Ольга Шакина. Герой и пустота. «Мартовские иды», режиссер Джордж Клуни

Рифмовать политику с эротикой — все равно, что любовь с кровью: до такой степени общее место, что непонятно, классика ли это уже или все еще пошлость. От соблазна высказаться о политиках, в буквальном смысле имеющих электорат, естественным образом не ушел главный либерал американского кино Джордж Клуни. «Мартовские иды» — третья часть его своеобразной общественно-политической трилогии: «Признания опасного человека» повествовали о борьбе идеалиста с выдуманными демонами, «Доброй ночи и удачи» — о том, как победить невыдуманных, «Иды» же исследуют куда более печальный и, увы, распространенный феномен — как в условиях нестерпимого давления среды идеалист сам становится демоном.

Демократы пытаются выдвинуть единого кандидата на выборы президента США, идут внутрипартийные праймериз. Пламенный мотор штаба потенциального победителя — молодой, восторженный, талантливый и до неприличия порядочный политтехнолог Стивен. Он искренне верит, что девиз «Ничего плохого не случится, если поступаешь правильно» проведет его через все жизненные неурядицы. Он вообще верит в систему устаревших дихотомий «правильное — неправильное», «правда — ложь», «добро — зло», не подозревая, что в политике они давно отменены за ненадобностью. Для начала в качестве воспитательной меры — не то от коллег, не то от самой жизни, которой слегка надоело, что ее воспринимают таким радикально черно-белым образом, — Стивен получает двойную профессиональную подставу. Затем уже глубоко личный удар под дых от главного объекта идеализации — кандидата, на которого он работает. Пухлое юношеское лицо каменеет, и герой начинает действовать решительно: не бывает худшего циника, чем разочаровавшийся идеалист. Розовощекие романтики вообще самые страшные люди на земле, и тут кастинг режиссера Клуни оказался точен, как никогда: даже в недавнем «Драйве» с молотком в руках Райан Гослинг не выглядел так зловеще, как в костюме-двойке в «Мартовских идах». Схематичный и предсказуемый, он здесь, скорее, не человек, но модель человека — для таких ролей этот обманчиво анемичный артист подходит, как никто другой. Именно такого героя предусматривает по-американски прямолинейная драматургия литературного первоисточника — успешной бродвейской пьесы Бо Уиллимона.

Самого неоднозначного персонажа этой в целом простой шахматной партии, того самого кандидата, на которого работает персонаж Гослинга, режиссер берет на себя — и играет практически исповедально, придавая ему массу собственных черт. Губернатор-демократ Майк Моррис практически равняется актеру-демократу Джорджу Клуни — гиперхаризматик, настоящий артист с большой пластичной пустотой внутри, что камуфлируется универсальным, безотказно действующим на любого обаянием. Весь штаб влюблен в начальника, буквально дрожит от желания ему принадлежать — и лобовой метафоры «политика как секс», упомянутой в начале этого текста, постановщик придерживается до конца. «Я женат на предвыборной кампании!» — обнимаясь, скандируют мужчины в пиджаках. «Хороший он парень, но политик — так что рано или поздно бросит тебя», — предупреждает Стивена бывалая журналистка. Но, несмотря ни на что, тот даже в процессе любовного акта с девушкой поглядывает в телевизор, где с очередной предвыборной речью выступает истинный объект его страсти.

«Мартовские иды» — фактически любовная история с предательством, в ходе которой брошенная возлюбленная не умирает, но становится сильнее, беспощаднее и несчастней. Кое-кого из преданной ему паствы прогрессивный губернатор Моррис использует в самом неприглядном и вульгарном смысле этого слова — но и судьба тех, кого поимели в смысле переносном, не радостней. Лучшей иллюстрацией этой сентенции выглядит медитативный эпизод стрижки грузного завштабом Пола Цары (Филип Сеймур Хоффман), самого давнего и преданного соратника губернатора: его обрабатывают машинкой, как невинную грузную овцу, будто готовя к закланию.

Крайне показательна и сцена, где юный энтузиаст Стивен, соблазняя практикантку, практически жест за жестом, выражение за выражением повторяет приемы начальника, которые тот использует для обольщения аудитории. В этот момент Райан Гослинг портретирует Джорджа Клуни так же точно, как самые разные актеры, от Кеннета Брэны до Оуэна Уилсона, изображают Вуди Аллена в фильмах самого Аллена. Герой и его доппельгангер, копия и оригинал — романтический мотив двойничества в очередной истории о том, кем становишься, убив дракона, проступает здесь не случайно. «Мартовские иды» — лишенная живых фигур, но полная символических типажей философская сказка, роман воспитания, поэтапно воссоздающий схему развития человеческого мировосприятия, которая была доступно описана Кьеркегором, переосмыслившим шлегелевскую концепцию романтической иронии. В начале пути герой ко всему относится легко, подвергая любое жизненное явление тотальной иронии. При возникновении давления, представляющего опасность для его жизненных установок, становится моралистом, обнаружившим вокруг себя столпы неких нравственных максим. И, наконец, поняв, что и это пустое, обращается к сколь абсолютной, столь и искусственной религии — в данном случае культу цинизма.

В первой сцене герой Гослинга перед выступлением шефа с шутками и прибаутками проверяет микрофоны. В последней — делает то же самое в гробовой тишине.

С того момента, как идеалист сам себя предал, тишина всегда будет ему ответом.