Прямая речь: фрагменты пресс-конференций на «Кинотавре»

«Безразличие», режиссер Олег Флянгольц

Александр Баширов, актер. Унификация современного общества заключается не в том, что людей опускают, превращают в дерьмо, а в том, что это еще эксплуатируется и продается, и чем больше публика потребляет низкое, тем больше ей нравится любая извращенная гадость. Здесь главная проблема — синефильство. Меня волнует сама поэтика происходящего в форме юродства. Когда Петр I запретил юродство, это, по мнению Бахтина, проявило наше абсолютное ханжество, изменило саму русскую самобытность, в том смысле, что — удивительная вещь — морально-нравственная категория юродивого исчезла. Когда я говорю, что иду работать в Кремль, к Николаю Досталю в фильм «Раскол» в роли юродивого, все думают, я шучу.

Мария Безрук, газета «Трибуна». Почему для вас было столь принципиальным потрясающий неореалистический материал короткого метра, который у вас изначально был, довести до полнометражной картины? Расскажите подробнее об истории создания фильма.

Олег Флянгольц. Я всегда рассчитывал на полный метр. В 1989 году мы придумали сценарий и сняли этот фильм как могли. Потом все изменилось, и мы перестали его снимать.

Виктория Белопольская. Не считаете ли вы эту эстетику утратившей сегодня актуальность?

О.Флянгольц. Сейчас да. Но надо было все равно как-то завершить работу. Вообще-то, приятно заканчивать начатые дела.

А.Баширов. Эта эстетика не является эстетикой. Это образ жизни. И действия любого кинематографиста заключаются в том, что реальность он формулирует конкретно, понимая, что физическая реальность — как аура. Он во всех случаях формулирует ее через визуальную работу. И никогда нельзя говорить, что это только эстетика. Эстетика, как и этика, — это не проблема. Главная проблема — создание определенного сильного художественного пространства, которое включает сам образ жизни человека, художника. От Ван Гога до Пазолини он формулируется одним способом: или ты идешь на бессмертие, или ты — быдло.

Я люблю беспощадность честности, потому что правда объективности несет в себе абсолютную вселенскую поэзию. Она обезоруживает не только меня, но всех тех, кого действительно волнует слово «Россия».

Я против теории заговора, но считаю, что процесс унификации, глобализации и прочего предопределяет только одно — манипулирование терминологиями. Все семантическое пространство, которое мы сейчас имеем, наполнено убеждением, что права человека важнее, чем поэтическое и созидательное начало нашей жизни.

В.Белопольская. Для художника-модерниста его образ жизни — это часть нитей в ткани произведения. Как вы прожили эти двадцать лет — между началом фильма и завершением? Чем занимались?

О.Флянгольц. Жил, бухал, снимал видеоролики — панк-рок и рок-н-ролл.

А.Баширов. Слово «модернизм» мне не нравится, потому что мы существуем в постмодернистском пространстве, где фрагментируется социальная шизофрения, и это нормально, где каждый находит свою кочку и думает, что это главное. К сожалению, это беспощадная эксплуатация, вынужден признать, даже поражение прежних наших мечтаний… Мы сидим сейчас здесь и ностальгируем по тому, что видим в фильме, — Федю Бондарчука молодого, стилистику и энергию того времени. И таким образом сохраняем общую безответственность за происходящее. Потому что меркантильность, прагматичность, мелкобуржуазное сознание, звериный оскал капитализма — абсолютно мне не интересны.

Нэнси Конди, университет Питтсбурга (США). Я, честно говоря, воспринимаю вашу картину под глобальным влиянием — в хорошем смысле слова — таких фигур, как Энди Уорхол, Кен Кизи, художников конца 50-х — начала 60-х, к творчеству которых применимо слово «кэмп». Не стёб, а именно кэмп.

О.Флянгольц. Энди Уорхола я очень люблю, но на этот фильм он никак не по-влиял. Больше повлиял, наверное, Антониони.

Нэнси Конди. А название «Безразличие» — откуда оно? Как его понимать?

О.Флянгольц. Просто понравилось. Десять раз за эти два года, пока я доделывал фильм, меня убеждали сменить его. Но, слава богу, фильм «доплыл»-таки до конца с первоначальным названием.

А.Баширов. Считаю, что название фильма соответствует ощущению всех здесь сидящих. Надеюсь, что этот фильм получит главный приз фестиваля, потому что смысловое поле, которое присутствует в современном кинематографе, до сих пор именно таково. Мы — безразличны, абсолютно неэмоциональны, нам все равно, что происходит. Это естественное состояние нынешнего общества, конформизм теперь не просто идеологичен, он уже воинствующий. Я в отчаянии оттого, что любые разговоры начинаются и заканчиваются только баблом.

Алиса Клима, интернет-журнал «Эпоха». В чем заключается главный посыл истории ваших двух героев?

О.Флянгольц. Вообще-то, в большей степени я художник — рисую, фотографирую. Мне составление и сопоставление планов — паузы, паузки и тому подобное — интереснее, чем игра актеров. Я их очень люблю и очень им благодарен, но они меня не слишком волнуют. Для меня это своего рода композиционный момент, как цифра. У меня гениальный режиссер монтажа, из Питера, — мы сидим и планчики подставляем, по секундам. Все режиссеры так делают. А об актере я не беспокоюсь, он — биомасса, визуальное пятно. А история… да фиг с ней.

Мария Безрук. Если вы считаете актеров биомассой, почему снимаете игровое, а не, скажем, документальное кино?

А.Баширов. Не имеет никакого значения и никогда не будет иметь происходящее сейчас, потому что само существование Олега как кинорежиссера и художника — это его личное право и дело. Русская культура основана на страдании, и его личное страдание будет заключаться в том, что мы все равно не поймем, зачем он это сделал. Объяснить это невозможно. Для этого нужно с ним прожить, как я, двадцать лет.

В.Белопольская. Ваш фильм — идеальный пример конвергенции между современным искусством и кинематографом: с одной стороны, есть герой, которому можно сопереживать, с другой — насыщенное изобразительное пространство, довольно агрессивное. Как вы считаете, как должно развиваться это сращение, чтобы стать широко употребимым? Можно ли его развить из экспериментальной сферы в более или менее мейнстримную?

О.Флянгольц. Зритель покажет. Если ему понравится такое кино, что-то подобное, наверное, будут делать, если нет — то не будут.

А.Баширов. Нет зрителей, нет публики, есть только потребители. На многие годы вперед у нас нет возможности разговаривать с русским зрителем, потому что у нас сам экран отсутствует и мы не можем с этим бороться. Социальные сети, клубы, где двадцать человек собираются и обсуждают какое-то кино, — все это бессмысленно, поскольку мейджоры, их восемь, сидят на каналах. Это же монополизация, тут антитрестовое законодательство должно присутствовать. Человечество все это уже проходило — монополизацию, договорные деньги. Сейчас есть лишь две позиции: военно-патриотическое кино и комедии — такое развлекалово, шоу. Это все зомбирование и предложение нам всем, чтобы мы уходили со своим искренним поэтическим кино в некие маргинальные клубы. Наше население уничтожается через наглую форму приоритета бабла. Это абсолютная смерть. Жизнь человеческая уже закончилась, происходит одна дегуманизация. Мы опять возвращаемся в кухни, в диссидентство, в пыхтение и сарказм. Всё! И слава богу. И чем больше давят этих гадов — поэтов, тем больше возникнет страсти сказать: хватит, доколе издеваться над нашим обществом? Мы вообще претендуем на то, что мы — в мире. А мы — не в мире. Это убивает нормальных людей, просто убивает.

«Охотник», режиссер Бакур Бакурадзе

Мария Безрук. Расскажите о драматургии звука в вашей картине. Правильно ли я поняла, что вы намеренно вы-травляли интершумы, не имевшие для вас значения, например, от сигареты, и при этом форсировали те звуки, которые были для вас принципиально важны: визг свиней, разрывающий уши, выстрелы, от которых все время вздрагиваешь?

Бакур Бакурадзе. Звук должен быть таким, какой он есть в жизни. Он был такой. Потом, когда я смотрю на экран, интуитивно чувствую, где не хватает тишины, где ее много. Какой-то особенной концепции в это не вкладываю, хотя понимаю, какой у меня получился звук, что он собой представляет, и мне он нравится. А есть вещи, которые я просто не люблю, их, естественно, убираю.

Марина Тимашева, «Радио «Свобода». Объясните, почему ваш фильм называется «Охотник»? И почему вы выбираете позицию абсолютного дистанцирования автора от происходящего, стараетесь переложить нагрузку на самого зрителя, как будто бы не помогаете ему?

Б.Бакурадзе. Мне кажется, что это тоже некая внутренняя потребность. Если я сейчас начну рассказывать историю, она в любом случае будет приукрашена, литературно оформлена, в нее будет вложена моя эмоция. Но когда вспоминаю, как это происходило, мне совершенно по-другому видится вся ситуация — такой, какой она была, неприукрашенной. Кино — это здесь и сейчас. Это не реконструкция того, что было. Рассказ — это реконструкция, закадровый текст, прошедшее время. А кино — это настоящее. Я даже сценарии пишу литературно и приукрашивая, но снимаю по-другому. Таково мое внутреннее видение, подход. Я так чувствую. Это моя потребность, и мне кажется, что в фильме она не доведена до того уровня, до которого мне бы хотелось ее довести.

Почему «Охотник»? Сложный вопрос. Из-за манеры поведения главного героя, в первую очередь. Мне кажется, у него особенный взгляд. Он ни во что не вмешивается — до самого нужного момента. Я так это понимаю.

Виктор Матизен, президент Гильдии киноведов и кинокритиков. Программисты «Кинотавра» пошли на обдуманный и довольно циничный эксперимент, сопоставив в программе два фильма, спродюсированные Сергеем Сельяновым. Один под названием «Бабло», другой — «Охотник». Первый, понятно, будет хитом. Что же касается вашей картины, то, я полагаю, всем совершенно очевидно, что даже при поддержке критиков она соберет в прокате тысяч пять-десять долларов, и никакие усилия просвещенной публики не сделают ее более доступной для зрителя, потому что высидеть этот фильм до конца не всякий даже нормальный образованный человек в состоянии. Разумеется, фильм проедет по всем фестивалям. Но вам не жалко, что у него будет такой ограниченный эффект?

Б.Бакурадзе. Я, конечно, болею за то, что произойдет с финансовой точки зрения с этой картиной, но не очень сильно об этом думаю. Конечно, хотелось бы, чтобы она дошла до зрителя. Мне кажется, те, у кого есть желание картину посмотреть, рано или поздно будут иметь эту возможность. Наверное, «Охотник» будет показан по телевизору, на фестивалях. Думаю, фильм будет увиден.

Алиса Клима. Есть люди, которые говорят о событиях, есть те, кто говорит о людях, есть те, кто ставит вопросы. Мне показалось, что охотник — это человек, который может говорить только о фактах. Ничто не влияет на его жизнь, он сам принимает решения. Но в этой связи можно было бы назвать фильм не «Охотник», а «Животное», потому что он как бы вне контекста.

В чем смысл жизни этого человека? И какие чувства вы испытываете к нему: ненавидите, любите, сострадаете?

Сергей Сельянов, продюсер фильма. Картина чувственная. Она, собственно, материя. Мы все время рефлексируем, додумываем, догоняем, социально встраиваемся — это обычная практика. Человек, действительно, существо в большей степени природное, чем принято считать со времен французских материалистов. Если вы к себе прислушаетесь, возможно, это услышите. Чувственные вещи предмет искусства составляют в гораздо большей степени, чем социальные. Это и стало содержанием, на мой взгляд, истории, которую не рассказал, а показал нам Бакур. Мне кажется, что таких фильмов совсем-совсем немного. В этом большая ценность высказывания Бакурадзе.

Относительно того, люблю ли я этого героя или нет, это такой же вопрос, как «Любите ли вы себя?». С одной стороны, все мы себя любим, с другой — глупо как-то звучит. Все, что происходит с нашим героем, происходит внутри каждого человека. Это что-то такое почти архетипическое. В проживании показанного отрезка жизни, в движениях души героя есть что-то фундаментальное, существенное. Слова «любит», «не любит» в этом отношении не очень точны.

Михаил Барскович, исполнитель главной роли. Почему охотник, а не зверь? Если взять старые понятия о том, кем был мужчина в семье, увидим — тем же охотником, который обеспечивал семью. Добытчиком. А зверь есть зверь. Вот он создал — Иван Дунаев, мой герой, — мир вокруг себя, в который тяжело впускает любого постороннего человека. И появление двух женщин на ферме — это событие для него, какая-то отдушина, новое чувство. Обычно он холоден со всеми.

Б.Бакурадзе. Я долго думал, где бы мне снять этот фильм, чтобы человек максимально не был привязан к стандартам, традициям. Мне был интересен герой, который сам выбирает. Я помню, как в детстве смотрел фильмы Фасбиндера и удивлялся, насколько бесперспективное пространство он может создавать. Для меня было ново то, что все герои его фильмов воспитаны самими собой. Мне интересно исследовать человека в его собственных проявлениях, именно тогда, когда не существует влияющих на него факторов — извне. Поэтому я не мог этот фильм снять, допустим, на Кавказе. Меня устраивала Псковская область, потому что она малонаселенная, пейзаж ее — немного стертый, неявный, меня интересовал именно этот период жизни, когда после развала Советского Союза народ еще не смог определиться и никто ему ничего не мог предложить. Мне кажется, что все эти вопросы, время и пространство создали удобные условия для наблюдения за человеком, который сам принимает решения.

Александр Рутковский, кинокритик (Киев). Второй фильм всегда показателен. Я узнал Бакурадзе в этой картине и, более того, увидел, что он берет псковские российские масштабы и «бакуризирует». Первые долгие ландшафтные кадры поля с седой травой, с приглушенной зеленью — это остров Хонсю.

Я считаю, что по натуре, по философии вы одинокий самурай. Это не русские люди: молчаливые, сдержанные, с минимальным внешним проявлением чувств и в то же время упорные в достижении своих целей — это люди из вашего мира, одинокого и похожего, очевидно, на вас.

«Охотник» впервые, может быть, после «Брата» (первого) говорит о том, как в этой хаотичной среде, в этом мире можно выжить — только благодаря верности себе, своему слову, рассчитывая на себя.

Поясните приезд похоронной делегации. Он как-то корреспондирует с посещением памятника Матросову? Чисто фабульно мне непонятно, кто эти люди? Что за поминки в лесу? И расскажите немного о мальчике.

Б.Бакурадзе. Псковская область — это место ожесточенных боев, и на каждом шагу есть типовые памятники, рвы смерти и там же памятник Матросову, мемориал. Я на все это обращал внимание и понимал, что для людей, которые там живут, война еще не ушла. В этом озере затонул самолет, но могилы летчика нет.

Существует генетическая связь между поколениями. Интерес ребенка к войне — отголосок того, что тогда происходило, и связь с миром через сильные стороны людей, героизм, например. Поэтому мне важно, что приехали родственники на могилу летчика.

Ольга Суркова, Первый канал. Всемирная сеть (Амстердам). Фильм, на мой взгляд, говорит о том, что написано в Библии: «И будете добывать хлеб свой в поте лица своего». Цивилизация, естественно, внесла в нашу жизнь огромное количество орнаментов. Мы так привыкли к ним, они видоизменяются, мы — вместе с ними. Бакурадзе, с моей точки зрения, возвращается к первоистокам того, что составляет природу человеческого существования. Героя фильма, охотника, как Сергей Сельянов уже сказал, трудно любить или не любить, как самого себя. Это природные взаимоотношения, самые главные. Есть семья, любовь, ответственность, страсть, которая приходит и уходит. Вопрос в том, как смотреть картину, что в ней видеть, потому что фактура фильма и каждый кадр сделаны, по-моему, безупречно.

М.Тимашева. Бакур, расскажите, откуда люди, откуда Михаил Барскович, откуда та женщина, которая Любу играет. Где вы нашли их?

Б.Бакурадзе. Мишу я нашел в Белоруссии, где смотрел места для съемок. Мы были в нескольких регионах страны, нам их показывали работники егерьских служб. Миша был одним из наших сопровождающих, возил на озера. Когда я вернулся, стал смотреть фотографии местности, и на них время от времени Миша попадался. Через эти изображения я что-то увидел. Потом мы вызвали Мишу. Ребенок и женщина — из Санкт-Петербурга. Все остальные — местные жители.

Виктория Белопольская. А почему вы избегаете работать с профессиональными артистами?

Б.Бакурадзе. У меня иногда возникает вопрос: почему вообще режиссеры снимают профессиональных артистов. (Общий смех.) Единственная роль, на которую мог бы претендовать профессиональный актер, — это роль женщины. Она неизвестно какой профессии, могла быть и актрисой, и кем угодно, поэтому я рассматривал варианты. Мы искали артистов, но они как-то не прижились в этой материи.

Мирза Алиев, дистрибьютор. В роли Михаила я увидел знаменитую формулу Куприна, вопрос-ответ: «Где мое Куликово поле? Где стоишь, там и есть твое Куликово поле». На мой взгляд, этот герой проявил себя именно в таком контексте.

Бакур, вы будете свой фильм вместе с продюсером «лечить», смотреть, как-то изменять на уровне монтажа, или это конечный вариант?

Б.Бакурадзе. Монтажом можно заниматься очень долго. И я как-то понял, когда заканчивается для меня монтаж: когда у меня уже нет сил, когда понимаю, что больше не могу. И это обычно совпадает с моим ощущением, что все правильно сделано.

Татьяна Москвина-Ященко, Кинопресса.ru. Ваш фильм весь выстроен на длинных планах, кадрах, и, возможно, один из них был для вас главным, ради которого вы картину и снимали? Если можно, этот план обозначьте.

Б.Бакурадзе. Их несколько, ключевых для меня сцен. Когда главный герой и женщина вместе, когда она уходит и кадр, когда он в лесу. Все сцены по-своему ключевые. Не могу сказать, что есть одна — фундамент, на который все остальное достраивается. Такого нет.

Елена Стишова, «Искусство кино». Я задам банальнейший вопрос, который сейчас считается «не комильфо». А именно: какие у вас, Бакур, отношения с классической русской литературой? Еще более конкретно: совсем недавно я перечитывала рассказы Бунина — в частности, «Суходол», «Деревню» и прочие — и довольно часто открываю деревенские вещи Чехова, которые всякий раз обжигают меня своей жесткостью, жестокостью даже, полным отсутствием какой бы то ни было сентиментальности. У нас сейчас любят говорить о чернухе, а на самом деле русская литература совершенно забыта, потому что на фоне чеховской повести «В овраге» или бунинских «Деревни» или «Суходола» все, что мы называем этим словом, — игрушки. Мне интересно, вы читали эти вещи и оказала ли русская литература на вас какое-нибудь влияние? Или это я вчитываю туда все эти параллели?

Б.Бакурадзе. Мне кажется, что в общем, в большом масштабе, естественно, влияет. И это происходит бессознательно. Допустим, когда я снял «Шультеса» и прошло время, я уже какие-то конкретные связи с определенными произведениями сам начал видеть. Может быть, и с «Охотником» тоже так произойдет. Вообще, кажется, есть база, которая целиком влияет, а не какие-то отдельные вещи. Чехов, естественно, мне близок.

«Громозека», режиссер Владимир Котт

Мария Безрук. Мне кажется, в вашем творчестве красной нитью проходит тема взаимоотношений отцов и дочерей, настоящих или мнимых. Является ли это действительно одной из ваших главных тем?

Принимал ли ваш партнер — канал НТВ — участие в работе над сценарием, влиял ли на кастинг и отразилось ли его участие в чрезмерной, на мой взгляд, жесткости киноязыка картины?

Владимир Котт. Главное для меня — человеческие взаимоотношения в экстремальных личных ситуациях. Не внешне экстремальных, а тех, когда драма внутри, когда у людей разрывается сердце и они не знают, как жить дальше. Я считаю, это и есть главная тема, другой не может быть. Если же просто помещать людей в неординарные ситуации, получатся боевики, блокбастеры, а мне это не очень интересно. Я стремлюсь понять, что происходит внутри людей. И мне кажется, «Громозека» — кино не жесткое, а грустное. Для меня это большая разница.

Виктория Белопольская. Как канал НТВ, с его определенным продюсерским мышлением и идеологией, с позицией утверждения доминантного самца, с его политикой в эфире, позволил вам представить целое мужское поколение совершенно иного рода? Не то, про которое они рассказывают и на которое рассчитывают.

Евгений Гиндилис, продюсер. Это, скорее, вопрос к представителям НТВ. Но, я думаю, неправильно было бы любую программную политику сводить к какому-то одному качеству. Любое крупное СМИ, каким является и телеканал, нуждается в разного рода продуктах и точках зрения. И мы, собственно, и есть та иная, альтернативная точка зрения. Снимаем кино, казалось бы, про всем знакомых героев: это мужчины средних лет, по сути, целевая аудитория канала, но снимаем, исходя из совершенно другого посыла — реалистичного, социально ориентированного, ответственного по отношению к той теме, которую пытаемся разрабатывать. И я благодарен каналу НТВ за то, что он дает нам такую возможность. Это абсолютно независимое кино, в том смысле, что наши партнерские отношения с НТВ обеспечили лишь часть бюджета фильма, остальные средства мы сами привлекаем с рынка, у нас нет ни рубля государственной поддержки. Это и есть гарантия того, что мы можем занимать подобную альтернативную позицию без оглядки на какие-либо цензурные или идеологические ограничения.

Марина Тимашева. К какому все-таки поколению принадлежат ваши герои? И каковы отношения этих «Громозеков» с героем Кира Булычева?

В.Котт. Громозека — мультипликационный персонаж — все время опаздывает. В мультфильме он постоянно прибегает на место схватки, битвы, чтобы спасти друзей, а потом выясняется, что опоздал, и его коронная фраза: «Ну вот, опять опоздал». И моя история — про людей, которые опоздали жить, опоздали любить, страдать. Опоздали жить какой-то настоящей жизнью. Живут жизнью, придуманной их родителями, спроектированной по какой-то программе. Я немного застал советскую эпоху — мы с братом были комсомольцами в школе. Так воспитывали нас и моих персонажей: сначала надо быть октябренком, потом пионером, потом комсомольцем, потом закончить школу, отслужить в армии, поступить в институт, жениться… Это программа, которая все делает за тебя. А человек уже ничего не может решать, отсюда инфантилизм советских людей. Целое поколение разучилось, мне кажется, совершать поступки, что-то менять. Наша история — про людей, которые опоздали жить и не готовы совершать поступки. Такие чеховские персонажи, которые хотят что-то делать, а реально ничего не делают. Для меня это не жесткое кино и не супердрама, а, скорее, абсурдная история, смешение жанров, современная трагикомедия. Сегодня чистый жанр вообще невозможно снимать, если, конечно, не задаться целью сделать блокбастер, чисто коммерческую вещь. Я хотел, чтобы было и смешно, и грустно. Мы же не все время в одном состоянии пребываем — мы движемся, мы живые.

Александр Рутковский. Касаемо вашей идейной концепции. Это люди, которые опоздали к своему времени, не успели. Здесь им нет места, все верно. А может, и хорошо, что опоздали? Мне кажется, эта смысловая амбивалентность очень ценна. Мне кажется, они опоздали туда, куда и не стоило спешить. В настоящем-то их не ждет ничего хорошего, как раз в прошлом и было что-то ценное, в их игре на гитарах. Как вы это идейное противоречие решаете?

В.Котт. Опоздали — не значит, что они совершили некое преступление, просто они такие, какие есть, это констатация, тут нет идеологии. Они очень наивные и несчастные люди.

Е.Гиндилис. Мне кажется, наша картина как раз выходит за рамки идеологических штампов. Та амбивалентность, о которой вы говорите, отсутствие оценок вроде «тогда было хорошо, а сейчас плохо» или наоборот — это и есть та ткань жизни, которая нам интересна, ткань человеческих взаимоотношений, из которой эта жизнь сплетается. И в картине мы пытаемся эту ткань максимально честно «схватить» и передать зрителю на уровне эмоций.

Игорь Селиванов, портал Кубань.ru. Как вы думаете, почему молодое поколение должно сопереживать этим героям? Что оно может найти в них?

В.Котт. Дело тут не в возрасте. Это вопрос некоего промежуточного кризиса. Он может быть и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет, у некоторых и в семьдесят. У некоторых в двенадцать-тринадцать. Так или иначе это связано с тем, что человек вдруг понимает, что он жил неправильно и уже отчетливо видит перспективу своего «ухода». Видит, что жизнь одна, а ничего не сделано. Для меня — это кризис. Он возможен в любом возрасте. Так что картина может вы-звать понимание и у более юного зрителя. Но все-таки она прежде всего для более взрослых людей, у которых есть жизненный опыт.

Алиса Клима. Для меня Громозека в некоторым смысле антигерой, он милый, добрый, безобидный, но, в общем, бесполезный. Если бы вы в наше время снимали фильм про героя, кем бы он был и чем бы занимался? Был бы он женщиной или мужчиной?

В.Котт. Он точно был бы мужчиной. Я считаю, все мужчины слабы и все решает женщина. Она рожает детей, соглашается или не соглашается выходить замуж. Это моя внутренняя позиция. Мне вообще не интересны сильные герои, меня привлекают герои в моменты слабости, на сломе. Например, в фильме «Муха» герой Кравченко плакал, для меня это важно — когда герой плачет. Может, вот это и есть моя тема.

Все люди, независимо оттого, кто они, кем работают, сколько у них денег и так далее, все равно мучаются и страдают одинаково. Мне сложно представить некоего конкретного современного героя.

«Портрет в сумерках», режиссер Ангелина Никонова

Александр Рутковский. Мне кажется, фильм «Портрет в сумерках», начинаясь узнаваемо, оперируя известными архетипами, получает необычное развитие. На языке современного, жесткого социального кино говорит о целях классической русской культуры, мирового кинематографа. Фильм подсказал важную идею — как выйти из ужасного нравственного положения в нашей стране с помощью спасительной любви. Картина помогает понять, как важно приласкать Россию, чтобы она стала другой.

Елена Дюфор, сайт kinoglaz.ru. Мне посоветовал посмотреть ваш фильм уважаемый мною человек. Но теперь я в абсолютном смятении. Единственная четкая мысль, которая у меня высвечивалась в сознании при просмотре: секс с австралопитеком — это, наверное, классно. У меня было ощущение, что вы персонажа Сергея очеловечиваете, но должна ли я испытывать симпатию к тому, кто насилует женщин? Я пыталась понять вашу героиню, залезла в каталог, прочитала синопсис. Там написано, что психолог пользуется профессиональными навыками, чтобы отомстить своему обидчику. Но по фильму я этого не почувствовала. Или жертва влюбляется в своего насильника? Что вы хотели сказать?

Ангелина Никонова. Это не призыв к действию. Выбор, который стоит перед героиней: наблюдать или принять участие в том, что ее шокирует, не устраивает. Она решила изменить ситуацию и выбрала для этого необычный способ.

Ольга Дыховичная, соавтор сценария, исполнительница главной роли. Мы написали этот сценарий вместе. Изначально история была о том, что через ущерб, который наносит главный герой героине, он делает ее живой. У нее неплохая ситуация: муж, работа, деньги. К сожалению, только через насилие она впервые ощущает что-то. Через излом два живых человека почувствовали друг друга, но это не любовь, не влюбленность. Через такое странное участие она меняет не только главного героя, но и себя.

Виктория Белопольская. Стоит ли вызывать сочувствие к такого рода персонажу?

О.Дыховичная. Надеюсь, что в фильме нет однозначного ответа, кто он, этот герой, насиловал ли он ее. Изначально была идея, что он провокатор.

Мирза Алиев. Безнаказанность насилия в фильме меня покоробила. Женщину понять невозможно: чего хочет, что делает? Мне показалось, судя по сексуальным сценам, что она искала защиты в лице даже этого мужчины.

О.Дыховичная. Картину сложно интерпретировать, потому что у героини сплетены ощущения жертвы и палача.

Виктор Матизен. Существует множество подобных фильмов в европейских странах. На эту тему написаны диссертации, тома, где все мотивации, в том числе перечисленные здесь, были названы. О сцене изнасилования в машине ментами. Она предполагает жанровый поворот в сторону ужастика. Если такое и может произойти в жизни, то это закончится убийством, потому что оставлять свидетеля совершенно нерезонно. Почему вы не воспользовались этим поворотом? И почему не придали вашей истории ту единственную, естественную форму, в которой она может существовать: что некая сценаристка воображает себе весь фильм? Тогда была бы понятна вся ваша фантазматическая картина.

А.Никонова. Хоррор — это единственный жанр в кино, который мне совсем не близок. Фантазия сценариста есть и должна быть. Когда я прочитала сценарий, то была поражена. Ольга не попадала в такие ситуации, но они случались с моими приятельницами, и это проходило безнаказанно. Поэтому я благодарна ей за то, что она изначально сплела сценарий из цитат жизни.

Сергей Тютин, режиссер, президент клуба «Арткино». Для меня стало очевидно, что не имеет никакого значения, на каком носителе делается кино. Фильм снят на Mark 2, но при этом держал в напряжении весь зал.

Марина Тимашева. У меня такое впечатление, что это среднеевропейская конъюнктура. Все штампы и шаблоны так называемого фестивального европейского кино я здесь увидела в полном наборе. Модненькие темы про сексуальные домогательства насажены на сцены насилия, все это еще с претензией на метафизику. Зачем нужен первый эпизод с изнасилованием проститутки? Оттого что они надругались только над героиней Ольги, изменился бы их морально-нравственный облик? Что мешает женщине поймать машину, даже если у нее из рук вырвали сумку?

А.Никонова. Не люблю конъюнктурное кино. Если вам показалось, что я его сняла, мне жаль. Для меня было трудно решиться на картину, которая раскрывает темы, поднимавшиеся неоднократно. Был риск войти в ту же воду. Не буду оправдываться за огрехи, потому что не стремилась снять идеальное кино.

Еще на этапе сценария Ольга решила, что сцена изнасилования героини должна быть на темном фоне. Я тоже не хотела ее показывать. Но для того чтобы зритель себе что-то дорисовал, мы показали вначале изнасилование проститутки. Это был мой выбор, осознанный.

В.Белопольская. Вы снимаете реалистическое психологическое кино. И героиня в начале фильма ведет себя в своей стране, как иностранка. Если подъезжает машина, у нее приоткрыто окно и в ней сидят двое мужчин, я отхожу от края тротуара. Если захожу в жуткую чебуречную — не жду, что мне вызовут такси и будут обслуживать, как в ресторане «Пушкин». Для меня начало фильма подрывает доверие к психологическим движениям героини в дальнейшем. Почему вы намеренно отказались от мотивировок ее простых, бытовых действий? Не намеренно ли вы сгустили эти краски?

А.Никонова. Мне было важно показать разнокалиберность, разность героев. Вполне возможно, что утрирование их непохожести может раздражать.

Мария Безрук. Текст заявления, который пишет героиня при утере паспорта, такой намеренно маразматический, он был придуман или имел реальную подоплеку в вашей жизни? Абсолютно завораживает красота, выразительность и сексуальность Ольги и удивительная харизма Сергея, ему веришь безоговорочно. Где вы нашли эту сумасшедшую фактуру?

А.Никонова. Это была одна из тех сладких случайностей, которые должны происходить во время съемок фильма. Знакомые попросили посмотреть настоящего милиционера для массовки. Я увидела Сергея и обомлела.

О.Дыховичная. Сцена изначально была короче в три раза. Когда ее снимали, у Ангелины украли сумку, и мы оказались в милицейском участке. Фразу про вертикальный карман и прочий абсурд услышали в тот же вечер и дописали эпизод.

Жоэль Шапрон, Unifrance (Франция). Я считаю, что это очень сильное кино. Герой специфичен. Для меня он не может быть насильником, потому что его строго воспитывал дедушка. Да, он провокатор, из-за него все и происходит. Это притча, а не реалистическая драма. «Красавица и Чудовище». Только Чудовище ждет, что его полюбят, а герой «Портрета…» не хочет этого, не знает такого чувства. Почему вы все-таки решили не показывать сцену изнасилования главной героини? Почему вы оставили сомнение по поводу того, сделал ли это герой?

А.Никонова. Мне важно было поставить знак вопроса, потому что порой физический акт насилия можно сравнить с надругательством нефизическим. Делал он это или нет — не важно.

Татьяна Москвина-Ященко. По жанру ваш фильм ближе к психодраме. Ольга, поскольку вы смоделировали этот мир, прожили всю ситуацию в кинематографе, каково ваше отношение к героине, герою и сюжету в целом? Можно было бы рассказать продолжение их отношений?

О.Дыховичная. К сожалению, я понимаю, что эти люди не способны к счастливой жизни вместе. Он ест, они смотрят телевизор или занимаются сексом — это предел развития их отношений. Но будущее есть у каждого из персонажей в отдельности. Я не понимаю своего отношения к героине, потому что пока слишком короткая дистанция между мной и фильмом.

В.Белопольская. Сергей, вы работали с двумя женщинами в авторском женском кино. Как вы себя чувствовали в этих обстоятельствах? Каково ваше отношение к герою, доверяете ли вы его поступкам?

Сергей Борисов, исполнитель главной роли. Поступкам его я не доверяю, ну а работал с прекрасными людьми. Работать было приятно и даже просто в каком-то смысле.

А.Никонова. Мне важно было не навязывать ничего актерам.

Нэнси Конди. В этом году среди участников «Кинотавра» больше отучившихся в американских заведениях режиссеров. В прошлом кино, сделанное для западного зрителя, было категорией с легким отрицательным оттенком. Начиная с «Портрета…» возможен другой разговор об иностранном влиянии в картинах. Мне кажется, ваш фильм — это пересечение американского образования и русской практики. Или я это ему приписываю?

А.Никонова. Все имеет значение. Мне сложно себя разобрать на части. Однозначно, что обучение в Америке помогло мне решиться на такой проект. Я участвовала в съемках независимого кино и видела, с какой готовностью люди шли бесплатно работать, если им нравился сценарий. Способность творчески возбуждаться от профессии в Америке присутствует больше, чем в России.

Ольга Тумасова, исполнительный продюсер. Ваш фильм снимался в Ростове. Актеры профессиональные или нет?

А.Никонова. Актеры непрофессиональные. У нас, помимо Ольги, задействованы еще четыре человека из театральных заведений города и окрестностей Ростова-на-Дону. Все остальные люди впервые оказались перед камерой, сами были в ужасе, но привыкли.

«Родина или смерть», режиссер Виталий Манский

Марина Тимашева. Было ли у вас намерение через Кубу напомнить людям, которые тоскуют по той жизни, по эпохе, в которой жили мы сами каких-то двадцать лет назад, о том, что было на самом деле? Чем вы сами объясняете природу фантастического жизнелюбия этих людей, живущих в нищете и несвободе?

Виталий Манский. В тот день, когда я прилетел с Кубы, со съемок, меня позвали в прямой эфир на телеканал «Ностальгия». Я пошел. И вот звонит по телефону человек и говорит: «Вот вы, как известный антисоветчик…» Я впервые услышал по отношению к себе слово «антисоветчик». Меня это покоробило, хотелось сказать: «Какой же я антисоветчик?» А потом думаю: «Да, я антисоветчик». Просто тогда не успел это произнести. Я абсолютный антисоветчик, и свою фундаментальную антисоветскость я, конечно, попытался в своей картине сформулировать, представить. Но не языком Станислава Говорухина, в том смысле, что «так жить нельзя», и не языком Майкла Мура и похожей пропагандистской публицистики, а иначе. Я антисоветчик в том смысле, что я — за достоинство человека, за его свободу, за его право на ту единственную жизнь, которая, к сожалению, очень быстротечна. Фильм в том числе и об этом.

Жизнелюбие… Удивительно, насколько сильны на Кубе, насколько заметны ужас бытия и — оптимизм… Дистанция между этими двумя полюсами просто сносит крышу. Я никогда не был в Северной Корее, хотя меня эта страна очень интересует, но мне кажется, что там все пропитано обреченностью. Обреченность во всем. Когда видишь людей, чувствуешь, что у их нет никаких шансов. А на Кубе такая бурная, яркая, такая мощная жизнь, энергетика! К кубинцам сразу проникаешься сочувствием, потому что видишь: ну не заслуживают они кошмара, в котором существуют! Оковы тоталитаризма и свободолюбие, природная раскрепощенность кубинцев — этот союз просто противоестествен.

Что удивительно (и мы в группе это много обсуждали), мы не чувствовали на острове предреволюционной ситуации. Хотя очевидно: революция вот-вот грянет — может, прямо завтра прочтем об этом в газетах. Страна стоит на пороге кардинального слома. Но даже если что-то и витает в воздухе, по людям этого как-то не видно. Впрочем, у нас в России было так же. Революции-то не было, просто объявились гэкачеписты, несколько отморозков, и все закрутилось вокруг Белого дома, а, в принципе-то, народ жил себе спокойно, стоял в очередях, как будто так и надо. Помню, я по утрам стоял за колбасой и даже не предполагал, что империя рухнет уже послезавтра.

Геннадий Костров, продюсер фильма. Хотел бы добавить по поводу жизнелюбия. Это интересный вопрос, и фильм частично на него отвечает. На Кубе ощущается влияние культа вуду, у кубинцев иное, чем у нас, отношение к смерти. Мы много ходили по кладбищу в Гаване, снимали, фотографировали, видели много похоронных процессий, но ни одной слезы. Там людям в детстве читали другие сказки. А отношение к смерти влияет на отношение к жизни.

Вопрос из зала. Я ждал, что фильм выйдет на ментальную или метафизическую проблематику. Но этого не случилось. Почему, как вы думаете, у кубинцев ничего не получается? Танцуют без конца…

Виталий Манский. Я не считаю, что до революции кубинцы жили в такой же убийственной нищете, как сегодня. Я видел старую хронику: дореволюционная Гавана — это совершенно фантастический белоснежный город, красавец. Я видел Гавану, в которой за все годы, прошедшие после революции, практически ничего не построено, а то, что было, все эти пятьдесят лет планомерно уничтожалось и приспосабливалось под человеческое… не существование, нет, а выживание. Даже главный памятник Хосе Марти — условно говоря, «кубинскому Ленину», — был воздвигнут за три года до революции, в 1956 году. На Кубе практически все было построено до революции.

Андрей Русанов, «Живой Журнал». Сопровождал ли вас куратор от местного КГБ? Были ли у вас какие-то препятствия во время съемок?

В.Манский. Работать, вообще, было очень сложно. Наверняка все знают, что у Кубы с Россией безвизовый режим. Но если едешь снимать, тебе предстоит сложнейшая процедура оформления, и у нас на нее ушло около полугода. Потом выяснилось, что в посольстве лежит огромное количество отклоненных заявок от других съемочных групп: их не впускают. Это была нешуточная история. И, конечно, нас «пасли», и во время съемок были разные казусы, о которых даже не хочется сейчас вспоминать. Никого не обманывая, мы предложили сценарий, по которому, в общем, и двигались, и кубинские начальники прочли этот сценарий так, как смогли. Вообще-то, мы снимали фильм об основателях танца руэда де касино, о танцевальной группе. Все герои картины — участники этого ансамбля. Так было записано в сценарии.

И они себе представили какой-то очередной фильм про танцевально-музыкальную группу, и благодаря этому нам удалось все снять. Но, должен сказать, меня крайне удивило и потрясло то, что они, например, искренне полагают, что картина «Клуб Буэна-Виста» является антикубинской американской провокацией, это официальная позиция руководства.

Игорь Селиванов. Когда я видел кадры, где иностранки танцевали с молодыми зажигательными кубинцами, у меня невольно возникали ассоциации с секс-туризмом… Было ли там что-то подобное?

В.Манский. Это отдельная история. То, что происходит на Кубе с проституцией, просто невероятно. Мы испытали настоящий шок. Проституция не то что массовое явление, это фактически единственный способ заработка для любого человека — мужчины, женщины, ребенка… Мы долго думали и, признаюсь, даже кое-что сняли из таких жестких моментов, но в конечном счете отказались включать этот материал в фильм, потому что он слишком «тянет на себя одеяло». Я понял, что это опустит картину, приземлит ее.

И.Селиванов. Насколько реально, что фильм может быть показан на Кубе и послужит своеобразным «говорухинским» «Так жить нельзя»?

Г.Костров. Несколько дней назад мы показывали картину кубинскому послу и его жене и недавно получили от них сообщение, текст которого коррелирует с вашим вопросом. Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы показать ее в правильном русле, готовить почву для показа. Мы были бы счастливы, если бы фильм как-то повлиял на ситуацию на Кубе. Говоря «в правильном русле», я имею в виду, что картина могла бы как-то всколыхнуть общественное сознание. Мы намеренно убирали прямые высказывания насчет проституции, политики и так далее. Смысл фильма — сакральный, он более мощный. Перед показом мы даже хотели сказать, что это и не артхаус, и не экшн, что на экране не будет никакой политики, ничего социального. Это экзистенциальная вещь, мы старались делать картину, которая будет иметь значение не сиюминутное, о которой бы зритель думал какое-то время. Мы же говорим о консервативной революции. В сложившейся ситуации любая революция, на наш взгляд, обречена на неудачу, кроме консервативной — той, что происходит в сознании, в мозгу.

Нэнси Конди. Я смотрела картину, конечно, другими глазами. Если для вас это, может быть, был артефакт социализма, для меня это был артефакт холодной войны. Ответственность за то, как живет Куба, несет, конечно, в какой-то степени моя страна, Соединенные Штаты. Я понимаю, что говорю стереотипами американского либерала, прошу простить меня за это.

В.Манский. Кстати говоря, мы столкнулись с определенным раздвоением. Есть категория кубинцев, которые для себя приняли решение: валить с Кубы. А другая часть считает, что нужно оставаться здесь и ждать перемен. И те, которые хотят остаться, очень боятся американцев, причем кубинских американцев. Они понимают, что весь Майами сейчас вернется с кучей денег, всё купит и они, всю жизнь прожившие «мимо кассы», опять окажутся ни с чем.

Виктор Матизен. Можно ли сказать, что из остатков материала, который по объему гораздо больше, чем то, что вошло в фильм, можно скроить другую, грубо говоря, политическую ленту?

В.Манский. Запросто. Скроить-то можно. Когда-то мы снимали на пленку

35-мм, один к трем, и жили в этих рамках. Сейчас, в цифровую эру, на стол ложится огромный объем материала. Я много работаю. Сейчас заканчиваю новую картину и замечаю, что вокруг фильмов неизбежно возникают «спутники», которые, может, завтра, а может, через годы и десятилетия покажут, что к этому материалу, очевидно, нужно возвращаться и делать новые фильмы.

И про Кубу можно сделать еще не одну картину. Сейчас, работая над новым фильмом, я уже вижу, что там есть еще как минимум один большой полнометражный фильм, помимо основного. Это вообще очень интересно — думать над тем дополнительным потенциалом, который существует внутри отснятого тобой материала…

Материал подготовили Анастасия Дементьева, Елена Паисова

Фрагменты пресс-конференций фестиваля «Кинотавр». Модератор — Виктория Белопольская. .