Катарсиса не будет

Этот разговор состоялся 19 января 2011 года. За пять дней до гибели Анны Яблонской.

Даниил Дондурей. Расскажите о самых разных своих впечатлениях. Ваша работа была, на мой взгляд, основной. Как бы вы оценили поток сценариев, если исключить графоманию. Какие жанры, литературные пристрастия, особенности поэтики, темы, истории, типы восприятия жизни продемонстрировал этот поток?

Зара Абдуллаева. Наверное, читателям интересно, какой процент на 545 сценариев составила графомания?

Кристина Матвиенко. Ее было не так много.

З.Абдуллаева. Да. И в ней лидировала мелодрама. Видимо, людям внушили, что это самый ходкий товар. Главное мое впечатление от основного потока — отсутствие оригинальных идей. Не появилось нашего постчеченского, условно говоря, «Таксиста». Но и — мы любим с Лешей Медведевым вспоминать этот пример — такой же дорогой идеи, как в малобюджетном американском фильме про двух дайверов, жену с мужем, которых съели акулы, собравшем миллионы в прокате. В тех же сценариях, которые мы выбрали для обсуждения, были удачны либо начало, либо вдруг какой-то талантливый поворот, либо незаемная общая интонация, что и заставило приглядеться к этим текстам.

Второе впечатление: не было ярких попыток осмыслить, освоить сегодняшние проблемы российской повседневности. Может быть, только «Апатрид» Алексея Юсева — про национальные отношения. Но этот сценарий мы не взяли в шорт-лист, так как текст был не очень сильным. Зато выбрали «Джуги» Пулата Ахматова — историю вроде бы о том же, но менее плакатную, с массой подробностей, хотя и не слишком смелую, жесткую. При этом важно отметить: речь идет не столько о конкретных сценариях, сколько об отсутствии киноиндустрии. Если б она была, то сценариев, думаю, шестьдесят можно было бы довести до экрана. Доработав, конечно, эти тексты с режиссерами. Мне кажется, это главное достижение конкурса. Но все хотят быстрых результатов. Есть талантливые люди, хотя еще не оперившиеся, не уверенные в себе, не очень решительные. С ними надо работать, их вдохновлять. Они должны иметь среду и заинтересованное окружение.

Кроме того, пора разобраться с нашими мифами о том, что есть коммерческий проект, а есть арт. Продюсеры в этом ничего не понимают. Или не хотят делать усилий. Или не имеют производственных и личных возможностей видеть чуть вперед. Я, например, показывала «Крыло бабочки» Анастасии Истоминой. На мой взгляд, это крепкий мейнстрим, который мог бы стать интересным при соответствующей работе. Но мне сказали, что наша публика еще к таким триллерам не готова. А я не уверена в этом. Что такое в нашем пространстве «коммерческое кино»? Это ведь смешной вопрос. А еще всем хочется неведомых шедевров, но каждый понимает это свойство текста в силу своей испорченности. Я думаю, что важнее иметь сценарии, с которыми можно и хочется работать. И у нас такой приличный драматургический материал есть. Согласна?

Татьяна Друбич, Даниил Дондурей на церемонии награждения победителей конкурса

К.Матвиенко. Согласна. Я оптимистично смотрю на результаты нашего конкурса. Но я не продюсер и не понимаю, когда режиссеры и продюсеры говорят, что сценарии не совершенны. Когда выходят хорошие, по их мнению, фильмы, мне они таковыми не кажутся. Я не понимаю, почему тексты, которые они отвергли, хуже тех, с которыми они решили работать. Но если говорить об общем потоке — о ста, скажем, или двухстах сценариях, — то самым тяжким впечатлением было размытое представление о жизни, о том, что такое современный герой, живущий в Москве, имеющий какую-то работу, семью. О том, как он одевается, как и что говорит, например, за столом: «Скушай это или вот это». То, как сценарист видит современную жизнь.

З.Абдуллаева. Там же были и сериальщики.

К.Матвиенко. Наверное. Но в их глазах искривленное стекло, сквозь которое они смотрят на жизнь. Все мимо. Чушь и безобразие. Я понимаю, что такие сценарии берут на телевидении и отчасти для кинотеатрального проката.

Но я тем не менее уверена, что количество хороших вещей было достаточным. В них есть попытки отразить современные конфликты. Реально удельный вес сценариев, в которых чужой, провинциал приезжает в Москву и пытается адаптироваться, был заметный. Вы можете сказать, что подобное мы уже читали, смотрели. Все равно приличные сценарии на такую тему были. В них пойман нерв современной жизни, который для меня важнее мастерства.

З.Абдуллаева. Для меня, безусловно, тоже. Но, к сожалению, в таких историях именно нерв не был задет.

К.Матвиенко. А чем плох сценарий «Москвич» Владимира Козлова — про мужика, который приехал в Москву и устроился на овощебазу? Я не знаю, насколько такие истории вторичны, но для меня это современность.

Алексей Медведев. Вернусь к началу. Мы все не продюсеры, и не стоит сравнивать наше мнение с продюсерским. У нас в стране успешных продюсеров, наверное, два-три человека. Это люди, которые осознанно делают выбор и добиваются, чего хотят. Роман Борисевич хочет возглавить российскую «новую волну» и в какой-то степени у него это получается. Константин Эрнст хочет доказать, что российский фильм может заработать больше, чем голливудский, если его безостановочно рекламировать по Первому каналу, и у него иногда это выходит. Хотя такая реклама, как мы знаем из материалов «Искусства кино», во Франции, например, запрещена, потому что тогда блокбастер получит слишком большое преимущество по отношению к артпроектам. Так вот: у нас два или три продюсера, но даже в их биографиях были провалы и неправильный выбор. Поэтому нам надо смело ориентироваться на собственное мнение. И стесняться мы его не будем.

Теперь по поводу графомании. У меня есть критерий. Когда я замечал, что человек пишет в диалогах «вы» с большой буквы, это было четким признаком автора-графомана. Потому что в нормах русского языка нет такого употребления в диалогах, прозе. Это норма только для официальной переписки. Если автор так пишет, значит, он уважает слово, личность, культуру. А когда человек приступает к творению культуры с уважения культуры, а не с радикального жеста или хоть какого-то переосмысления стереотипов, то это графоман. Теперь по поводу процентов. Так как я отбираю кино, то у меня закон двух процентов. Из тех фильмов, которые я смотрю на фестивалях, десять процентов мне интересны и два процента нравятся по-настоящему. Из ста фильмов десять я соглашаюсь рассматривать и готов отбирать, а два запомню надолго или навсегда. В нашем конкурсе, как ни странно, соотношение примерно такое же. Просто на фестивалях уже сделан предварительный отбор. У нас же, естественно, из пятисот сорока пяти сценариев четыреста был мусор. Не всегда графомания, но все равно неликвид. Очевидно, что эти тексты были написаны раньше и с расчетом на конкретного заказчика. Очень много было новогодних историй, которые явно писались по заказу каналов, а потом…

Кристина Матвиенко, Зара Абдуллаева

З.Абдуллаева. Новый год прошел.

А.Медведев. Да. Очень много сырых, недолепленных сериалов. Хотя конкурс был анонимный, это сразу видно. Про сто сценариев можно говорить. Про десять — говорить уже серьезно. Два из них или два с хвостиком мне по-настоящему понравились. Хочу согласиться с Зарой по поводу полуфабрикатного характера многих сценариев. И я тоже смотрю на это оптимистично. Мне кажется этот драматургический материал интересным. Но даже в тех работах, которые можно серьезно обсуждать, есть очевидные просчеты. Кристина вспомнила сценарий «Москвич». Но там нет финала.

Алексей Медведев

К.Матвиенко. Героя избивают, он лежит на снегу.

А.Медведев. И что? А чем фильм закончился? Мне показалось, что чисто написанный сценарий — это «Я умею вязать» Татьяны Богатыревой. В нем я не вижу, что можно переписать.

З.Абдуллаева. Конечно. Его свойство — абсолютный не формат. Я бы вот как сказала: так сценарии не пишут. Ура! Берем!

А.Медведев. Это очень важная тема. И мы с ней столкнулись. Люди, приславшие сценарии, которые мы беремся серьезно обсуждать, продают, в общем, не сюжеты, а миры.

З.Абдуллаева. Авторский голос.

А.Медведев. Да, да. Поэтому мы согласились с тем, что сценарий «Я умею вязать», который ближе, вероятно, к прозе, может быть экранизирован. Точно такая же история была и с пьесами. Два отобранных текста вроде формально, и не только формально, записаны именно как пьесы. Неизвестно, как на экране будет себя вести театральная условность. Тем не менее мир, который там возникает, вполне под силу современному кинематографу, и его интересно было бы воссоздать.

З.Абдуллаева. Здесь два обстоятельства. Безусловно, эти тексты можно экранизировать, но возникает засада с режиссурой, и с ней, я уверена, у нас больше проблем, чем с литературными текстами. У меня и возникло впечатление, что авторы этих пьес работают более ответственно, чем сценаристы. Правда, мы читали лучших драматургов и — поток сценариев. Дело не в мастеровитости, а в том, что эти — так называемые пьесы, как и «Я умею вязать», — не вызывают вопросов. Они могут нравиться/не нравиться, но уровень авторского голосоведения в них не срывается, не спотыкается.

Участники конкурса

К.Матвиенко. Этих авторов в театральном сообществе ругают за не формат. И говорят: «Как же это можно ставить в театре? Это кинематограф».

З.Абдуллаева. У нас маловато режиссеров. А все утешаются тем, что «нет историй». Вот мантра мантр.

К.Матвиенко. Конечно.

Д.Дондурей. Не кажется ли вам, что недоделанность сценариев — свидетельство слабости российской киноиндустрии? Может быть, наше невнятное кинопроизводство заставляет сценаристов присылать заготовки, которые будут трансформированы, точнее, приспособлены под интерес режиссеров, продюсеров.

Татьяна Богатырева, Даниил Дондурей

К.Матвиенко. Сценарий «Я умею вязать» даже в этом случае иным не станет.

З.Абдуллаева. Не кажется. Наши семнадцать текстов в шорт-листе — все с голосом и миром. Остальные, требующие доработки, написаны, как вышло, и все.

К.Матвиенко. Согласна.

А.Медведев. Сценарий «Я умею вязать» не станет другим и должен остаться собой. Я, честно говоря, не вижу здесь никого, кроме автора, в качестве режиссера. Хотя, может быть, найдется конгениальный. А вот если б я был продюсером Маl'aria Наталии Репиной, то сказал бы: «Да, это довольно серьезный продукт. В него много вложено и многое прочувствовано. Но герой — старомодный, пришедший из кинематографа 70-х». Я бы из этой истории оставил только существование двух разных людей на фоне катастрофы. Именно разных, а не то, что герой, который намного старше героини, как-то рефлексирует по этому поводу, и так далее.

Наталия Репина

К.Матвиенко. Но это будет твоя история, а не автора.

А.Медведев. Но я же не выступаю в данном случае как редактор. Я просто разыгрываю гипотетическую ситуацию. Говорю, что тут мне интересно, хотя герой выпадает, на мой взгляд, из ткани современной актуальной жизни. Из духа времени, как я его ощущаю. Но кому-то герой может показаться странным, неоднозначным, интересным.

Д.Дондурей. Не кажется ли вам, что авторы понимали, что посылают текст в журнал, а не в производственную компанию, что реальный результат — опубликованная работа?

З.Абдуллаева. Нет. Сценарист, драматург откликаются на любой зов, где хоть что-то пообещали.

К.Матвиенко. Конечно.

А.Медведев. 99 процентов авторов, чьи работы мы готовы обсуждать, я уверен, являются читателями «Искусства кино». Они наверняка представляют себе контекст.

З.Абдуллаева. Публикация, конечно, важна. Но все-таки цель — довести до экрана хотя бы один-два сценария.

Д.Дондурей. У вас не было политических или остросоциальных текстов? Вы чувствовали, что у авторов есть в этом смысле какие-то ограничения?

З.Абдуллаева. Нет. Что казалось им сегодня важным или востребованным, то они и делали.

А.Медведев. Было что-то про диссидентов, КГБ, про ветерана Великой Отечественной войны, которого обманули…

Д.Дондурей. Сюжеты на политические темы им кажутся ненужными или пошлыми?

З.Абдуллаева. Да просто на эти темы были слабые сценарии. К сожалению.

Д.Дондурей. Ничего не болит у авторов по поводу социальных проблем?

К.Матвиенко. Эти темы их не очень интересуют.

Пулат Ахматов

Д.Дондурей. То, что обсуждается на Манежной площади — «Россия для русских» и в Интернете, — их совсем не волнует? А как обустроиться в Москве, они переживают?

А.Медведев. Все социальные темы были, но, к сожалению, в не очень сильном исполнении. Мы должны учитывать, что 99 процентов наших авторов — еще не состоявшиеся сценаристы. Они не обладают пока темпераментом и опытом, чтобы написать хороший жесткий политический сценарий.

З.Абдуллаева. Из них никто не стал еще Балабановым и не нашел своего Сельянова.

А.Медведев. Да, да.

К.Матвиенко. А «Револьвер» Андрея Щербинина, а «Джуги» Пулата Ахматова?

А.Медведев. Нельзя этого требовать от дебютантов. Они не сумеют справиться с такими задачами. Если б могли, уже давно прославились.

Д.Дондурей. А почему не попытались замахнуться?

А.Медведев. Наверное, думали, что это непроходимо.

З.Абдуллаева. А по-моему, политическое их не интересует, им еще с личным пространством надо разобраться. Хотя «Контрабас» Леонида Корина задевает и мир, существование мальчика, служившего в Чечне, и социальное время. Там только любовную линию надо убрать. Но, наверное, это уступка для потенциальных продюсеров.

А.Медведев. Были сценарии про Чечню и беспредел, но как общую черту я бы назвал темперамент наших авторов для подобных сюжетов достаточно приглушенным, мягковатым. То ли это связано с осторожностью дебютантов, то ли с их стремлением вырастить более или менее органичный цветочек на своей делянке.

З.Абдуллаева. Скорее, это свойство времени, как его ощущают наши авторы.

А.Медведев. Вот сценарий про бездомных детей.

З.Абдуллаева. «Переправа» Даниила Дресвянникова.

А.Медведев. Это не Шекспир, но там ничего ни прибавить, ни убавить. То, что человек хотел сделать, то и сказал. Правда, в неких рамках.

Д.Дондурей. Есть исследование 2010 года про молодых людей от восемнадцати до тридцати пяти лет. Результат зафиксировал их тотальное желание встроиться в систему жизни. Все успешные люди — конформисты. При этом в Интернете они живут одной жизнью — и честно пишут, как относятся, например, к аресту Немцова, а на службе ведут себя законопослушно. Грубо говоря, все хотят попасть на работу в «Газпром». Не было ли у вас ощущения, что авторы хотят «правильно» писать, чтобы понравиться «правильным» продюсерам?

А.Медведев. Сложно делать обобщения.

З.Абдуллаева. Мы ничего не знали про авторов, про их возраст, положение.

А.Медведев. Иногда в свойствах файла оставались фамилии авторов, и я смотрел что-то про них. Был сценарий «Мадонна Лида» Валерия Саркисяна про тетку, которая ходит по Питеру беременная, а выясняется, что она — смертница. Думал, что первокурсник написал, на самом деле — питерский преподаватель, и ему за полтинник. Действительно, элемент конформизма есть, но я не уверен, что он поколенческий. Честно скажу, ведь и у нас — во всяком случае, про себя могу сказать — он есть. Был сценарий «Улица» Андрея Загидуллина, который, я отчетливо вижу, можно здорово снять. Про чувака, которого все чморят, а в финале он, испытав насилие над собой, эти унижения транслирует на своих близких, в своей семье. С одной стороны, я понимаю, что это очевидный плюс. С другой, в своей оценке начинаю проявлять конформизм, думая, что в зале будут сидеть три человека. В кинотеатре «5 звезд» в маленьком зале.

К.Матвиенко. А я про это не думала.

З.Абдуллаева. Мы не взяли этот хороший сценарий, потому что в нем что-то инстинктивно смущало. Призвук любования радикализмом.

Д.Дондурей. Чем вы руководствовались?

К.Матвиенко. Интуицией.

З.Абдуллаева. Предлагаю «Улицу» опубликовать и разослать режиссерам, продюсерам.

Д.Дондурей. Есть элементарный вопрос, который интересует продюсеров, занимающихся не только арткино. Все-таки вы сделали два списка. Чем отличаются сценарии для так называемого «фестивального» кино и те, в которых вы считывали коммерческие перспективы? Назовите критерии. Возможны ли они? Или все это условности? Я имею в виду четкие характеристики и свойства разных групп сценариев.

З.Абдуллаева. Сценария «Наша Russia: яйца судьбы» у нас не было.

А.Медведев. Нам его не предлагали.

Д.Дондурей. И все-таки, что такое для вас коммерческий ресурс?

З.Абдуллаева. Это мифология. Если совсем просто отвечать, то где фабула не расходится с сюжетом. Но и это не всегда срабатывает.

Д.Дондурей. Но у вас два списка. Продюсеры об этом спрашивают.

К.Матвиенко. Коммерческое — это то, что ладно скроено и где меньше маргинальных героев.

А.Медведев. В авторском списке у нас действительно мало героев, которые были бы представителями какого-то определенного класса, какой-то социальной среды. Как правило, в авторском сценарии мы имеем дело с неким отверженным, выброшенным из социума в силу обстоятельств или экзистенциального выбора человеком, который движется по различным социальным стратам, попадает в разные ситуации, встречается с разными людьми. Так возникает стереоскопическая картина. У нас социально укорененного героя, которого можно встретить в кинематографе, скажем, Кена Лоуча, в авторском списке не было. А в список мейнстрима мы включили сценарий «Дни и сумерки» Татьяны Столбовой про хоккеиста, где есть простой, понятный герой из сегодняшней жизни. Спортсмен, который заканчивает спортивную карьеру и ищет себя. Это сценарий, который человеку, не имеющему склонности к маргинальным мирам художественного воображения, теоретически было бы интересно посмотреть, идентифицироваться с героем.

С другой стороны, все эти разделения жутко условны. Потому что в нашем кинематографе коммерческие критерии не выработались. Это критерии не жанра или стиля, а обстоятельств времени, места, имен. Если бы фильм «Ирония судьбы. Продолжение» был снят, условно говоря, Эйрамджаном или Говорухиным, вроде бы народными режиссерами, то на прокат он не смог бы рассчитывать. Кассовый успех возникает при конкретной поддержке продюсеров, когда фильм подается как событие. А те вещи, которые мы условно называем «коммерческими» из-за того, что там более доступные для широкого зрителя ситуации и герои, в наших условиях могут оказаться чистым артом, то есть фестивальным кино.

З.Абдуллаева. Во второй список мы включили более мейнстримные сценарии, которые в нашем климате тоже требуют спецопераций и долгого проката. Простейшим критерием был не столько герой, которого режиссер может повернуть в любую сторону, но линейное повествование. Напоминаю при этом, что сценарий «Личное пространство» Владимира Серышева мы включили в артсписок, хотя это жанр. Однако так сделанный жанр является в наших условиях артом. А сценарий «Стыд» Кати Мавроматис (про жен подводников) с ясными драматическими характерами, который, казалось, мог попасть в артсписок, мы перенесли в мейнстрим.

А.Медведев. Добавлю. Когда я думал о коммерческих сценариях, то прежде всего о проекте, который попал в наш основной список. «Личное пространство» — триллер, мне он очень понравился. Я могу представить, как этот проект сделать, условно говоря, сенсацией, коммерчески успешной. И снять дешево.

З.Абдуллаева. Я показывала его режиссерам и продюсерам. Мне сказали, что это либо вторично, либо у нас время еще не пришло для таких сценариев, либо надо переписать.

А.Медведев. Они не понимают.

К.Матвиенко. Если прочитать только сюжет, то это вторично, третично. Там дело не в сюжете, а как написаны отдельные сцены. Как строится диалог.

Д.Дондурей. Я тоже обескуражен. Мне очень понравился этот сценарий, дело там не в сюжете. Но потенциальные инвесторы его не оценили.

А.Медведев. Это они как раз критики, а не мы. Они-то вспоминают о своих амбициях и о фильмах из своего культурного бэкграунда. Это они хотят чего-то «пооригинальнее».

З.Абдуллаева. Или совсем попкорна.

Д.Дондурей. Не кажется ли вам, что срабатывает стереотип: такие фильмы трудны для потенциального покупателя билетов? То есть посложнее для восприятия — это арт, попроще — мейнстрим?

Геннадий Костров, Дмитрий Фикс

З.Абдуллаева. Зачем нам это обсуждать?

К.Матвиенко. Это общечеловеческая мантра. Они, с одной стороны, про аудиторию думают слишком плохо. С другой стороны, аудитория с утра до вечера смотрит телевизор, где все доходчивое показывают. Но мне кажется это унизительным. Кто эта аудитория? Я не понимаю. О ком идет речь? Это абстрактная социология, которая ровным счетом ничего не говорит об этих людях. «А вы им показывали?» — хочу их спросить.

Д.Дондурей. Они уверены, что заранее знают.

К.Матвиенко. Вторая мантра — про свет в конце туннеля.

Д.Дондурей. Один из потенциальных инвесторов об этом как раз говорил. У него есть представления о своей культурной миссии. Он спросил: «Почему все они такие депрессивные? Неужели ничего позитивного не было? Или вы такие специальные цензоры?»

З.Абдуллаева. Кристина права. Я тоже все время слышу одно и то же. Но в «Язычниках», например, каждый герой проживает огромную жизнь и в финале становится совсем другим. Более человекообразным. Это не «свет в конце…», но нечто более важное для укрепления чувств и нервов зрителей.

Д.Дондурей. А как с картиной мира?

З.Абдуллаева. Она преображается для каждого в «Язычниках» в самую правильную, я настаиваю, сторону.

К.Матвиенко. И в финале все хорошо: девочка после самоубийства жива, и папа вернулся. Я хотела бы понять, когда говорят про нужды аудитории. Что имеется в виду? Ведь если думать о том, что говорил Аристотель, то они как раз вульгарно понимают катарсис. Публике нужна надежда, что их жизнь не тра-ля-ля…

Борис Хлебников

Д.Дондурей. В финале «Ночей Кабирии» она плачет и улыбается.

З.Абдуллаева. И что хорошего?

К.Матвиенко. Ничего. Через сюжет ты можешь точно так же преобразиться. То есть они хотят увидеть нечто, отличающееся от жизни людей, которые вам чинят после пожара подъезд. Я хочу понять природу этого страха.

Д.Дондурей. Им кажется, что предназначение искусства и даже кинематографа…

К.Матвиенко. Но это пропаганда.

Д.Дондурей. Не совсем.

З.Абдуллаева. А я думаю, что отсутствие катарсиса есть очень важное и точное ощущение, понимание времени. Честное и серьезное.

К.Матвиенко. Да.

З.Абдуллаева. В какой-то давней своей статье я привела слова Николая Пунина о том, что не надо бояться отчаяния. Редактор заподозрил ошибку, переписав: не надо предаваться отчаянию. Всегда полезно читать верстку и держать ухо востро.

Д.Дондурей. Эта мысль про отчаяние еще не всем доступна. Хотя я тоже так думаю.

А.Медведев. Эта мысль не еще, а уже недоступна. Потому что и советское кино, и Голливуд так называемого «золотого века» не боялись пессимистических финалов. Для человека, который любит кино, такой вопрос в принципе проблемой не является. Я люблю фильм «Смерть господина Лазареску», но, исходя из сюжета, ничего более депрессивного представить нельзя. С другой стороны, и ничего более эйфорического.

З.Абдуллаева. И более возвышенного.

А.Медведев. Да, отчего душа трепещет и наполняется мрачным, но ликованием. Я не могу привести в кинематографе за последние пять-десять лет другой фильм.

З.Абдуллаева. Чуть раньше еще «Розетта». Сердце разрывалось одновременно от горя и счастья. И, конечно, «Собачья жара» Зайдля.

А.Медведев. Да. Но это территория искусства кино. Так и журнал называется. А насколько зритель готов мириться, грубо говоря, с не комфортным финалом? Какой-то, очевидно, готов.

К.Матвиенко. Я с моими коллегами занимаюсь документальным театром. Показываем спектакли бесплатно, без билетов, в провинции. Выступая на обсуждении, 80, если не больше, процентов зрителей говорят: «Зачем нам смотреть то, что я вижу на остановке автобуса?» Ни «Улица», ни «Москва» Елены Корольковой им не нужны. Это реально так. Видимо, есть вещи, которые мы не можем до конца понять. Когда я жила в общежитии, то смотрела только такое кино. А эти люди не хотят.

Д.Дондурей. Вы довольны конкурсом?

З.Абдуллаева. Надо продолжать.

К.Матвиенко. Работа была интересная, вдохновляющая. Пусть пишут дальше.

З.Абдуллаева. Надо убедить режиссеров, что сценарии есть.

К.Матвиенко. Но они постоянно говорят, что нет. А это не так.

Д.Дондурей. Есть опасность, что режиссеры и продюсеры не увидят тот результат, который мы получили.

З.Абдуллаева. Режиссеры ведут себя так же, как те зрители, о которых говорила Кристина: «Мне не надо». По другим, возможно, причинам, но и они закрыты.

А.Медведев. У меня очень позитивное ощущение от конкурса. Самое главное, чтобы что-то происходило. В результате этого конкурса мы заметили двух-трех человек, которые на подходе и, может быть, мы их чуть-чуть подтолкнем. Внушим крошечную дозу уверенности в себе для того, чтобы написать следующую работу. Это ко всем авторам относится. Но проблема, как я ее смутно ощущаю, лежит в области темперамента сценаристов, которые все-таки недостаточно рискуют.

Д.Дондурей. Нет ли в этой закрытости какой-то неадекватности вызовам жизни?

А.Медведев. Есть. Потому что у нас феномен успеха складывается на каком-то местечковом уровне.

З.Абдуллаева. Я показывала «Язычников» режиссерам. Говорила, что это «бомба». Сначала они восхищались, потом — начинали сомневаться.

А.Медведев. Вот. Потому что наш режиссер думает не о том, что его фильм может стать «бомбой», что у людей могут глаза из орбит вылезти, а на своем уровне: здесь денег дадут, там телеканал купит. И опять скулят про нехватку сценариев. Был бы у нас Оливер Стоун, он бы нашел десять политических сценариев. Да про Ельцина снял бы фильм и сразу на «Оскара» стал продвигать, если ставить такую цель, что, впрочем, необязательно.

З.Абдуллаева. Короче, все более главной становится проблема мотивации.

А.Медведев. Да, темперамента и мотивации. Именно с этой проблемой приходится иметь дело и, собственно говоря, для этого конкурс и нужен. Никаких проблем он не решит, но, может быть, добавит мотивации и задора, как ни пошло это звучит, тем людям, которые решили связать свою судьбу с кинематографом.

Д.Дондурей. Как инициатор проекта я хочу выразить вам огромную благодарность. Это было и богоугодное, и киноугодное, и гуманитарное дело. Думаю, мы его продолжим.

Для иллюстрирования материала использованы фотографии А.Евстратова