Переправа (сценарий)

Хочется поблагодарить своих родных, однокурсников, супругу Лену и своего Мастера — Юрия Николаевича Клепикова. Без помощи этих людей сценарий никогда не был бы написан.

Жизнь в городе N

Игоревка расположена вдали от больших городов, и потому она сама — центр. Сюда на рынок съезжаются люди с окрестных деревень — покупать и продавать. Сюда едут в Дом культуры — сходить в кино. Иногда в Игоревку приезжает цирк.

Колька гордится своим положением «городского». Проходя мимо рынка, распахнувшего внутренности на «центрухе» — центральной площади, — Колька с презрением смотрит на сельских, приехавших с родителями. На рынке работает стая. Один пацан чистит карман клиента. Но Кольке не до этого. Он подходит к молодому пижонистому парню, разговаривающему с девушкой. Те стоят возле палаточного тира. Парень убеждает девушку, что обязательно собьет все мишени. И выиграет во-о-он ту большую собаку. И потом…

— Слышь, дай сигарету, — прерывает его Колька.

— Отвянь, — с полуоборота кидает парень.

Ему шестнадцать, а Колька тянет лет на одиннадцать. Двенадцать — максимум.

— Курице своей вянькать будешь. Дай сигарету, лошара.

Парень резко оборачивается к Кольке, будто хочет ударить. Но Колька стоит невозмутимо. В парне что-то перещелкивает. Он потерянно вытаскивает пачку «Кента» из кармана. Колька забирает у него сигареты и уходит. Парень что-то говорит за спиной. Недостаточно громко, чтобы Колька возвращался.

Колька — уличный. Он ненавидит маленьких одомашненных мальчиков, всегда чистеньких и ухоженных. Зато ему нравится тусить с детдомовскими и бездомниками. Они пьют, курят и нюхают клей. Колька топает мимо Дома культуры. Здание — верх архитектуры в городке. Оно красное, и у него есть башня с лестницей, которую видно сквозь стекла. Колька вспоминает про сигареты. К его огорчению, их в пачке оказывается всего шесть штук. Одну он закуривает, а из другой пачки — «Оптима» — перекладывает сиги в «Кент».

Колька садится в раздолбанный «Москвичонок» без колес неподалеку от ДК. В нем сидят двое стайных, бывших детдомовских, из Дмитровки. Колька уличный, но они его уважают.

— Здорово, мужики, — говорит Колька.

Санька и Плешь кивают ему. Они заняты спором.

— Я те говорил, что умер, еще в декабре, — уверяет Плешь.

Он плешивый, потому его и зовут Плешью. Отчим плеснул ему на голову кипятку в детстве, и теперь волосы растут клочками. Плешь мечтает вернуться домой, убить отчима и жить с матерью. Но мать алкашка. Плешь знает, что мечта несбыточна.

— Ты, да, ты, ты базарил, мол, он на юга двинул, — отвечает Саня. Санька принципиальный бродяга, канатоходец. Родителей не помнит, всегда скитался. В детдоме или интернате его удержать невозможно. Но он живет в них почти каждую холодную зиму. Саня дикий, а еще он дурак, потому его все боятся. Эта зима была холодной, и он недавно сбежал.

— Кого?.. — влезает Колька.

— Бобского. Донюхался и замерз в лесу, — это Саня.

— Надо бы помянуть, — оживляется Плешь.

— Тебе лишь бы помянуть.

Но Плешь не отстает. Он лезет к Кольке. Спрашивает, заискивающе заглядывая в глаза:

— Сделаешь?

— Ладно.

Оно и понятно. Колька хоть и уличный, но все же выглядит по-другому. Контролеры зала, роботы, как их называют пацаны, детдомовских чуют издалека. А Кольке всегда удается прокатывать.

Пятерочка расположена на окраине городка. Колька идет мимо лесопарка. Среди деревьев еще жив рыхлый снег. Колька заходит в лес и лепит снежок. Дальше — лето. Колька запускает снежок в кроны деревьев. С ветки спасается воробей. Ворона, в которую целил Колька, невозмутима.

Колька идет по стоянке супермаркета. Он заглядывается на автомобили.

Двери в магазин открываются автоматически, но с опозданием. Они бесят Кольку.

Вскоре он идет по магазину мимо продовольственных рядов прямо к отделу алкоголя. Но вдруг замечает женщину лет сорока с корзинкой в руках и прячется за стойкой с обедами быстрого приготовления. Женщина заходится в кашле, останавливается, съедает пару таблеток из пузырька и проходит дальше. Колька ждет, пока она расплатится на кассе и уйдет.

В алкогольном отделе он отработанным движением хватает с полки четверть литра трехзвездочного и прячет ее во внутренний карман. Колька подходит к кассе. Тетка незнакомая, и это хорошо. Кажется, что бутылка немного выпирает. Если тетка поднимет глаза… Но она разгадывает кроссворд, жует колпачок на ручке. Слово попалось длинное и заковыристое.

— Пачку «Мальборо», — выпаливает Колька, — пожалуйста.

Тетка отвечает лениво:

— Тебе лет-то сколько? Документы есть?

Она недовольна. Ее отвлекли от кроссворда. Тыкает крашеным ногтем в надпись «Алкогольная и табачная продукция лицам до 18-ти лет…»

— Тогда презерватив.

— Тебе не рано, а?

— А что, резинки теперь только по рецепту отпускают?

— Да ты… да я… — сбитая с толку тетка заплетается.

— Ладно, тогда ничего не надо.

Колька спокойно выходит из магазина и даже кивает охраннику. Охранник, определенно, расположен для виду. Он похож на старого, седого, порядком облезлого сторожевого пса-манекен.

Обратно шагается веселее. Колька раскупоривает бутылку и делает несколько мелких, старательных глотков. Первый обжигает горло. Следующие проходят легче.

— А закусить ничего не приволок? — через минуту, развалившись на обшарпанном сиденье «Москвича» поудобнее, спрашивает Плешь.

— Закрой хайло, передавай бухло, — орет ему Санька.

— Тебе бутеров с колбасой принести?

— Руки прочь от статуи Свободы. Нам и колбасы хватит, — успокаивает двоих Плешь. Сам он занят созерцанием Дома культуры. — Помянем.

Сделав еще глоток, он протягивает бутылку Кольке. Колька пьет, а после отправляет Саньке. Полминуты в молчании передают бутылку друг другу. Не выдерживает Плешь.

— А зачем спутники на крыше?

Он тыкает пальцем в сторону округлых тарелок над ДК.

— Курить есть? — спрашивает Санька.

Колька протягивает пачку. Санька расчетливо выбирает штуку «Кента».

— Это они телевизор рассылают.

— Не-а. Это зомбация.

Плешь хватает сигарету не глядя.

В его руках оказывается «Оптима».

Пацаны ржут. Плешь смачно харкает из окна и закуривает.

— Это Интернет, — наконец объясняет Колька.

— Понятно. А на хрена? — недоумевает Плешь.

— Чё ты понимаешь, дебил? Техническая революция, блин! — Это лезет Санька.

— Не-не, революция — проституция. Лишь бы жить не мешало.

— Да кто тебе мешает? Живи, блин, — говорит Санька и отвлекается от темы: — Как мать?

Колька пожимает плечами.

— Ничего. Болеет.

— Чё делать будешь, если помрет? Родичи есть?

— Есть вроде. Далеко. Ну, ты чё, не помрет! — возмущается Колька. — Чё городишь!

— Всяко бывает, — философски замечает Плешь.

Он изрядно пьян. Ему хорошо.

— Тебе с братом в ДД нельзя.

В разные отправят. А его одного съедят, — рассуждает Санька.

— Да мне на него ваще насрать.

— Он семья. Ты — дурак.

— И где твоя семья? — резко спрашивает задетый за живое Колька.

— Вот. Дрыхнет, — кивает Санька на Плешь. — А родня-то где?

— В Арсеньеве.

— Такого не знаю. Далеко, значит.

— Далеко, — соглашается Колька.

— Сыграй, — просит сквозь дрему Плешь.

Колька достает из нагрудного кармана губную гармошку и играет. Неумело, но старательно.

Перед темнотой Игоревка преображается. Пятиэтажки жгут светом. Деревья и кусты разбрасывают ломаные полутени ветками. Они похожи на изогнутые проволочные заграждения. Фонари красят желтым дорогу. Энергосберегающие лампы режут глаз.

Колька шагает домой. Ступает бесшумно и осторожно. Его взгляд бегает по мелким облицовочным квадратикам бетонного дома. В окне третьего этажа горит свет. Значит, его ждет трепка.

Колька взбегает по лестнице. Перед дверью, поросшей звонками всех видов и настроений, тужится, выдумывая оправдание. Но в голове ошеломительная пустота. Тогда он отпирает дверь ключом, скидывает ботинки и проходит по длинному коридору в комнатушку.

Шкаф. Огромный и нависающий, до самого потолка. Он старый, лак давно выгорел и пошел легкими разводами. На полу советский пылесборник — ковер. Уже не мягкий, щетинистый, обгрызенный молью. Телевизор «Радуга». Раритетный холодильник «ЗиЛ». Две кровати. На двуспальной, свернувшись в клубок, спит брат. За столом смотрит «ящик» мать — женщина, встречи с которой избегал Колька в магазине.

Колька подходит, садится за стол. Мать накладывает в тарелку щи, ставит ему. Колька взглядом ищет ложку. Мать встает, обходит стол. Дает Кольке оплеуху. Замахивается еще раз — Колька вжимает голову в плечи. Мать не бьет. Она кладет ложку рядом с тарелкой и ложится в кровать, обнимая младшего. Колька с ненавистью смотрит на его блаженное лицо. Отодвигает тарелку в сторону и, не поев, лезет на вторую койку. Выключает свет. Кровать коротка, Колька ложится на бок, но еще долго на его лице мерцают цветные отблески телевизора, прежде чем он засыпает. Иногда, когда кашляет мать, Колька морщится во сне.

Утро. Свежее и темное, как все весеннее. Люди спешат на работу в двух на-правлениях. Первое — птицефабрика. Треть населения Игоревки работает на ней. Многочисленные диспетчеры, операторы, потрошители, уборщики и морозильщики торопятся занять свое место на производстве. Но Колька «птичку» считает местом скучным. Его интересует разве что один вопрос: бегает ли курица без головы? Если да, то как далеко? Еще иногда фабричные сжигают отходы. Вонь сметает поселок. Нет, «птичка» — место тухлое. То ли дело «Скиф». Мебельная фабрика расположена в соседнем поселке. Путь к детскому садику совпадает с дорогой к остановке. Пацаны, которым завидует Колька, по утрам курят гашиш в редком леске. Неподалеку мужики, кто постарше, сообща давят шкалики.

Колька ведет брата за руку в детский сад. Это одинаково неотъемлемая и ненавидимая часть его жизни с тех пор, как заболела мать. Обычно всю дорогу брат ноет. Почему его ведет не мама? Где мама? Или он хочет, например, жвачки. А где Кольке ее взять? Приходится снабдить мелкого успокоительным пинком. Тут главное — ударить достаточно сильно, чтоб пятилетний притих, но и не переборщить, иначе — разрыдается. Но сегодня Ромка снабжен шилом любознательности.

— Почему фонарь светит?

Ромка говорит еще плохо. Не выговаривает букву «р», а буквой «с» может заменить какую угодно — например, «ч». Некоторые буквы он попросту «глотает». Часто его речь смахивает на тарабарщину.

— Электричество идет, ну, по проводам как бы. Вот и светит.

— А откуда берется электричество?

— Вырабатывается, — наотмашь отвечает Колька.

— Кем? — недоумевает мелкий.

— Педали люди крутят. Ладно, заткнись, приехали.

Колька останавливается перед низкими воротами и под негодующими взглядами мамаш награждает брата прощальным пинком.

— Я ж любя, — картинно возмущается он и сплевывает через плечо.

Саньку Колька ловит возле «центрухи». Рано, площадь безжизненна. Под зелеными козырьками скучают прилавки.

— Плеша поймали, полстаи поймали, — торопливо, на ходу объясняет Санька. — Облава.

— А ты?

— А меня заманаешься. Плеша теперь в Дмитровку отправят, я, короче, туда буду когти рвать. Курить есть?

Колька угощает Саньку сигаретой. Пацаны наскоро прощаются.

Школу Колька забросил месяца два назад. Он быстро проходит здание, на стене которого выложено кирпичами: «Знание — сила». Домой идти не хочется. Шляться одному — не резон. Колька выбирает «домой».

Колька прокрадывается по коридору, сквозь щель заглядывает в комнату. Мать лежит на кровати, повернувшись к стене. Колька тихо скидывает свои рваные кроссы и ложится в постель. Он засыпает.

Стрелки будильника приближаются к двенадцати. Когда они сравниваются на этой цифре, будильник дребезжит.

— Ма, выключи! — сквозь сон кричит Колька. — Ма! Мать!

Женщина не отвечает. Колька вскакивает с кровати, трясет маму за плечо. Наконец он перегибается и заглядывает ей в лицо. Полный ужаса, Колька судорожно и неумело пытается прощупать пульс на руке матери. Понимает, что рука одеревенела. Он оседает на корточки и обхватывает колени руками.

Спустя час или, может, чуть больше Колька собирает вещи в походный рюкзак. Пытается его приподнять. Часть вещей вышвыривает. Забирает упаковку спичек и фонарик. Открывает тумбочку под телевизором, кладет прозрачный пакет с блистерами таблеток, перекисью водорода и ватой в рюкзачок поменьше. Туда же отправляет полбуханки столичного, кусок докторской, банку кабачковой икры из холодильника. Вернувшись к тумбочке, находит в ней два свидетельства о рождении. В дальней стопке бумаг разыскивает письмо. На конверте адрес: «пос. Арсеньев, д. 5, кв. 16, Игнатьева Наталья Анатольевна».

В конце письма Колька находит телефонный номер. Он выходит в коридор, набирает номер на крутящемся диске. Подождав, вешает трубку.

Большой рюкзак Колька навешивает на плечи, маленький берет в руку. Напоследок перед выходом из комнаты оглядывается. Будто надеется, что мать встанет.

Колька и Ромка трясутся в маршрутке на переднем сиденье.

— Как до Арсеньева добраться, — спрашивает у водилы Колька.

— На поезде. У тебя там кто?

— Мама. В больнице. А на «собаках»?

— Можно и на электричках, — соглашается водила. — Только долго.

— А ехать как?

— Мама, говоришь? Сначала доберешься до Ольховки. У меня там конечная. Оттуда с вокзала в Кирилловку. Кажется.

Танька

Успели только на шестичасовой — составы ходили редко. Очередной виток вопросов мелкого разбился о Колькины бесконечные «отстань», «не знаю», «надо так». Ромка уткнулся в пейзаж за стеклом: ему это было в новинку. Он толком никуда и не ездил, разве только однажды съехал попой с табурета на стеклянную банку. Само собой, зад посек изрядно. Колька помнит, как брата с матерью увезли на «скорой». С мигалкой. И даже немного завидовал ему по этому поводу. Наверняка нестись по дороге с визжалкой мимо расступившихся машин — весело. Но мелкий ничего не помнит. Каждый день эта бестолочь задает одни и те же вопросы. Смешно, что из-за него Колька сам иногда задумывается. Почему, например, трава зеленая? Ну да, пигмент, это понятно. Но почему — зеленый. Хотя в жизни это не представляет никакого интереса. Колька оглядывается на Ромку. Его еще не было, когда Колька ездил на поезде с мамой и дядей, а может, это был ее хахаль. Что с ним случилось, Колька не знает. Был — и нет. Колька пытается вспомнить лицо дяди. Но все встает какими-то клочками. Усы. Бровь. Ухо без мочки. Наколки на пальцах. После — поток: стук колес поезда. Кто-то дернул стоп-кран, и они еще полчаса жарились в неподвижном вагоне. Дядя пытается открыть окно, дергает за ручки. Последний рывок — окно с хрустом едет вниз. И две ручки остаются у дяди в руках. И мать. Мать, молодая, обмахивается журналом. Независимая. Красивая, наверное. И здоровая. Ромка похож на дядю. Те же брови и щербатый нос. А вот своего отца Колька не помнит. Мать говорила, что погиб в первой чеченской. Врала, а может, и нет. Забавно, что они оба с этим щенком не знают своих отцов.

Колька считает деньги. Всего получается сто пятьдесят с копейками. Еще есть дедушкин орден.

— Мелкий.

Колька толкает Ромку в бок.

— А? — осторожно спрашивает брат.

— Ты петь умеешь?

— Нет.

— Вы в садике поете?

— Ага.

— Короче, не важно, мелкий.

Колька вытаскивает лист бумаги и наскоро карябает слова.

— Мы в садике «Прекрасное далеко» поем, — оживляется Ромка.

— Не пойдет. Я тут нацарапал… Тебя же мать читать учила?

— Печатными, — объясняет Ромка.

— Тут и есть печатные. Давай, учи сиди, я перекурю. И за шмотьем следи. И не говори ни с кем.

Колька выходит в тамбур. За окном бесконечная зелень сливается в одно полотно. Яркими пятнами мелькают машины. Докурив, Колька возвращается к мелкому. Тот во всеоружии.

— А кто такой Кук? А где Австралия? Долго нам к маме ехать?

— Кук — это мореплаватель. Австралия — далеко. Ехать к маме — как до Австралии, — отвечает ему Колька. — Слова запомнил?

— Не знаю.

— Если что, по бумажке споешь.

Колька достает губную гармошку и наигрывает мелодию. Ромка поет плохо, но кое-где попадает в ноты.

— Нормуль, — решает Колька.

Поезд тормозит, входят новые пассажиры, и вагон заполняется.

— Главное, громче пой, — инструктирует мелкого Колька. — Но и не ори.

Он стягивает с Ромки кепку и вкладывает брату в руки. Затем обращается к пассажирам:

— Дамы и господа, товарищи и граждане. Сейчас Николай и Роман Ефимцевы исполнят песню Владимира Высоцкого «Почему аборигены съели Кука».

Колька начинает играть, но Ромка не вступает. Колька слегка встряхивает мелкого и шепчет сквозь зубы: «Пой, гнида». И снова начинает играть.

Не хватайтесь за чужие талии,

Вырвавшись из рук своих подруг, —

вступает наконец Ромка. —

Вспомните, как к берегам Австралии

Подплывал покойный ныне Кук.

Братья медленно идут по вагону. Люди подкидывают денег в кепку Ромке. Тот в ноты попадает все лучше.

С каждым куплетом мелодия звучит задорнее.

Колька пересыпает мелочь в карман. Кепарик он натягивает брату на глаза и щелкает по козырьку. Ромка, сопя, поправляет свой нехитрый головной убор.

— Жрать хочешь? — спрашивает Колька мелкого.

Тот быстро кивает. Говорит, чуть похрипывая:

— Песня хорошая. Мне понравилась.

Колька сует брату хлеб и колбасу. Но заткнуть его не удается.

— Да. Ты… Ну… Молодец.

— А кто такой Кук? — спрашивает Ромка, роняя крошки изо рта.

Колька готовится срезать брата, но не делает этого.

— Мореплаватель.

— А Австралия — это где?

— В сиреневой звезде, — злится Колька, — далеко, блин.

— Дальше, чем мама?

— В смысле?

Колька в замешательстве.

— Кука съели, и он умер, так? — продолжает Ромка допрос.

— Ну да, — Колька ерзает, предчувствуя подвох.

— А если мама в больнице умрет?

Колька с трудом находит, что ответить.

— Все умирают.

— И мама? И я? — недоумевает Ромка.

— Да. Даже Баска.

Ромка ошарашен. Пока он перебирает губами — перечисляет, кто еще умрет, — Колька отправляется в тамбур.

Баска — дворовый пес. Его любили всем домом, кормили, но он все равно оставался ничьим. Выл по ночам. Баска, бывший домашний, был не очень старый. В его худом, поджаром теле порой проглядывало некое благородство. Он умел приносить палку, садиться по команде и громко лаять, если попросишь. Но таким Баска был только для людей, которые ему нравились. Однажды вечером два пацана решили изнасиловать девушку. Баска патрулировал территорию и застал дело в разгаре.

Одного он оставил инвалидом, другой успел убежать. Девушка оказалась смелой, не боясь огласки, заявила в милицию. Завели дело.

Но Баску менты все равно убили. Загнали на помойку и расстреляли в упор.

В асфальте остались аккуратные отверстия. Иногда, выбрасывая мусор, Колька подолгу разглядывал их.

Ход поезда помалу приостановился. Чахлый полустанок. Потрескавшийся асфальт пробила навылет трава, секций забора не хватает — местные растащили на металлолом. Двери распахиваются.

— Мы договаривались, — вопит девчонка плотному мужику в лицо.

— Чё? Вали, шалава, хватит тебе.

Он разворачивается, собираясь уйти, но девчонка цепляется за рукав.

Мужик хватает ее за грудки.

— Э! — вдруг громко орет Колька.

Когда мужик поворачивает к нему голову, Колька метко пуляет окурком ему в лоб. Мужик отпускает девчонку, и та резко бьет его в пах ногой. Она вытаскивает у согнувшегося мужика кошелек и вскакивает в тамбур. Двери хлопают за ее спиной.

Девчонка заглядывает в кошелек, достает пару купюр и протягивает Кольке.

— Спасибо.

— Не надо, — отказывается Колька.

— Ну ладно.

Она перекладывает деньги из кошелька в карман. Кошелек выбрасывает в окно вагона.

— Танька, — представляется она Кольке.

— Понятно, — отвечает тот.

— Мы договорились — семьсот, а он, козел…

Танька — проститутка. Бабушка умерла, когда ей было семь. Танька отправилась кочевать. Пару раз ее отправляли в ДД. Но Танька — свободная. Потому попала в стаю. Воровать она не научилась. И стала проституткой.

А потом однажды она встретила тетю.

— Она мне и говорит: «Пойдем». Ну и чё, тетка ничё, одета — зашибись. Повела меня там, помыла, одела клево, волосы в блондинку покрасила.

— А потом? — интересуется Колька.

— Ну там в квартиру привела. Там много девчонок жило. Только все старые. Лет по двадцать. Мужики приходили разные, платили, в принципе нормал.

— Чё сбежала тогда?

— Тесно. Скучно. Все эти чмошницы — дуры. Обратно хочу. В стаю.

А ты чё?

— Я со шкетом.

Танька заглядывает в вагон сквозь болтающиеся двери.

— Мелкий? Так и куда?

— Музыканты мы. — Колька достает гармошку из кармана, проходит губами гамму. — Ладно, пойдем. Там он заждался уже.

Когда поезд останавливается, небо уже темнеет.

Трое выходят из вагона.

— Здесь место одно знаю, — говорит Танька. — Пойдем, пойдем, там кормят — закачаешься.

Вскоре они сидят в придорожной «Шаверме». Уплетают еду.

— Это еще что, — объясняет Ромке Танька, — я в Москве была. Там «Макдоналдс». Еда богов.

— Мама говорит, что в Москве одни китайцы и таджики. А еще там Ленин на Красной площади, — вступает мелкий.

— Ну да, в мавзолее.

— А что он там делает? — не понимает Ромка.

— Типа, лежит.

— Зачем? Он что, дурак?

— А что ему еще-то делать? На него люди приходят и глазеют, — веселится Танька.

— Он что, он больше ничего не умеет? Мама говорит, что все люди должны работать. А если он выйти захочет?

— Кто?

— Ленин.

— Куда?

— В тубзик. Или пива с мужиками попить.

— Работа у него такая — лежать, ясно? — вмешивается Колька.

— Хорошая работа. Вырасту и устроюсь Лениным, — решает Ромка.

Кольку распирает от смеха. Он ржет и не может остановиться.

— Не, мелкий, чтоб взяли Лениным, надо о-го-го каких делов намутить!

— Каких еще делов?

— Революция, коммунизм, понимаешь, балда? Короче — как президент.

— А президент — хороший?

— Очень.

— Что ты ему лапшу вешаешь? — злится Танька. — Где мы, а где президент. Он нас даже во сне не видел.

— Значит, президент — плохой? — никак не допрет Ромка.

— Президент далеко, — отрезает Колька.

— А я, вообще, в поездах не езжу, — переводит тему Танька. Стул высокий, и она крутится на нем. — Меня, если Артур найдет…

На Таньку недовольно косится кавказец-продавец из-за прилавка.

— Не люблю черных, блин. Я там одного кинула и смылась. А пойдем в лес ночевать? У вас теплое есть что? Да не дрейфь!

Они выходят под ночное небо.

— Только надо выпить купить.

Танька, передернув плечами, входит в крытый магазинчик по соседству. Через минуту появляется уже с бутылкой водки и буханкой в руках.

— Уговорила? — удивляется Колька.

— Дубина, — улыбается девочка.

Она сует ему в руки сложенный листок в клеточку. Колька заглядывает в него. Это — поддельная записка от родителей.

— Ловко.

Костер с высоким пламенем посреди темной апрельской ночи. Колька прихлебывает водку из горлышка.

— Расскажи сказку, — просит его из-под пледа Ромка.

— Никаких сказок.

— А мама…

— Ладно, ладно, слушай, короче… Только не перебивай. Жили-были старик со старухой. — Он лег рядом. — Выпить у них было нечего, потому что дед был старый, тупой и глухой и самогонный аппарат сварганить не мог. Тогда решили они пожрать. Но жрать в квартире было нечего. Только кот. Но кота жалко. Тогда дед пошел в ларек просить в долг масла, муки и сахару. Но в ларьке ему не дали. Потому что он и так должен был за водку. Тогда дед пошел в супермаркет и насыпал себе в шинель муки и сахару.

А маргарин положил в карман. Его чуть не поймали, но охранником работал знакомый мужик, и он деда отпустил. Пришел он домой. Высыпал эту бурду из кармана. И бабка приготовила ему Колбу…

— Спит? — спрашивает Танька.

Колька подсаживается к ней и глядит в костер.

— Дрыхнет. Скотина.

Они пьют водку и долго сидят у костра, вполголоса разговаривая о том, о сем.

Небо начинает осторожно светлеть.

— Тебе не страшно?

— Чего? — фыркает Колька.

— Странно как-то. Здесь на тысячу километров лес. Одни деревья. Стоят и качаются.

Колька пожимает плечами.

— А мне страшно, — продолжает девочка. — Жалко, что нельзя назад.

— Куда, в притон?

— Да нет, к бабушке. Она такие пироги пекла — закачаешься. С рыбой.

Колька поворачивается, глядит, как мерцает огонь на ее профиле в темноте.

Потом резко отворачивается и зло говорит:

— Этого ничего больше нет. Нет, и оно не значит ничего. Нет — и не было, поняла?

— Иногда мне кажется, что только это и есть.

Танька бесшумно встает и идет от жаркого потрескивания туда, где шумит вода. Она осторожно сбрасывает туфли и наступает на траву босыми ногами. Потом возвращается.

— Коль, — говорит она из темноты.

Он оборачивается. Танька стоит голая. Колька отдергивает взгляд.

— Ну?

— Пойдешь купаться?

— Холодно, — отвечает он.

— Хочешь меня?

— Ты ж спидозная, дура!

Но Танька не обижается.

— Давай тогда хоть шмотки обстираю. Чтоб костром не воняли.

Колька молча стягивает с себя одежду и, не глядя, протягивает Таньке. Забрав вещи, девочка уходит к реке. Колька оглядывается. Ее силуэт на берегу едва различим. Он беззащитен и слаб. Будто дым. Потом слышится легкий всплеск, и силуэт исчезает. Колька укутывается в одеяло и ложится к костру.

Зябко. Колька разлепляет глаза. По неровному небу бегут серые облака. Нависают ветви деревьев. На одних уже листва. На других — почки. На разные лады перекликаются птицы. Дятел мерно стучит по полому стволу. Свежий воздух кружит голову. На месте костра — зола и красные угольки. Вскочив, Колька бежит первым делом в кусты. Рядом, на ближайшей лесной свалке, находит жестянку из-под ананасов. В жестянку Колька набирает воды из реки.

Он прикуривает от уголька сигарету, а потом идет собирать хворост. Возвращается. Две ветки втыкает в землю по краям от костра. Третью кладет поперечно. Изогнув крышку, Колька подвешивает банку с водой над костром. Он ломает на куски хлеб, накалывает на острые ветки. Ставит поджариться над пламенем.

Танька, спящая рядом с мелким, медленно садится. Она сразу приводит прическу в порядок, потом бежит к реке, откуда возвращается уже при макияже.

Спустя час Колька снимает с кустов высохшую одежду, собирает шмотки.

Они выходят из леса, поднимаются на перрон.

— Скоро поезд, — говорит Танька. — Я сбегаю жратвы куплю и курева, о'кей?

Пацаны присаживаются на исписанную покореженную скамейку.

Колька оглядывается, услышав шум возле магазина.

— Артур? — удивленно спрашивает Танька. — Да не тронь, я сама пойду.

Два парня усаживают Таньку в бежевый «жигуль», и он, взвизгнув шинами, уезжает по дороге, идущей параллельно железнодорожному полотну.

— Будем ждать? — спрашивает ничего не понявший Ромка.

— Наверное.

Солнце успевает совершить путь из-за деревьев до небесного центра среди облаков. Несколько раз останавливаются поезда. Многие проходят мимо. Наконец Колька идет к расписанию. Следующий ореховского направления будет только в семь двадцать. Пометки «кроме сб, вс» нет.

— Пройдемся пешком до следующей, — объявляет решение Колька.

Через минуту они уже идут по обочине трассы.

Вдруг Колька замирает. Ромка врезается в его рюкзак. Среди высоких кустов Колька замечает одинокую маленькую туфлю.

— Замри, — кидает он мелкому.

Сбросив с плеч рюкзак, Колька входит в кусты. Секунд через двадцать возвращается, берет рюкзак и молча топает вперед.

— Ты что там копошишься, — оборачивается Колька к Ромке.

Тот остановился позади. Ромка встает с корточек и закрывает портфельчик, натягивает на плечи.

— Это ведь Танькина туфля, — не выдерживает подбежавший Ромка, — Что там было?

— А? Что? — не сразу понимает Колька. — Да так, ничего, — с трудом выдавливает он из себя. — И не ее это туфля. Давай-ка, иди лучше впереди.

Колька и Ромка меняются местами. Оставшийся до города путь они проходят молча. Колькины глаза немного слезятся. Но он уверен, что дело в слепящем солнце. Чертовом солнце.

Стая

До города добраться случилось только к вечеру. Водила высадил Кольку и Ромку перед въездом.

— «Кирилловка», — читает Колька название, в котором «Ки» переправлено на «Пид». — Ладно, шагай, мелочь, — подгоняет он Ромку.

И становится понятно, что ему самому страшно идти.

Отсюда, с небольшого пригорка, Кирилловка видна как на ладони. Она даже чуть больше, чем Игоревка. Узкие улочки разбегаются между домами. Причудливым строем стоят пятиэтажки. Где-то впереди, за ними, лежит парк. Дальше — сараи. Дальше — лес. Как и в каждой сельской глубинке. Предсумеречный холодок опускается на город. Ветер протягивает Кольку насквозь. Он жмурится и, пересилив себя, шагает. Ромка семенит за ним.

— Мелкий, ты, если что, молчи.

Я буду говорить. Нам главное — не нарваться.

— Нарваться на кого?

— Говорю же, заткнись. На чужих.

Они идут осторожно, крайними домами, от подъезда к подъезду. Перебегают от дома к дому. На подъездах — домофоны. Ромке весело. А Кольке — страшно.

— Мы что, в шпионов играем? — шепчет Ромка.

Мелко моросит дождь.

— Здесь все — чужое, понял?

Ромка насупился и замолчал.

— Ладно, стой здесь, я сейчас.

Колька кидает рюкзак под козырьком. А сам, пригнувшись, обходит дом.

За домом — заброшенная стройка. Три блочных этажа.

— Стая, — одними губами произносит Колька.

Стройка — определенно хорошее место для норы. Но стаи здесь может и не быть. Вольные давно могли перебраться дальше. В большой, сытный город. Волков здесь может и не быть. Нет здесь стаи, убеждает себя Колька. Но удобное место — для норы.

Колька обходит стройку кругом. Не на цыпочках, но очень тихо. Запаха жизни нет. Пусто. Ворота открыты. Но кто ходит через ворота? Сзади, впритык к забору, — полоска леса. Здесь в заборе Колька находит нужную доску. Доска легко отодвигается. Вот и ход. Все равно стремно. Кольке за шиворот падает тяжелая капля. Морось усиливается, превращаясь в дождь. Значит, заночевать в лесу не получится. Лучше крыша над головой.

Через полчаса Колька и Ромка уже сидят в недостройке. Колька разжег маленький костерок. Ребята доедают батон.

— Сказку, — просит мелкий.

— Заткнись.

— Расскажи. Мне мама всегда рассказывала.

— Спи давай.

Мелкий скоро задремывает. За окном сгущались сумерки. Колька тоже прикрывает глаза.

В темноте кто-то есть. Колька не знает кто. Может, собака или бомж. Зажав Ромке рот, Колька оттаскивает его в угол. Прислушивается. Голоса. Оживленные. Стая. Все-таки стая, понимает Колька.

Он встает, выходит на середину комнаты к углям. Они слегка освещают его. Но волки все равно уже знают, что он тут.

— Я с… — начинает Колька.

Потом темнота делает бросок на него.

Колька крепко вцепляется в волка. Тот бьет под ребра. Колька без размаха — двумя кулаками по лицу. Волк обмяк. Колька держит парнишку за горло. Его оттаскивают в сторону. Несколько раз бьют ногами. Но это уже скорее для приличия.

Потом поднимают с земли, ставят на колени. Держат с обеих сторон.

Один из волков подходит ближе. Спускает штаны. Колька отворачивается.

— Бери, — орет ему кто-то.

— Давай, урод.

— Уси-пуси.

Подводят мелкого. Кто-то — в темноте не различишь — держит нож у горла Ромки.

— Ну же, — говорят Кольке. — Давай-давай. Педрила.

Колька поворачивает голову обратно. По волкам проносится смех и презрительный шепот. Вдруг Колька бьет головой в пах стоящего перед ним.

И Кольку отпускают. Он прошел крещение. Почти. Кольке протягивают сигарету. Он склоняется к Ромке и говорит коротко:

— Терпи. Молчи. Отвернись.

И обжигает углем Ромкино запястье. Ромка мычит — скорее от ужаса. И от боли. Но не кричит. Слишком испуган.

Чья-то рука забирает у Кольки сигарету. Кто-то хлопает его по плечу. Обстановка оживляется. Один из пацанов подкидывает хворосту в огонь.

Крещение пройдено, понимает Колька. С Ромкой они садятся к занимающемуся костру. Все им кивают. Потом перестают обращать на них внимание. Рядом с Колькой садится вожак. Он — самый старший.

— Я же говорил, пацаны нормальные, — слышит Колька знакомый голос.

И Плешь садится рядом.

— Ага, — отвечает вожак.

Он глядит на огонь. Как и остальные волки. Кроме пацана, ответственного за жрач. Тот уже мешает что-то в котелке.

— Плешивый, сволочь, — радуется Колька.

Кто-то из пацанов передает мазь.

Колька берет мелкого за руку, но тот резко отдергивает ее, отстраняется, испуганно глядит на брата.

— Ничего, ничего, все хорошо.

Колька мажет Ромке руку.

Стая спит. Все волчата спят в куче.

Ромка тоже спит где-то среди них. У костра только вожак и Колька.

— Этого родственникам сдам и вернусь, — вполголоса говорит

Колька.

— Твое дело, — отвечает вожак.

— Мы завтра уйдем.

— Завтра не надо. Завтра воскресенье. Контрашей и ментов полно.

Уйдете со стаей в понедельник.

Колька кивает.

— Опасно?

— Да. Нужно в большой город. На совет. Плешь говорит, у вас облава была. Ищут кого-то.

— Была, — кивает Колька.

— Я облавы боюсь. Стаей уйдем в понедельник. Делать что умеешь?

— На гармошке играть.

— Это хорошо.

Разговор окончен. Колька понимает это и уходит спать.

Утро стаи начинается рано. Солнце еще не успевает выбраться из-за деревьев. Лес клубится в предрассветной дымке.

По утрам в стае весело. Пацаны стреляют друг у друга сиги. Колька забирает одну из своей пачки, остальные раздает.

Колька и Ромка идут в группе «музыкантов». Один пацан несет с собой потертую флейту. Другой — гитары. Еще трое — хор. Ромку взяли на сбор денег. Он в стае самый маленький.

Но сначала они сыгрываются.

А потом идут на главную улицу. На рынок здесь соваться нельзя — слишком близко расположена администрация. А вот на улице — пожалуйста. Оркестранты встают позади. Певцы — перед ними.

— Ты прекрасна, о Родина наша-а-а-а-а-а,

Необъятны твои-и-и-и просто-оры…

Ромка собирает в кепку деньги. Особенно щедро дают мамаши с детьми.

Часа через полтора подбегает волчонок. Он ничего не говорит, только взмахивает руками. Значит — менты. Оркестр разбредается. Поодиночке они вовсе не похожи на стайных. Скорее, на обычных детей. Разве что одежда чуть сильнее потрепана.

Колька и Ромка встречают Плешь. Он в аккуратной вязаной шапочке.

— Мыться пойдем? — спрашивает он.

Местная поликлиника стоит на отшибе. Она надежно защищена лесами. Виднеется недостроенное здание. Это нора.

Ребята проходят в двери. В приемной стоит очередь. Но их интересует туалет. Медсестра оглядывается на трех мальчишек и проходит мимо.

В туалете Плешь задвигает защелку. Теперь — свобода.

Из-под куртки он достает провод. На одном конце провода — кипятильник.

— Ну-ка, подними, — просит Плешь.

Колька обхватывает его за ноги и приподнимает к патрону. Выкрутив лампочку, Плешь сует туда провод. Возится некоторое время.

— Всё, — говорит он, потом опускает кипятильник в бачок.

Колька затыкает раковину и набирает воду. Плешь раскладным стаканчиком носит кипяток к раковине. Достает кусок хозяйственного мыла.

Через полчаса трое стоят у окна с мокрыми волосами. Колька и Плешь курят сигарету на двоих.

— Дай покурить, — просит Ромка.

— Тебе рано, — отрезает Колька. — Будешь курить — волосы облезут, как у Плешивого.

Ромка задумчиво смотрит на голову Плеши.

— Ничего не облезут, — насупившись, говорит он.

Внезапно кто-то стучит в окно. Колька роняет сигарету. Плешь пятится к двери.

— Выходите, обосрыши.

— Санька, — обрадованно говорит Плешь.

Он распахивает окно. Подтянувшись на подоконнике, влезает Санек.

— Чё вы тут? — риторически спрашивает он. — Пойдем к брату. Давно с ним не виделся.

Санька обнимается с вожаком. Потом они садятся о чем-то поговорить с глазу на глаз. Плешь, Колька и Ромка — напротив. Сидят на скамейке. Кусты уже зеленеют. Где-то в первой редкой траве неподалеку орут друг на друга коты.

Потом все вместе идут в нору к заброшенной стройке. Вожак обнимает Саньку за плечи. В норе уже суетня. Костер разведен. Над ним — котелок. Пацаны сдают в общак половину заработанного. Деньги. Пара мобильников. Вожак кивает и отдает волчонку коробку. Тот убегает. Общак хранится в лесу.

Санька и Плешь о чем-то шутят между собой. Колька садится к ним.

Возвращается пацан. Он говорит с вожаком. Вожак смотрит на Саньку. Тот чувствует взгляд. Встает и отходит к окну.

— Ты чего, Сань? — удивляется Плешь.

Саньку хватают два пацана. Он не сопротивляется.

— Это из-за тебя… игоревских, да? — исподлобья спрашивает вожак.

Плешь бросается на помощь Саньке. Но его держат.

— Ты кого убил, а?

— Ну, убил, — Санька смотрит в пол. — И что?

— Он же свой! — истошно кричит Плешь. — Паша, он же твой брат!

Вожак вздрагивает, услышав имя.

— Здесь все свои, — тихо отвечает он.

— Вот так и сдашь? — спрашивает Санька. — Ментам сдашь?

— Сдам.

— Ладно, — сникает Санек. — Я сам с тобой пойду.

— Слово?

— Слово.

Они уходят вместе. За ними семенит паренек.

— Если я не вернусь через час, — напоследок говорит Паша, — забирайте общак и уходите.

Стая усаживается вокруг костра. Кто-то засекает время. Слышно, как в огне потрескивают ветки.

Слишком рано возвращается взъерошенный паренек.

— Саньку взяли. Вожака взяли.

По стае пробегает ропот.

Скоро стая решает, что делать. Нору решено бросать. Ночевать в подвале жилого дома. Утром решено уйти.

— Вожак сразу сказал уходить, — ворчит Плешь.

Но его не слушают.

— Дом под расселение, под снос, — объясняет Плешь Кольке. — Но квартир десять еще жилые.

— Он на нас не рухнет? — спрашивает опасливо Колька.

— Еще лет сто простоит, — поясняет Плешь. — Просто тут «Пятерочку» будут строить.

Подвал

В подвале пахнет сыростью. Здесь нельзя развести костер, но из-за трубы с горячей водой и так тепло. Но сначала стая выволакивает пару бомжей. Их метелят в подвале, а после отправляют «гулять».

В стае царит подавленная атмосфера. Волки тихо скулят в темноте.

Только Ромка лезет с вопросами к брату. Но Колька посылает его.

— Облава, — орет кто-то из стайных.

Пацаны бросаются к выходу. Плешь хватает Кольку за рукав.

— Тсс. Здесь переждем.

Колька оттаскивает заспанного Ромку за трубы. Снаружи слышны крики.

Потом в проем заглядывает кто-то в фуражке. Луч фонарика шарит по стенам.

— Никого, товарищ капитан, — кричит мент и уходит.

Двери захлопываются. Первые минуты ребята сидят, еле дыша.

— Уехали, небось. Плешь подходит к двери, пинает ее.

— Заперто, да? — спрашивает Колька.

Плешь не отвечает. Он достает из кармана зажигалку, прикуривает и водит огоньком по краю двери.

— Не заварили. Просто замок повесили.

— Нужно было выйти, — говорит Колька.

— Тебя бы с мелким точно приняли.

— Лучше детдом.

— Лучше бордель, чем Дмитровский ДД.

— За что вы так его ненавидите…

— Лучше не знать, — отвечает из темноты Плешь. — Ладно, пока спать, завтра посмотрим.

Ромка тихо просит сказку.

— Не сегодня, — отрезает Колька.

— Но мама…

— Заткнись и спи.

Проснувшись, Колька думает, что по-прежнему ночь. Он смотрит в сторону подвальной двери. Сквозь тонкие щели пробивается свет. В его лучах танцует пыль.

Плешь уже на ногах.

— Жрать есть? — спрашивает он Кольку.

Тот мотает головой.

— Вода есть где-то в рюкзаке, — вспоминает он.

— Это хорошо…

Плешь находит в Колькином рюкзаке пластиковую бутылку.

Когда он глотает воду, кадык двигается вверх-вниз. Вверх-вниз.

Просыпается Ромка. И сразу начинает плакать.

— Мама, — зовет он. — Мамочка. Ты где?

— Успокойся, — говорит Плешь почти ласково.

Он дает Ромке попить. Тот жадно хлебает воду.

— Где мы? — спрашивает Ромка, напившись. — Кушать хочется.

— Здесь не ресторан, — резко отвечает ему Колька.

— За нами вернутся?

— Нет, — говорит Плешь.

— Нужно кричать. Тогда кто-нибудь услышит и вызовет МЧС.

Втроем они вопят до хрипоты. Ничего не происходит.

— В доме одни старые пердуны остались, — задумчиво произносит Плешь.

Последний глоток воды они отдают Ромке.

— Мы умрем? — спрашивает он.

— Обязательно, — обнадеживает его Колька. — Только не здесь.

— А что? — невесело усмехается Плешь. — Тепло и мухи не кусают.

Он садится на полу у двери.

— Чё делать-то будем, — спрашивает Колька.

Плешь пожимает плечами.

Колька вытаскивает зажигалку.

С огоньком идет мимо трубы.

— Сюда, — кричит он из дальнего угла.

Ромка и Плешь идут к нему.

— Вентиль, — говорит Колька.

— Ну и что? — не понимает Плешь.

— Вентиль ржавый, дубина. Сорвем его. Напор воды пропадет — кто-нибудь из стариков жиличку вызовет.

— Так мы его и сорвем, — скептически замечает Плешь. — Нас водой раньше смоет.

— Лучше от голоду дохнуть? — спрашивает Колька. — Ищи рычаг.

Оба рюкзака Колька переносит дальше от вентиля. Документы заворачивает в пару пакетов и сует поглубже.

Плешь в это время находит длинный обрезок трубы. Он прикладывает ладонь к трубе и отдергивает — горячая.

Ромку Колька отводит к вещам.

Потом вместе с Плешью они вставляют трубу вертикально в вентиль. Пыхтят. Тужатся.

— Ничего не получится, — заявляет Плешь.

Немного отдохнув, берутся снова.

— Он вообще куда крутиться должен? — спрашивает Колька.

— Не знаю. Дави.

Внезапно вентиль поддается.

С сильным скрипом. Колька и Плешь давят еще. В потолок бьет струя горячей воды. Тогда они отходят. Струя усиливается. По подвалу растекается пар. Вдруг со страшным грохотом отлетает вентиль. Вода начинает прибывать.

Колька ставит Ромку на трубу. Влезает сам и помогает забраться Плеши. Вода прибывает.

— Утонем, — тихо говорит Плешь. — Зато хоть напьемся.

Ромка сильно прижимается к Кольке.

— Ничего, — говорит тот скорее себе, чем брату. — Ничего, прорвемся.

Колька уже не верит в свою затею. Но тут слышит невнятную ругань у двери.

Дверь распахивается.

— Я говорил, тут надо все менять еще десять лет как, — заявляет бородатый мужик в высоченных болотниках.

— Я на подстанцию, — орет ему кто-то сверху.

От воды поднимается пар. Мужик уходит вверх по ступенькам.

— Надо быстро, а то обваримся, — говорит Кольке Плешь.

Колька кивает. Он вытаскивает из рюкзака документы, убирает в нагрудный карман. Ромкин рюкзачок цепляет на себя. Рюкзак Колька кидает в воду и наступает на него, Плешь передает Ромку Кольке. И тогда Колька сигает к дверям, взяв Ромку на руки.

За спиной Плешь прыгает на рюкзак. Но обрушивается в воду. Колька сбивает с ног мужика в болотниках. Где-то за спиной кричит Плешь. Ругается мужик.

Но Колька ставит на ноги Ромку, и они вместе бегут.

Чечен

На вокзале Колька заходит в телефонную будку. Он набирает номер из письма. Но на том конце занято. Колька звонит еще разок. Занято по-прежнему. Плюнув, он выходит из кабинки.

— Ты маме звонил? — спрашивает Ромка.

— А? Ну да, кому ж еще. Поехали.

Подъезжает поезд, пацаны заходят в переполненный вагон. Заставлять Ромку петь в такой давке Кольке не хочется. В тамбуре он сажает Ромку на рюкзак, сам присаживается на корточки и дремлет.

Вскоре они заходят в вагон.

— Уважаемые пассажиры! Вам предлагается прослушать композицию Владимира Высоцкого «Почему аборигены съели Кука» в исполнении Николая и Романа Ефимцевых.

Колька играет на гармошке. Ромка поет, присоединяясь, он даже закрывает глаза. Петь Ромке очень нравится. Пассажиры оборачиваются. Смотрят. Слушают.

Когда песня окончена, Ромка идет по вагону с шапкой. Ему кидают мелочь и десятки. Даже полтинник кто-то кладет. Одна женщина дает батон. Бабуля, всплакнув, угощает сливами. Пьяный мужик, у которого не было за душой и гроша, подумав, протягивает Ромке полупустую бутылку пива.

Пацаны поют песню в следующем вагоне. И в следующем тоже.

Ромка собирает деньги в шапку. Вдруг двери позади Кольки, стоявшего с портфелем, распахиваются. Входит гитарист. И еще один коренастый мужик. Он смотрит на Кольку, а Колька — на него. Потом Колька рвет вперед. Но не успевает — мужик хватает его за шкирку.

— Беги! — кричит Колька Ромке.

Но Ромка не бежит. Он боится. Двери перед ним разъезжаются, и входят еще два мужика.

Парень, державший Кольку, кидает его вперед, на пол. Ромка драпает к брату, но и его ловят. Пассажиры сидят и смотрят. Никто ничего не делает. Все застыли в оцепенении. Некоторые отворачиваются. Одна женщина переходит в соседний вагон. Тот, который поймал Ромку, швыряет его к брату. По полу со звоном рассыпаются деньги. Гитарист выходит в тамбур. Коренастый пинает Кольку.

— Вы на чью территорию полезли, малолетки, а?

Он пинает его еще раз. Двое с другой стороны приближаются к Ромке.

И тут что-то происходит. Двое падают. Просто падают, никто ничего и не замечает. Потом со скамейки встает неприметный маленький паренек. Скуластый и в капюшоне. Встает и добивает парой резких ударов кулаком лежащих на полу мужиков. Это он свалил их, не вставая, с ноги.

Третий отстает от Кольки, пятится, принимает стойку.

— Давай, говно, давай подходи.

Парень, ничего не сказав, скидывает капюшон, открывая лысую голову, и идет к нему. Неожиданно присев, ударяет в пах, потом — коленом в лицо. И рубит ребром ладони по шее.

— Пойдем, — помогает он встать пацанам, подхватывает их рюкзак, и они уходят из вагона.

— Что есть по сути своей государство? Государство есть политическая система. Система, которая использует под свои нужды народ, территорию и ресурсы, но при этом пропагандирует обратное. Кому это нужно? Не нужно никому, кроме политиков, служащих и остальных представителей государственного аппарата. Говорят, мол, деньги власть развращают. И потому именно из-за них человек становится скотиной. Но это не так. Богатый, имеющий власть человек никогда не признает себя скотиной. Он искренне верует, что поступает правильно. Да, пусть он работает, копит деньги — огромные деньги, но для своей семьи.

В собственных глазах этот человек прав, он не идет против истины. Смысл в том, что система живет сама по себе. Она не нуждается в отдельном человеке. Все заменяемы. Общество, моделируемое системой, можно называть как угодно. Тоталитаризм, демократия, фашизм, капитализм, коммунизм. Это только понятия. Понятия, которые различаются на словах, но на деле абсолютно идентичны. Система — это весь мир. Система, как хороший механизм, самодостаточна. И автоматична. Люди порабощены системой. Она захватывает умы и нации. Она стремится к автономности.

К идентичности. Остальное — вторично. Не нужно отнимать у человека любовь, дружбу. Пусть играет. Главное, чтобы у большинства не возникало и мысли о том, что он живет в клетке. Мозг современного человека настолько промыт, что даже приди ему в голову все это, он забудет в следующую секунду. У него ведь куча проблем. Ему надо кормить семью. Одевать. Сходить в бар, ресторан, на вечеринку.

У него всегда существует целая куча дел, кажущихся главными, требующих исполнения — ради мнимого выживания. Человек сам замыкает себя в эти рамки, в эту золотую клетку. Но, в отличие от птицы, которая все равно будет глядеть на волю, он уже ни на что не годен. Ему жить еще десятки лет, а он уже выработал свой потенциал, отправлен на свалку истории. Он еще дышит, ест, совокупляется.

И все-таки он мертв. Мертв, потому что доволен положением вещей. Потому что хочет не переустроить мир, а меблировать и оснастить техникой свою квартиру. Человек этот с отвращением глядит на грязного бомжа, не понимая, не зная, не видя, что у этого самого оборвыша внутренний потенциал свободы выше в десятки раз. Да любой бомж знает о жизни больше, чем офисный работник при галстуке и жене. Но никогда и ни за что он в это не поверит — ведь у него последняя модель «Мазды» и огромная плазменная панель в гостиной. И они — доказательство того, что он существует не безрезультатно? Он такая же обслуга системы, как и любой другой из нас. Система — она уже в нас. Она начинает пробираться с рождения и следует до смерти…

Ему было двадцать пять, и он сказал, что его зовут Чечен. В какой-то мере он — скинхед. Отчасти анархист. Служил в армии.

— Так что, пацаны, такие дела, — внезапно заканчивает Чечен свой монолог.

— А когда мама шла на работу — тоже система? — заинтересованно спрашивает Ромка.

— Нет, не совсем так.

— Но ведь полстраны живет так, — возмутился Колька. — От зарплаты до зарплаты! Не когда ты покупаешь себе новый телек, а когда жрать дома нечего, а если завтра зарплату не дадут, то всё, капец! Что, нужно идти воевать против системы? А дети пусть пока передохнут, ничего страшного… Какие дети, когда система колет в жопу!

— Смысл в том и есть, что никто не хочет ничего переустраивать. Так, чтобы каждому хватало. В том-то и дело, что человек, не именно русский, а человек вообще, привык думать, как все плохо. Лишь бы завтра — не хуже.

А надо собраться вместе. Остановить размножение человека. Сделать, чтобы каждому нормально.

— Но человек ведь всегда хочет больше и больше. На меньшее он никогда не согласен…

— Именно. И самое смешное, что это просто ошибка воспитания. Одна большая и самая ужасная ошибка. Повторяемая поколение за поколением.

— А мама говорила, что жизнь — это большая ошибка. Но раз живем — не умирать же, — лезет Ромка со своей мамой.

— На самом деле, хорошо уже, что мы об этом говорим. Вот даже ты, Колька, или этот малой — даже он что-то понимает. А моим друзьям это просто не интересно. Кто-нибудь переводит тему. На футбол. И всё.

Чечен склоняется к ноге, задирает широкую штанину. Здесь, в кобуре, у него хранится нож.

— Держите, пацаны. Дарю. Это штык-нож. От «калаша».

— Круто, — восхищен Ромка. Он разглядывает подарок. — А штык — это потому, что тык-тык?

— Да, — с улыбкой кивает Чечен. — Так. Станция. Я пойду, проверю обстановку. Если чисто, то сойдем здесь.

Он встает и выходит в тамбур. Поезд останавливается. Проходит минута, две. Его все нет. Земля за окном плывет мимо, быстрее и быстрее.

А потом пацаны видят Чечена. Он дерется с тремя мужиками. При погонах, фуражках и с дубинками. И еще с тремя. Теми самыми, из вагона. Колька бежит по купе в сторону, обратную движению поезда. Из окна в тамбуре он видит, как Чечена валят на перрон и пинают. Потом поезд набирает скорость, и Чечен, перрон, менты, станция — все остается позади.

И только в руках Колька держит штык-нож. От автомата Калашникова.

Автомастерская

Колька совершенно не знает, что делать. Они с мелким сидят в городской забегаловке. В его голове проносится раз за разом: «Переехала. Переехала. Такая здесь больше не живет». Ромка будто чувствует, что что-то случилось. Он молчит. А Колька достает из портфеля лист бумаги. Он пишет, каллиграфически выводит: «Продайте, пожалуйста, моему сыну пачку сигарет. И.В.Ефимцев».

Они выходят из кафешки. Колька дает мелкому тридцатку и записку.

— Дашь лист продавцу. Купишь пачку «Винстона». Понял?

Колька отправляет мелкого в магазин.

Сам прислоняется к витрине.

К нему подходит паренек придурковатого вида, лет двадцати.

— Мальчик, ты тут что делаешь?

— Жду, — отрезает Колька.

— А кого ждешь? Ты же не местный.

— Надо — и жду.

Паренек пристально разглядывает его в упор. Потом смотрит по сторонам. Улица пустынна. Он хватает Кольку под руку. Опешив, тот сначала даже не вырывается. Перед ним появляется еще парень. Этот порослее.

Из магазина выбегает мужик с легкими кавказскими чертами лица, в фартуке. Два парня, держащие Кольку, оглядываются на него. Мужик показывает им небольшой револьвер из кармана.

Парни разочарованно отпускают Кольку. Он отряхивается.

Из магазина выскакивает Ромка и подбегает к Кольке, отдает сигареты.

— Спасибо, — издалека говорит мужику Колька.

— Покурить угостишь? — спрашивает тот.

Пацаны медленно подходят.

Колька протягивает мужику сигарету.

— Заработать хочешь? — спрашивает мужик.

Колька пожимает плечами.

— Значит, хочешь, — улыбается мужик.

За магазином — гараж. Здесь Колька знакомится с Тимуром. Ему лет восемнадцать. Тимур показывает Кольке, как угонять автомобили. Открыв капот, он объясняет, какой провод нужно перерезать, чтоб не сработала сигнализация. Тимур и Марат — так зовут мужика — из Армении. Они угоняют машины, потом продают их на запчасти. Тимур — веселый парень, и он умеет танцевать джигу.

Утром следующего дня Марат отвозит Тимура и Кольку в соседний, большой город на «копейке». По дороге они проезжают два поста с ментами.

Тимур и Колька бродят по городу.

— Что, прямо днем?

— А кто днем подумает? — улыбается Тимур. — Никто не подумает ведь. Это Марат придумал. Он умный.

— И что, никогда не останавливают?

— Нет, — качает головой Тимур. — Нам раньше местная стая помогала.

— А как ты машину определяешь?

— Ну вот смотри, — указывает Тимур на новенький «Опель». — Новые машины брать нельзя. Там сигналка другая, так не отключишь. Там все по-умному. А это рухлядь. Она ничего не стоит, — Тимур тыкает пальцем в «Волгу». — Нужно брать «мерс» или «бэху». Годов восьмидесятых. Они дорогие. Даже если на запчасти разбирать.

Вскоре они находят «жертву». Тимур вызывает Марата по мобильному. Сам он быстро взламывает капот «мерсу» и перерезает несколько проводов. Они отгоняют машину, и подъезжает Марат.

Колька натягивает яркую детскую шапку. Марат меняет номера, и они уезжают.

Менты видят Кольку рядом с водителем и не останавливают машину. Колька — страховка. Но Тимур всегда лежит сзади на полу с револьвером.

Когда они возвращаются, Марат отдает Кольке «зарплату».

— Три? — удивленно спрашивает Колька, разглядывая синие бумажки.

— Мало?

— Нормально.

— Останешься еще на ходку? — спрашивает Марат.

Колька оглядывается на Ромку. Тот, конечно, ничего не понимает.

— Можно, — отвечает он.

Возвращается на «копейке» Тимур. Он долго ругается о чем-то с Маратом на своем языке. К согласию они не приходят.

— Марат — дурак, — позже объясняет Тимур Кольке. — Марат еще машину хочет.

— Ну так откажись.

— Марат — старший. Он скорее домой хочет.

Вечером Кольке и Ромке в гараже разложен диванчик. Колька рассказывает мелкому сказку:

— Бабка поставила Колбу остывать на окно, — начинает он. — А дед решил пожрать горячего. Но наступил на кота. А поскольку дед был полуслепой, он случайно навернул тарелку с Колбой вниз с окна. Тарелка разбилась, а Колба решил пойти затусить с братвой в булочной. Ну и покатился. Только он не знал, где булочная, заблудился. И стал спрашивать, как туда пройти. Но ему никто не говорил — люди в шоке. Говорящий пирог. А тут Колбу увидел алкаш. Алкаш был один, но с бутылкой водки. А закусить было нечем. Он и увидел Колбу. «Каравай караваем», — решил алкаш. Схватил Колбу и хотел съесть. Тут Колба как заговорил… Мол, перед тем как его жрать, давай-ка водки треснем. Алкаш подумал: «Ну а чё, в одиночку пить, что ли, как алкаш какой?» Выпили. Алкаш Колбой занюхал. Хотел Колбу съесть, но тот говорит, мол, между первой и второй… И они еще выпили.

И еще. Прикончили водку, короче. Алкаш и говорит: «Наконец-то я тобой закушу. А Колба ему в ответ: «Мужик, ты чё, не понимаешь? Ты с пирогом разговариваешь. У тебя, — говорит, — белая горячка. Давай-ка лучше споем с тобой, пока санитары не приехали…» Алкаш бросил Колбу — и бежать.

А тот ему вслед: «Я даже без мяса! Я диетический пирог…»

На следующий день они снова в городе. Тимур в этот раз долго выбирает машину. Он неразговорчив.

Потом все происходит по той же схеме.

И снова они едут через блокпосты. Первый и второй — все спокойно. На третьем их тормозит гаишник.

— Лейтенант Скворцов. Документы, пожалуйста, — говорит он.

— Зачем документы. Давай так договоримся, лейтенант, — отвечает ему Марат.

Гаишник задумчиво смотрит на Кольку. Подходит второй, держа автомат.

— Выходи, — говорит гаишник Марату. И тут замечает Тимура.

Второй гаишник берет автомат на изготовку. Тимур стреляет в первого. Второй гаишник лупит из «калаша».

— Дави! — орет Тимур Кольке.

Колька поворачивает голову и понимает, что Марат мертв. Он жмет на педаль газа, и машина срывается, летит по дороге. Пули стучат по багажнику.

Колька пытается рулить, но машину носит из стороны в сторону.

— Я же говорил, — плачет Тимур, раненный в живот. — Говорил. Марат. Дурак.

Тимур плачет, а потом затихает. Колька жмет по тормозам.

Он вылезает из машины и идет в город. В витрине магазина Колька смотрит на себя. Но его не обрызгало кровью.

В телефонной будке Колька вновь набирает номер. На это раз он говорит с кем-то.

Позже Колька пробирается к гаражу. Достает ключ из секретного места за магазином. Выпускает Ромку, и они уходят вместе.

Конец истории

Ромка и Колька идут по улице. Жарит солнце. Колька потеет. Внезапно он вспоминает Таньку. Как она предлагает ему искупаться в реке. Холодная река кажется ему теперь блаженством. Он вздрагивает, когда в мыслях представляет другую картинку.

— Я есть хочу, — ноет Ромка.

— Заткнись.

— Есть.

— Как ты меня…

— Есть.

— Задолбал.

— И пить.

— Ладно, пойдем в магазин. Вечно ты ноешь, ноешь. Как дебил.

Они поворачивают и идут к большому зданию. «Сосновский», — гласит гордая вывеска. С секунду Колька пытается понять, что она означает. Где тут сосны? При чем они вообще? Но больше его интересует, есть ли там самообслуживание.

Колька с Ромкой входят в магазин. Это огромный, шикарный супермаркет. Медленно они идут мимо стендов. Целый город. Здесь есть все — от молока до веников. Игрушки и еда.

И парфюм. И бытовая техника.

И электроника. И посуда. И одежда. Снаряжение. Велосипеды. Коньки. Ролики. Лыжи. Кольке становится не по себе. В таком месте, пожалуй, можно даже жить. Никуда не выходя. Скитаться среди этих бесконечных полок. Иногда натыкаться на еду. Наверняка здесь есть даже туалет и душ. Да, здесь можно жить! Роскошная жизнь. Спать можно на диванах — вон, которые продаются. Или даже на кровати. По утрам заваривать чай или кофе. С круассаном. Сумасшествие какое-то. И зачем нужны такие магазины. Огромные. Необъятные.

Они шли мимо полок. И ничего этого нельзя забрать. Все это — чужое. Чье-то. Не твое. Можно потрогать, покрутить в руках. Но чтобы унести — нужно платить.

— Хочу солдатиков, — ноет Ромка.

— Заткнись, — привычно цедит Колька ему в лицо.

— Хочу. Хочу, — мелкий садится на пол. — Хочу. Хочу. Хочу.

Колька осторожно пинает его носком кроссовок.

— Мама мне всегда покупала. Всегда.

— Мама умерла, — вдруг срывается Колька. — Мама умерла! Ты больше никогда ее не увидишь! — орет он.

— Это неправда, — отрицательно мотает головой мелкий. — Мама в больнице. Ты сам сказал.

— А я наврал! И тетя твоя, которой я тебя сдать собирался, переехала! И Чечен умер. И Танька умерла! И стаю поймали. И мы, вообще, больше никому не нужны! И ты мне не нужен! Я тебя ненавижу!

— Неправда. Неправда, — повторяет раз за разом Ромка. — Ты врешь! — вдруг вопит он. Пугается собственного голоса, закрывает ладошками уши и вопит еще громче: — Неправда! Мама жива! И Чечен жив! Мам! Мама! Ма-а-а-а-а-а!.. — кричит Ромка во весь голос, бьется в истерике на полу в магазине.

Колька быстро уходит. Он проходит мимо кассы. Топает по улице. Сворачивает за угол. Прислоняется к стене. Ему хочется плакать, но он не плачет. Просто бессильно сжимает и разжимает кулаки.

— Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу… — повторяет скороговоркой Колька одними губами.

Мимо него проезжает милиция. Выглянув из-за угла, Колька видит, как менты сажают Ромку в машину.

— Ну и к черту. И хорошо, — говорит себе Колька.

Он идет по улице прочь, все ускоряя шаг. Через минуту Колька почти бежит на вокзал.

По перрону ветер метает блестящую обертку. Каждый раз подтаскивает

к самому краю, но не дает ей упасть. Колька смотрит, будто завороженный. Будто есть какой-то глубинный смысл в этом действе. Обертка падает на рельсы.

Колька вспоминает, как он шел с матерью. Мать уже была беременна. Но Колька этого не понимал, просто удивлялся — откуда такой большой живот. А потом у него снесло кепку с головы. На дорогу. Колька бросился за ней, схватил. Машина, отчаянно бибикая, с трудом объехала его. Мать схватила Кольку и стащила на тротуар. И что есть сил прижала к себе. А Колька и не понял, в чем дело. Подняв голову, Колька увидел, что мать плачет.

Из воспоминаний Кольку извлекает резкая оплеуха. Он оглядывается и видит перед собой мужика. С большими синяками под обоими глазами. И распухшим носом. Тот самый, коренастый, которому врезал Чечен.

Мужик хватает Кольку за шиворот и тащит через весь перрон, зажав рот. Колька что-то нечленораздельно мычит ему в руку. Вокруг нет почти ни души. Только пара пацанов вдалеке. Они с интересом наблюдают за происходящим.

Мужик перетаскивает Кольку через рельсы. Он волочит пацана подальше от города. На пустырь. Пустырь совмещен с городской свалкой.

— Ну здравствуй, малыш. — Мужик кидает Кольку на землю, врезает еще оплеуху. — Помнишь меня, сопля?

— Иди на хрен, — шипит Колька, тряся головой.

— Ишь ты, какие мы. Защитничка мы уже грохнули.

— Пошел ты… — отвечает Колька.

Мужик бьет Кольку по голове.

— А что это у тебя в портфельчике? Куда это ты собрался? — Мужик стащил с Кольки рюкзак. — Тебе уже ничего не понадобится.

Он открывает молнию на рюкзаке, высыпает его содержимое на землю, захватив Кольку рукой через шею. Катятся монеты. Падают вещи. Стукается оземь штык-нож, завернутый в тряпицу. Среди всего падает еще и туфля. Ее-то и подобрал Ромка. Колька таращится на туфлю. Танькину туфлю.

Мужик поворачивает Кольку к себе лицом.

— Боишься? Бойся, шкет.

Колька пытается ударить кулаком, но не достает. Мужик бьет ему между ног.

Приподняв Кольку, он встряхивает его.

— Приди в себя, сопля.

— Пошел ты, мразь! Мразь конченая! — орет мужику в лицо Колька.

— Я мразь? Да?

Мужик хватает Кольку за горло и поднимает над землей.

Колька хрипит. Дышать нечем. Кажется, сейчас эта рука сломает ему шею. Колька задыхается. Кричать нечем. Он теряет сознание и трепыхается из последних сил. Глаза закатываются.

Колька очухивается на земле. Мужик по-прежнему возвышается над ним.

Он склоняется над ним, уперев руки в колени.

— И брата твоего я тоже найду, понял, сопляк? Он ведь где-то здесь бегает. Город маленький, обязательно найду. Я тебе обещаю, — говорит Кольке мужик, склонившись близко-близко.

Колька вдруг понимает, как все безнадежно. Безысходно. Бессмысленно. Он закрыл глаза и захотел умереть.

— Обязательно, — повторяет мужик.

И вдруг… Рукой Колька нащупывает что-то тяжелое. Это штык-нож.

— Я его буду долго, долго…

Тут Колька наносит удар. Места для замаха не хватает. Но бьет он изо всех сил. И попадает куда-то в висок.

Мужик булькает. Шипит. Валится прямо на Кольку, но Колька успевает подставить колено — болью отзывается пах — и оттолкнуть его в сторону.

Собрав рюкзак, Колька вешает его на плечи. Штык-нож засовывает в карман куртки. С трудом, чуть покачиваясь, пересекает пустырь, не обращая внимания на крики позади. Здесь, на окраине города, среди дачных домиков, Колька натыкается на колонку. Он жадно пьет. Подставляет голову под воду. Потом приводит одежду в порядок, отряхивает от пыли. У забора Колька замечает велосипед. Старый, страшный и потрепанный. Он встает на педали и катит по пыльной дороге в город. Сиденье слишком высоко, и сесть на него не получается. Но так даже удобнее. Быстрее. Участок в городе наверняка всего один.

И Колька найдет его.

Он проезжает еще несколько улиц и бензоколонку, прежде чем видит местное отделение милиции. Колька объезжает отделение — приземистое одноэтажное здание — несколько раз. В голове формируется план. И поэтому Колька возвращается на бензоколонку. Остановившись по дороге, он подбирает пустую пластиковую бутылку.

На велосипеде Колька подъезжает к окошку.

— Литр самого дешевого.

— А тара?

Колька показывает бутылку.

— Это огнеопасно. Нам нельзя продавать в такую, — говорит девушка.

— Да ладно, кто видит? — удивляется Колька.

— А тебе зачем, мальчик?

— Да милицию хочу поджечь!

Девушка смеется.

— Ладно. Двадцать.

Колька находит в портфеле двадцатку мелочью и отдает девушке.

— Вторая колонка, — говорит она.

Колька берет пистолет и набирает бензин в бутылку. Сунув тару в портфель, он катит назад к участку. На этот раз Колька оставляет велосипед в кустах у дороги. Он подкрадывается к участку. Некоторые окна зарешечены. Другие — нет. Примерно пятьдесят на пятьдесят. Колька достает губную гармошку и, наигрывая, идет под окнами. Сначала ему кажется, что ничего не получится. Но вдруг в этот момент где-то там, в помещении, Ромка начинает петь песню про Кука. Прямо перед оторопевшими ментами. Колька отдергивает гармошку и поднимает глаза. Без решеток. Везет.

Вытащив бутылку с бензином, Колька идет на другую сторону, где припаркованы ментовский «жигуленок» и еще несколько машин. Все эти машины Колька щедро обливает бензином. Потом ведет дорожку к окну, за которым пел Ромка. И здесь поджигает бензин. Через минуту двери отделения хлопают. Колька стучит в окно и немного отходит, чтобы Ромка увидел его. Знаками он указывает Ромке на ручку. Мелкий поворачивает ее, и окно распахивается. Ромка сигает к Кольке в руки. Они бросаются к велосипеду. Колька гонит изо всех сил. Скорее к вокзалу — пацаны слышат, как звенит переезд. Бросив велик на ступеньках, Колька и Ромка бегут к поезду. Но поезд не спешит останавливаться. А вот мент, получивший ориентировку по рации, уже торопится к ним.

— Стоять, — орет он.

Колька выхватывает из внутреннего кармана штык-нож и приставляет его к горлу Ромки.

— Я его убью! Убью на хрен!

Мент оторопело останавливается.

— Спокойнее, спокойнее, — говорит он, делая маленький шаг вперед.

— Убью, — выдыхает Колька и надавливает острием на шею Ромки. Выступает кровь.

И мент вдруг верит ему. Он сникает.

— Убью, — повторяет Колька и сам себе верит.

Поезд наконец тормозит и распахивает двери. За спиной. Там, где нужно. Колька делает шаг, два, три — назад. И они с Ромкой оказываются в тамбуре.

Поезд хлопает дверьми и медленно набирает ход. Мент, опомнившись, машет машинисту. Но поезд идет дальше. Колька отпускает Ромку.

— Я больше не буду ныть, — вдруг серьезно говорит Ромка. — И это ничего, что тетя переехала. Мы найдем ее или прибьемся к какой-нибудь стае и заживем.

Колька кивает.

Они проходят в пустой вагон и садятся. Внезапно Колька вспоминает какой-то странный фильм, виденный им в детстве. Сначала возникает музыка, а после и обрывочные черно-белые кадры из фильма. Пам-пам-пам-пампарарам. Пам-пам-пам-пам… Там в конце появлялись абсолютно все герои… и танцевали хороводом…

И вдруг Колька на секунду видит всех-всех в вагоне.

И Чечена — он что-то разъясняет Саньке и Плеши. И Таньку — она болтает с вожаком. И стайных. Их пирожками кормит бабушка. И ментов.

И музыканта. Смотрят в окно Марат и Тимур. И Ленина Колька видит.

Колька моргает — и все пропадает. Даже музыка. Но Колька вытаскивает гармошку и воскрешает ее.

Колька встает и идет к дверям. Мелкий следует за ним. В тамбуре Колька берется за стоп-кран и медленно опускает его вниз, разорвав пломбу. Поезд тормозит с жутким скрипом. Ромку бросает вперед, но Колька придерживает его. Он разбивает стекло в дверях и выбрасывает рюкзак. Тот катится по насыпи в высокую траву. Затем Колька помогает выбраться Ромке. И вылезает сам.

Они спускаются по насыпи вниз. Колька подхватывает рюкзак. Братья бегут по полю через траву, пока не скрываются из виду.

Даниил Дресвянников — родился в 1988 году в Ленинградской области. Закончил Санкт-Петербургский университет кино и телевидения по специальности «драматургия» (мастерская Ю.Клепикова). Автор около двадцати короткометражных и пяти полнометражных сценариев, а также стихов и новелл. Живет в Санкт-Петербурге.