Никого нет. Выглядит заброшенным. На обочине стоит покореженная, закопченная машина. Похожа на его «Тойоту». Видимо, горела. Резина оплавилась, стекла вылетели на асфальт и застыли рыхлой кашей. Поехал дальше. Жарко. Хочется пить. За кадром его голос отчетливо произнес: «Иногда кажется, надо просто понять, что же это такое происходит».

Впереди возникла бензоколонка. Новая, благоустроенная, с магазином. Из ниоткуда. Как мираж в этой выжженной степи.

Заехал на бензоколонку. Все оцеплено желтой лентой. У магазинчика стоит семейный «Минивэн». Рядом милицейские машины и «скорая помощь». Работают мигалки. На носилках лежат накрытые заляпанными простынями тела. Один из милиционеров повернулся к нему, показал руками: мол, проезжай. Остановился, открыл окно.

— Мне только воды купить…

— Проезжай! Проезжай, давай! Нечего тут стоять.

Посмотрел, как носилки запихивают в «скорую помощь» и спросил:

— А что случилось?

— Семью тут убили. Четверых человек. Проезжай.

Выехал на пустую трассу. Солнце клонится к горизонту. Из белого стало розовым, но жара не спала. Снова позвонил жене. Никто не ответил.

В зеркале заднего вида показалась машина. Едет быстро. Догоняет. Но обогнать не спешит. Какое-то время так и ехали друг за другом. Потом завыла сирена. Машина выехала в соседний ряд, поравнялась с ним и стала прижимать к обочине.

Остановился. Из машины вышли двое в плотных, серых некрасивых пиджаках. Один — здоровенный, лысеющий, с большим брюхом. Второй — высокий, жилистый. Видно, что очень крепкий. Подошли, показали ксивы, потребовали документы. Достал бумажник — документов там почему-то не оказалось. Наверное, забыл. Эти двое обрадовались. Велели выйти из машины.

Так на двух машинах и подъехали к какому-то придорожному кафе. Двухэтажная хибара из шлакоблоков, покрытая местами осыпавшейся белой штукатуркой. Вместо окон — фольга. Подрагивает на ветру, и по стоянке мечутся солнечные зайчики. Припаркованы две фуры. В их тени лежат тощие, пыльные собаки. Вышли на жару. Жилистый вытащил из машины его сумку.

К двери кафе пришпилина молитва за тех, кто находится в дороге, а на противоположенной стене — большая фотография Далай-ламы. Пахнет бараниной. Когда вошли, дальнобойщики перестали есть и повернулись к ним. Молча, сидели и смотрели. Здоровяк подошел к стойке и что-то тихо сказал поварихе. Та протянула ему ключ.

В дальнем углу у умывальника узкая дверь. За ней темная деревянная лестница. Под тяжестью здоровяка ступени громко скрипели. Поднялись наверх и оказались в тесной комнате. Окно заклеено фольгой, и в комнате темно и душно. Здоровяк зажег настольную лампу. Сел на стул и вытер платком мокрый лоб. Все молчали, и было слышно, как тяжело он дышит.

Свет превратил комнату в убогий гостиничный номер. Стол, два стула, жесткое кресло и узкий диван. Дверь в ванную полуоткрыта, и видно, что кафель на стене там осыпался. Здоровяк поставил его сумку на стол. А Жилистый направил лампу ему в глаза и начал спрашивать. В который раз он принялся объяснять, что приехал из города. С проверкой от Горроно, выяснить, как школы готовы к учебному году. Он везет новое оборудование для кабинетов географии. Но все школы почему-то оказались закрыты.

— Что в сумке?

Это Здоровяк перебил его. Он растерялся.

— Там… там, ноутбук и методические материалы…

Здоровяк открыл молнию. Ни ноутбука, ни методических материалов в сумке не оказалось. Там были два туго набитых целлофановых пакета. Пистолет и черный конверт. Увидев пистолет, жилистый радостно улыбнулся, словно встретил старого знакомого. Пистолет был большой, красивый, хромированный. Он взял его, повертел, понюхал ствол. Из него недавно стреляли. Тем временем здоровяк вывернул на стол целлофановый пакет. Там оказались деньги. Пачки денег в банковской упаковке. В ужасе от всего случившегося, стал оправдываться: «Это не мое… Я не знаю, откуда это взялось… Мне, наверное, сумку подменили. У меня машина не запертая была».

— Кто подменил?

Это Жилистый спросил.

— Ну, там был один старик с четками.

Ответил он упавшим голосом, понимая, как глупо это звучит.

— Что ты нам лепишь? Машину инкассаторскую ограбили. Трех человек положили. И еще двоих оперуполномоченных. По радио передавали. Ты что, радио не слушаешь?

Он молчал, не знал, что сказать. Здоровяк достал из черного конверта какую-то карточку и усмехнулся.

— Не твое, значит? А это что такое?

Бросил ему конверт. Дрожащими руками взял конверт, вынул из него фотографию и, закрываясь рукой от направленного в глаза света, стал рассматривать. На карточке был изображен он сам, одной рукой защищающийся от чего-то, а в другой держащий фотографию. Посмотрел и растерянно оглянулся — не понял, как такое возможно. Стал потрясенно чего-то лепетать, но они его не слушали. Обменялись какими-то знаками и ушли в ванную. Пока они там шептались, изучал загадочную фотографию. Где он находится, непонятно. Фотография палароидная, тусклая, фона не разобрать.

Двое в пиджаках вернулись.

На лицах нехорошие улыбки. Явно придумали что-то гадкое. Здоровяк вытер потный лоб, надел очки и стал считать деньги. Жилистый подошел и протянул пистолет.

— Возьми.

— Зачем? Не надо. Я даже стрелять не умею.

— Возьми, сказал.

Жилистый откинул полу пиджака и расстегнул свою кобуру. Машинально взял пистолет, отступил к стене и мгновенно понял, что они задумали. Палец сам нащупал кнопку предохранителя. Весело улыбнувшись, Жилистый выхватил свой ствол. Успел выстрелить первым. Три раза. Жилистого отбросило в другой конец комнаты. Он выбил хлипкую дверь в ванную и упал. Его длинные ноги остались торчать в комнате. Они судорожно подрагивали.

Здоровяк перестал считать деньги и удивленно уставился на него. Какое-то время они просто пялились друг на друга. В очках вид у Здоровяка был удивительно мирный. Неожиданно Здоровяк резко дернул за шнур настольную лампу. Она упала, и свет погас.

Темноту разрезала резкая вспышка выстрела. Затем еще одна. Закричал что-то нечленораздельное и принялся палить в ответ. Призрачные вспышки выстрелов освещали комнату, но слишком быстро гасли, не давая что-либо рассмотреть. Что-то сильно, но мягко ударило его в бок. Он упал на колени около окна и продолжал стрелять в темноту.

Внезапно грохот выстрелов стих. И обрушилась тишина. В комнате пахло чем-то кислым. Наверное, порохом. Несколько пуль попали в фольгу на окне. Через дырки в комнату падали узкие, косые лучи белого света. Он ощупал свой бок и поднес руку к свету. Она была вся в крови. С трудом встал на ноги и сорвал с окна фольгу. Сжимая в руке пистолет, Здоровяк лежал, привалившись спиной к стене и свесив голову набок. Очки по-прежнему сидели у него на носу. Во лбу была круглая дырка. В ней пузырилась кровь. На стене за его головой расплылось неровное пятно, словно кто-то разбил о нее банку с засахаренным вареньем. Снизу донеслись крики, послышался скрип ступеней. Он засуетился, выронил бесполезный пистолет, зачем-то засунул в карман загадочную фотографию, схватил пустую сумку и вывалился в окно.

Упал спиной на крышу подсобки, а потом свалился на землю, больно стукнувшись о твердую, словно каменную почву. В тени подсобки лежала рыжая, безрогая корова ростом с большую собаку. Напуганная его падением она вскочила и, покачиваясь, побежала в солнечное марево, вздымая копытами белую пыль.

Зажимая рукой рану в боку, он доковылял до трассы и осмотрелся. Никого. Только ветер свистит. Вдалеке появился автобус. Как мираж, он скорее не ехал, а плыл, скользил в дрожащих струях воздуха. Не дожидаясь приближения автобуса, он перебежал дорогу и исчез в невысоких коричневых холмах, поросших редкими пучками полыни.

Очень хотелось пить. Он шел вдоль соляного озера, которое нестерпимо сверкало на солнце. Смотреть нельзя, глаза начинают слезиться. Воздух над озером кипел. У берега скопилась белесая, грязно-белая пена. Поднялся на невысокий холм и увидел его.

Нет, сначала он увидел птиц. Черных птиц, в основном ворон. Чуть поодаль на боку лежал бронированный фургон. Ветер гнал по степи какие-то разноцветные бумажки. Подошел ближе и увидел, что это деньги.

При его приближении птицы разлетелись, открыв валяющийся на темной земле труп в черной форме и почему-то в одном ботинке. Вся спина его была исклевана. Рядом валялся блестящий пистолет. Он облизнул пересохшие губы, ухмыльнулся, поднял пистолет и засунул его за пояс. Но труп так и не перевернул. Не решился.

Подошел к фургону. Лобовое стекло было покрыто паутиной трещин. Шофер висел на ремне, уткнувшись головой в руль. Сидящий рядом откинулся на сиденье. Грудь — в запек-шейся крови. Подошел к висящей на петле задней двери, вздохнул и принялся набивать деньгами сумку.

Спустившись с холмов, вошел в маленький поселок. Пусто и тихо. Дома из шлакоблоков. Вместо стекол вставлены куски фольги. Все серое, словно покрыто слоем пепла. Еще издалека, увидев знакомое здание школы, понял, что ждет его на площади.

Старик по-прежнему сидел под деревом и перебирал четки. Смотрел, как он, держась за бок, пересекает площадь.

— Больно?

Кивнул. Оторвал от окровавленной рубашки руку. Посмотрел на кровь.

— Значит, Бог любит пустоту?

Спросил и, не оборачиваясь, пошел к серой от пыли «Тойоте». Открыл дверь. Бросил свою сумку на сиденье. Сел за руль. Ключи торчали в замке зажигания. Завел машину, развернулся и выехал на трассу.

Дорога, пустая от горизонта до горизонта. Подъехал к посту ДПС. Теперь там были люди. Гаишники. Белые рубашки сверкают на солнце, как доспехи. Морды красные, пунцовые. Пот стекает ручьями. Вынул из сумки пистолет. Положил на сиденье. Затормозил. Лениво машут рукой — проезжай мол. В такую жару ничего неохота делать.

Поехал дальше. Вскоре из тусклого марева выплыла бензоколонка. Заехал туда. Знакомый «Минивэн» припаркован у магазинчика. Четыре человека. Семья. Муж, жена, двое детей. Девочка постарше, мальчик поменьше. Веселые. Сказали что-то про жару. Кивнул. У девочки фотоаппарат. Снимает все вокруг. Хотела снять его.

— Не надо, меня нельзя снимать.

— А я все снимаю. Все, что есть.

Наглая. Вошел в магазин.

Вышел. На плече сумка, в одной руке упаковка воды, другой зажимает свою рану. Стал засовывать деньги в карман. Неловко. Выронил фотографию. Ту самую. Мальчик подбежал, поднял и подал ему. Стал смотреть на фотографию. Задумался.

Не заметил, что девочка его снимает.

В последней момент успел закрыться рукой. Так и щелкнула его смотрящим на фотографию. Ухмыльнулся, порвал свою первую фотку. Выкинул. Еле доковылял до машины.

Девочка положила карточку в конверт, подбежала к нему и сунула в сумку.

— Возьмите. Может, вам пригодится.

Не сумел избавиться от этого проклятья. Девочка заметила расплывшееся по рубашке пятно крови.

— У вас кровь!

Оглянулся. На асфальте отчетливо видны пятна крови. Глянул устало сначала на нее, потом на пистолет в своей сумке.

Ехал вперед по голой степи. Ничего нет. Только белая разметка летит к расплывчатому, зыбкому горизонту. Жадно пил воду. Потом смотрел в окно, как струится вокруг ландшафт. Его голос за кадром отчетливо произнес: «Иногда кажется, надо просто понять, что же это такое происходит… Если не понимаешь, что вокруг творится, как узнать: кто ты и на что способен? Как изменить то, что есть?»

Раздался телефонный звонок. Вынул трубку. На дисплее высветилось: «Жена». Открыл окно и выбросил трубку на дорогу. Впереди появился автобус. Как мираж, он парил в прозрачных струях раскаленного воздуха. Пересек осевую. Прибавил газу и понесся вперед. До конца не верил, что автобус настоящий.

Автобус вынырнул из солнечного тумана неожиданно близко и стремительно надвинулся на него, закрывая весь мир. Железный, огромный, как гора.

К вечеру с Каспийского моря натащило облаков и зной спал. Закатное солнце освещало смягченные туманом холмы. «Минивэн» медленно катился по трассе. В машине было весело. Играло радио. Взрослые и мальчик подпевали. Девочка возилась со своим аппаратом.

Из мглы появился гаишник. Указывал объезд по степи. Впереди дорога была перекрыта машинами с мигалками. Стали объезжать. Увидели съехавший в кювет автобус. Испуганный водитель что-то нервно объяснял гаишникам. Метров через тридцать стоял остов покореженной, покрытой копотью машины. Она была забита пеной из огнетушителя. И от нее валил белый пар. Колеса все еще тлели, резина оплывала пористой массой.

Девочка высунулась из окна и стала снимать. Мать одернула ее.

— Что ты снимаешь? Аварию? Зачем?

— Я все снимаю. Все, что есть.

Наглая девочка.