Вернемся к нашим баранам. «Кочевье», режиссер Родион Исмаилов

Есть в архаичном укладе жизни такие процессы, которые фиксируют дух эмпиризма, остановившийся на века в этом мире. Внутри таких процессов существует некий вектор времени, отражающий быт кочевых племен, дошедших до нас в опре-деленных этногруппах. Некоторым даже удалось утвердиться в национальных единицах, да что там, в статусе государства, как самостоятельным персоналиям. О такой фиксации — в отдельно взятом уголке земного шара под названием Азербайджан — и решил поведать зрителю режиссер Родион Исмаилов в своем документальном фильме «Кочевье». В этом его отчасти автобиографическом (период детства) очерке изображение по ходу действия превращается в неигровое «кино без пленки».

Родион Исмаилов дебютировал в «Кочевье» как автор и режиссер. Хотя в российском кино он еще с периода безвременья 90-х позиционировал себя в качестве продюсера, а также одного из основателей «ДеБошир Фильм Студии». Из успешных проектов студии — культовый игровой фильм «Железная пята олигарха» режиссера Александра Баширова, удостоившийся приза зрительских симпатий в конкурсной программе Венецианского кинофестиваля и множества наград иных фестивалей в разных частях света.

С авторским «Кочевьем» Родиона Исмаилова все предельно просто — без сценарных ухищрений и не мудрствуя лукаво, он взял камеру и отследил братство пастухов. Это сообщество, ведущее из поколения в поколение полукочевой образ жизни по традиционному высокогорному маршруту и торгующее малым и крупным рогатым скотом. Да и смонтировал так же — предельно просто, найдя незамысловатую библейскую фабулу и, конечно же, уложив метраж визуального ряда в международные 52 минуты в формате шести дней и, соответственно, частей (что позволяет продюсеру реализовать готовый продукт на любом телеканале мира). Мне, как зрителю капризному, в век Интернета этот метраж показался затянутым, но для этномониторинга в стиле всемирного телеканала Discovery — в самый раз. Великолепна камера Эльчина Абдуллаева и просто колдовская работа звукорежиссерской группы (звукорежиссер Михаил Алексеенков, а запись на площадке — Александр Обрант, между прочим, ученик профессора СПбГУКиТ Алиакпера Гасан-Заде). Удачно найдены оригинальные фоновые шумы пастбищ (шелест травы, шум насекомых и прочее) вкупе с электронными музыкальными наворотами от Владимира Купцова (привет Питеру Гэбриелу), где витают почти неуловимые звуки неопределенных фольклорных инструментов, дополняющие визуальные акценты синтезного этнокосмополитизма. Но главный смыслообразующий компонент фильма — это, конечно же, отара овец.

Баран (овца) — домашнее животное, символизирующее территориальную предысторию сегодняшнего Азербайджана, а точнее — период средневековья огузских тюркских племен. Азербайджанский философ-этнограф Гасан Гулиев в своих научных изысканиях обнаружил, что «культ барана для азербайджанцев и по сей день является одним из ключевых менталоформирующих факторов: «баранья тотемная аура» была той реальной почвой — атмосферой, которая продуцировала особый образ жизни древних тюрков и, в частности, своеобразные мужскую и женскую парадигмы (миры)».

На экране глазами юного пастуха отслеживается зарождение этого самого культа, его происхождение и становление — как образа жизни и мышления (мировоззрения).

Импровизационный замысел режиссера выводит зрителя на то, как именно баран становится главным поставщиком продуктов питания благодаря своему культовому мясу. Это происходит во время сцен трапезы кочевья: первые блюда на мясном бульоне, а потом — первобытный кебаб (шашлык), насаженный на ветки деревьев. Дальше происходит развитие образа культовой значимости — здесь и сцены добычи кожи и шерсти животного, которые испокон веков были «духовной пищей» кочевников. Кожаные изделия и аксессуары бытовой жизни (одежда, обувь, спальные принадлежности) — все это дары барана.

Кочующие стада заложили основы архетипичного образа жизни сегодняшнего Азербайджана: из глубокой истории (кадры-панорамы пейзажей) до-шли до современности несомненные прагматические следы культовой роли барана, отслеженной в монтажной последовательности, без единого закадрового комментария.

Овечья символика на протяжении истории стала атрибутным авангардом (геральдикой в виде флага и одежды) тюркских племен, черно-белых баранов средневековья (ак-гара гоюнлу-ну, что-то типа, sorry за сравнение, Алой и Белой Роз в древней Англии). С этими племенами (черно-белых баранов) пришлось столкнуться русскому купцу-путешественнику Афанасию Никитину на его пути в Индию, а также казачьей Сечи атамана Степана Разина, совершавшего набеги на прикаспийское побережье Персии (волость под названием Азербайджан). Именно в изощренном коварстве метода ведения войны этим кочевым племенам удалось нанести существенный урон казачьему войску Разина, и после потерь в живой силе они отступили на север.

Нынешние пастухи давным-давно уже представляют собой семейства мирных жителей и являются всего лишь малыми остатками некогда большого сельскохозяйственного агропромышленного комплекса Азербайджанской ССР. В эпоху СССР они вписывались в так называемые коллективные и советские хозяйства (колхозы, совхозы), ныне же эти пастухи так и не стали полноправными фермерами на «своей земле».

Однако по фильму улавливается географическая принадлежность пастухов вместе с их кочующим скотом. По номерам автомобилей (есть замечательные кадры перехода отары через трассу бок о бок с сигналящими «мерсами»), топографическим опознавательным знакам и едва уловимым специфическим диалектам из уст не особо разговорчивых пастухов. Лица на экране такие, словно их обладатели только что вылезли из угольной шахты, но, по сути, это отражает суровые климатические условия жизни: в чередовании дня и ночи происходят резкие перепады температуры в горах Малого Кавказа — от дневного палящего солнца до вечерних тропических дождей, вызывающих сход селя.

По лицам и типажам на экране вполне можно предположить, что события происходят (могут происходить) где-то в Средней Азии, а может, и на севере Ирана, или в густонаселенной курдами восточной провинции Турции, или в приграничном южном регионе Грузии. До пресловутого межнационального конфликта (1988), повлекшего за собой распад СССР (1991), ареал обитания подобного кочевья был и на территории нынешней Армении — и верхнего, и низменного Карабаха.

Но вернемся, как говорится, к нашим баранам… На пути следования кочевья встречается автомобильный свадебный кортеж, который непременно по традиции прикупает баранов, как это делают и родственники погребенного — для трапезного ритуала в память о покойном, в шатре у кладбища. В этом контексте где-то на ментально-подсознательном уровне прослеживается еще и «валютная» роль культа барана. Для азербайджанцев баран был и остается калымом, самой устойчивой и конвертируемой валютой на все времена и случаи жизни, начиная от взяток должностным лицам и заканчивая актами жертво-приношения (курбан). Баран — что бутылка у наших северных соседей, без которой никуда.

Сами пастухи далеки от каких-либо цивилизованных форм фермерства, но в то же время элементы глобализации и их не обошли стороной. В хозяйстве имеется автопарк старых советских «уазиков» — джипов для бездорожья, обязательные мобильные телефоны и внешняя атрибутика (фоновая культура) — обыденные пиджаки да китайские куртки, а также какие-то консервы (тушенка) с этикетками сомнительного производства, ну и опять же (как-никак — наше относительно недавнее общее прошлое) бутылка водки как разогрев аппетита. Вообще, в случае с Азербайджаном, где официальной религией является ислам шиитского толка, но при этом винно-водочная продукция составляет прибыльную строку госбюджета, это не избитое клише пост- модернизма, а, скорее, некая субстанция «пост без модерна».

Но вернемся… Родион Исмаилов заслуживает особого уважения как человек, поэтапно сумевший на своем жизненном пути из аграрной среды обитания вписаться в урбанистическую жизнь больших мегаполисов типа Петербурга и Москвы. Отмечу особо: он осуществляет сие уже не в рамках общей некогда страны (где так вольно дышит человек), что было бы не в пример проще и естественнее.

Жизненный путь режиссера позволяет ему с авторской легкостью оглянуться, вглядеться через экран в прошлое, в подсознание, в предысторию и, набравшись смелости, без всяких комплексов признать особую менталообразующую роль культа барана. Это некий адресный месседж к пересмотру нами, современными азербайджанцами (псевдоурбанистами), своего исторического прошлого, где носителем духовной сущности был баран, и признанию своеобразного комплекса перед этим животным даже на уровне самого звучания слова — баран… В самом деле, ведь не обижались же грузины на слова кинопастуха: «Девять баранов — это вместе со мной посчитали!» — из культового «Мимино» Георгия Данелия.

В этом контексте прозвучавшие некогда слова одного «вождя» некоей либерально-демократической партии о «самом богатом пастухе Азербайджана, владеющем стадом в восемь миллионов баранов», приобретают вовсе не оскорбительный, а, скорее, сакральный смысл. Нет ничего унизительного в том, что баранами руководит человек. Есть пример обратный — когда людьми управляет баранообразный, причем далеко не всегда трезвый в своих политических решениях.

И вновь вернемся к нашим… «Седьмой день» становится чем-то вроде постскриптума. На экране предстает юрта пастухов-кочевников, рядом с которой женщины заняты традиционным приготовлением пищи. Они встречают своих мужей-кормильцев, вернувшихся в семью в период окончания сезона пастбищ. Этим словно символизируется круговой биологический календарь — согласно законам природы. Кочевники возвращаются для подпитки необходимой ментальной энергией: во многом благодаря этим юртам до сего дня в Азербайджане сохранилась доминантная роль семьи. Женская парадигма кочевья представляет обратную сторону монеты в этом смиренном «агнцевом» алгоритме. Женщины всем своим существованием привязаны к очагу оседлой жизни: изготовление сыра, масла, переработка шерсти и кожи в одежду, матрасы и одеяла, ковроткачество — всем этим заведуют они. Ну и, конечно же, они воспроизводят и растят будущие поколения пастухов, и не только…