Революция женщин

У каждой революции есть скрытые движущие силы. Не просто «недовольство широких масс» (они всегда недовольны), и не «заговор мировой закулисы» (она постоянно плетет свои сети), а нечто загадочное. Выход энергии из неожиданного источника.

Например, иранская революция 1979-го и вообще всплеск исламского фундаментализма — это, если можно так выразиться, «революция внуков». Отцы отрицают ценности дедов, внуки к ним возвращаются. Представим себе такую картину: родители переехали в город, оставив малолетних детей в деревне на попечении деревенских бабушки с дедушкой. Уехали, стали городскими людьми, а своих детей совсем забыли. Ясно, что дети будут любить деда с бабкой, а папу с мамой возненавидят. Они воспримут и усвоят деревенские ценности. И чем сильнее будет в них обида на родителей, тем агрессивнее они будут эти ценности отстаивать. Это очень схематично, конечно. Но в целом верно описывает ситуацию.

Почему мусульманский Восток так резко среагировал на ускоренную вестернизацию, почему знаменем последних десятилетий стало возвращение к исконным принципам ислама? Попытайтесь себе представить, что в России ХХ века власть вдруг навязала народу нечто совершенно чуждое национальным жизненным навыкам — да тот же ислам, к примеру. Это был бы глубочайший социально-психологический шок. Точно такой же, какой испытали жители поспешно вестернизируемого Ирана. Женщина в открытом платье, одиноко шагающая по тротуару, — это культурный нонсенс. И монстр для человека, выросшего в традиционной исламской культуре. Но и женщина в одежде до пят, с закрытым лицом, выходящая на улицу непременно в сопровождении мужа или брата, — точно такой же монстр и нонсенс для русского. Если бы в России верховная власть вдруг запретила выпивку и мини-юбки, побивала бы камнями неверных жен, а за кражу рубила бы руки — будьте уверены, в стране очень скоро грянула бы Великая европейско-либеральная революция, поддержанная широкими народными массами.

Вот схема фундаменталистской революции, «революции внуков»: многовековая традиция — резкая инновация — реакция в виде попыток восстановить традицию (часто в более суровом обличье, чем исторический образец).

Теперь на наших глазах в Тунисе, Египте, Йемене и Ливии происходит нечто, в принципе, другое. Я бы сказал, прямо противоположное. Там происходит модернизаторский бунт. Восстание против косной традиции.

Олицетворением традиции, ее самым худшим воплощением стали лидеры этих стран, сидящие на своих постах по двадцать, тридцать, сорок лет. Даже если сами эти лидеры не были такими уж традиционалистами-фундаменталистами. Может быть, даже наоборот. Они, по их собственным заявлениям, героически сдерживали напор исламистов-радикалов. Хотя кто сегодня может поручиться, что сама эта «исламская угроза» не была выдумана арабскими диктаторами?

Радикальные исламисты, конечно, были, но вот была ли реальная угроза, что они придут к власти? А придя к власти, тут же устроят глобальную террористическую войну? Вполне вероятно, что это было пугалом для Запада. Чтобы западные правительства поддерживали этих диктаторов. Чтоб эти диктаторы могли свирепствовать и воровать как бы в обмен на стабильность на южном фланге.

Не знаю. И никто, наверное, не знает точно.

Еще одним воплощением традиции стали семьи диктаторов, разветвленные кланы. По существу, монархические семьи. Я где-то читал: «Народу Туниса не повезло, потому что новая жена президента Бен Али — из многодетной семьи». У нее десять братьев! Одному банки, другому дороги, пятому аэропорты, восьмому еще что-то. Сын Мубарака должен был стать следующим президентом и тоже править лет тридцать.

Третьим олицетворением традиции стала коррумпированная бюрократия, связанная с правящими кланами. Она была точно так же бессмертна, несменяема, самодовольна и бесконтрольна, как диктатор и его дети-братья-племянники.

Великолепное русское зодчество.

Нравится нам это или нет, но в большинстве стран большинство людей ассоциируют себя с государством, то есть с властью, с правительством. Поэтому любая смена правления — даже просто одной только главной фигуры — всегда воспринимается как смена вех, как реформа, как новые возможности для множества людей. И это далеко не всякий раз иллюзия! Хотя и иллюзий тут тоже немало. Но в любом случае: родиться при Каддафи, жить при Каддафи и умереть при Каддафи — это апофеоз гражданской безнадежности.

Желание перемен охватило арабские страны.

Но о каких переменах речь?

Наступает «революция женщин».

Великое учение ислама было приватизировано никчемными мужиками — вот основное несчастье нынешних арабских режимов. Мужики, гордящиеся своим «мужчинством», которое состоит в наличии бороды и краника, и более ни в чем, поработили женщин. Зачем? А ради чувства собственной значимости. Потому что кто ты такой, с копеечным заработком, нулевым образованием и мизерными социальными возможностями? В лучшем случае ты объект для правозащитной деятельности. Тоже ведь человек, как говорится. Но если перед тобой пресмыкаются три-четыре женщины, закутанные в черное, и ты объясняешь им про «можно» и «нельзя»; если ты готов убить свою дочь за то, что она не туда посмотрела; если тебе можно изменять жене, а твою жену за измену побьют камнями; если в суде твое свидетельство вдвое весомее, чем свидетельство женщины, — тогда ты не просто нищий торговец или безработный погонщик ослов: ты ого-го! Мужчина! Замолчите, бабы, мужчина говорить будет!

Еще раз подчеркиваю — ислам, Коран здесь совершенно ни при чем.

Чрезвычайная строгость Ветхого и Нового Заветов к женскому полу не помешала Западу еще в позапрошлом веке раскрепостить женщин, открыть им все жизненные дороги; при этом Запад оставался безусловно христианским, а кое-где даже фундаментально христианским. Запрет разводов в Италии не мешал женщинам ходить в мини-юбках и свободно общаться с людьми обоего пола — в офисах, в магазинах, ресторанах. Было бы желание, была бы осознана историческая необходимость освободить женщину от бремени традиционных ролей — мусульманские богословы найдут этому каноническое обоснование. Или объяснят, что это не вопрос вероучения. Вот, к примеру, в Казахстане женщины издавна, со Средних веков, занимались политикой, командовали целыми регионами и династиями. При этом казахи были и остаются мусульманами.

Очевидно, дело не в исламе, а в культурных особенностях некоторых народов.

Но этому приходит конец.

Индустриальный скачок в Европе XIX — XX веков обусловлен эмансипацией женщин. Когда женщина свободно пошла в университет, в офис, на фабрику, когда она получила реальную (экономическую и культурную) возможность жить самостоятельно, без мужской опеки — экономическое и социальное развитие Запада получило мощный импульс. Появился большой отряд новых работников, и усилилась конкуренция на рынке труда, то есть возникли новые стимулы к повышению квалификации. Звучит занудно, понимаю. Давайте проще: эмансипация женщин — это и есть условие модернизации. Экономической, политической, социальной, культурной.

Раскрепощение женщин — это главный исторический вызов, который стоит перед арабскими обществами. Конечно, какие-то шаги в этом направлении делались давно, но очень мелкие и осторожные. Даже в Саудовской Аравии есть несколько очень продвинутых дам, вроде бы независимых, — есть даже владелица современного модного ателье. Про нее снимают телерепортажи — именно из телевизора я о ней и узнал. Такая вот витринная эмансипация: хорошо, но мало. Настало время более решительных шагов.

Арабский мир может стать реальной альтернативой Китаю: много недорогой рабочей силы, тепло (не надо отапливать цеха), да и к Европе в десять раз ближе. Для этого нужно только одно — массовый выход женщин из дома на работу.

Вот истинная причина бедности — и настоящая причина революции: женщина в плену у «мужской традиции». Там, где социальные возможности женщин ограничены домашним хозяйством, — там (если нет нефтяных чудес Аравии и маленьких эмиратов) экономический рост фатально не поспевает за ростом населения.

Поэтому мне не кажутся обоснованными тревоги по поводу прихода к власти исламских фундаменталистов. Нынешняя арабская революция свершается во имя обновления, поиска новых возможностей развития и роста.

А вовсе не во имя возвращения к утраченным идеалам, как это было в Иране.

Вообще же исламский фундаментализм — штука очень непростая. Конечно, в арабском мире есть такие люди, партии и движения (как, впрочем, везде есть очень религиозные люди, и организации таких людей тоже существуют везде). Возможно, именно в арабском мире, и вообще в ареале ислама, фундаментализм сильнее, активнее, наступательнее, чем в ареале христианства или, скажем, индуизма. Да, да, да. Но при этом «исламский фундаментализм» как политический концепт — это инструмент диалога Востока и Запада. Точнее, жупел, которым арабские диктаторы попугивают мягкотелых западных лидеров, а те — своих трусоватых избирателей. Исламский фундаментализм и нефть — вот два вертела, на которых крутится Запад в своей ближневосточной политике.

Нынешняя арабская революция — это еще и ответ на лицемерие Запада.

Все европейско-американские разговоры о правах человека, о содействии демократии и о прочих лучезарных материях тут же заканчиваются, когда дело касается нефти и смерти. Ах, как легко и приятно было содействовать демократическому развитию, скажем, в коммунистической Польше. А сейчас — в посткоммунистической Белоруссии. Нефть оттуда не поступает, террористическая угроза оттуда не исходит, и солдат туда посылать не надо. И как трудно и неприятно содействовать демократизации Ливии, потому что там много нефти, а вмешательство чревато людскими потерями.

Иногда кажется, что на Западе слово «солдат» вообще потеряло всякий смысл. Запад привык жить хорошо. Он размяк, он боится. Западному обывателю наплевать на все, кроме социальных выплат. А политик там раз в четыре года оказывается в избирательной кабинке с глазу на глаз с обывателем. Поэтому Запад лебезит перед восточными диктаторами. И называет этот позор умным словом realpolitik.

На поверку оказалось, что «реальная политика» — не такая уж реалистичная. Она основана на ложном предположении, что диктатора можно умаслить, позволив ему терзать подвластный народ. Но нет зла, которое длилось бы сто лет. Потом обязательно наступает революция.

Самая выгодная политика основана на идеалах и морали. Конечно, осуществление такой политики требует жертв. Но ведь и прибыль невозможна без издержек! Законы рынка, куда денешься.