Сюда смотри

Не могу запомнить название этого фильма. «Праздник»? «Подарок»?

В декабре 1999 года телережиссер компании «ВИД» Александр Куприн посмотрел на смерть близко. Она на него, точнее, посмотрела. И прошла мимо: знакомый (о котором никто больше за весь фильм так и не вспомнит) погиб, а Куприн остался жить. Что делает человек, испытавший экзистенциальный ужас? Продолжает его испытывать, конечно. И снимает кино о смерти — то есть снимает-то он просто хронику, день за днем друзья, женщины, посиделки, работающий телевизор, а получается все равно разговор о смерти. Или со смертью. Прошла мимо — для чего? За что такой подарок? Что теперь делать?

Борис Гройс пишет: «Сегодня каждый художник начинает с того, что излагает свою историю. Она может быть версией универсальной истории, политической истории, этнической и культурной, истории личных травм и так далее. Таким образом, история начинает быть уже не тем, что объединяет людей, но тем, что дифференцирует и разделяет их, потому что каждый рассказывает — и вынужден это делать — особую, оригинальную, гетерогенную историю».

Куприн предъявляет зрителю историю личных травм, историю растерянности. Это калейдоскоп, галерея: много красивых и некрасивых автопортретов, много портретов друзей — героев его (неснятых?) фильмов. Вот друг Павел, смертельно больной. Друг Игорь, больной чем-то непонятным. Друг Андрей, ювелир, верит в знаки. Все эти друзья выглядят похожими — более или менее взъерошенные бородатые люди, которые не могут себя найти.

Потому что не там ищут. Все герои заняты проживанием жизни, подготовкой к чему-то важному, мнутся в предбаннике. Куприн бессмысленно болтается, как будто впереди будет что-то новое (праздник? подарок?). Друг Павел ждет смерти и гуляет — ходит от помойки к помойке («Во-первых, это, условно, есть цель»). Друг Андрей говорит, что он, вероятно, влюблен. Мама друга Игоря рассказывает, как в детстве на вопрос, что такое счастье, Игорь сказал, что счастье — это «любов».

Все эти воспоминания и походы по помойкам выглядят как попытка уйти от смерти. Обмануть ее, заболтать. Если не получится — хотя бы подружиться. Куприн еще и еще раз говорит разным случайным подругам: «Не смотри в камеру». Это не только попытка сыграть в неигровое кино, не только подделка правды, поиск красивого кадра — а также немедленное саморазоблачение, предъявление режиссерской кухни, то есть опять игра в правду. Это еще пусть и неосознанная, вывернутая наизнанку, цитата: «Придет смерть, у нее будут твои глаза».

Смерть вообще — важный персонаж фильма, это она изменяет голоса близких, это она смотрит в камеру. По большому счету, именно она и держит камеру. Потому что потом, когда ничего не останется, будет эта вот запись.

Фильм Куприна (кажется, он называется «Правда») — лукавый частный дневник, еще более лукавый, чем, к примеру, концептуальные «Частные хроники...». Виталий Манский в «Хрониках» искусственно соединил любительское видео с закадровой и откровенно литературной исповедью условного представителя последнего советского поколения. Это был тщательно продуманный голос мертвого коллективного бессознательного, постскриптум к эпохе. Зрителя звала по имени мертвая страна, ушедшая на дно. Куприн предлагает закадровый комментарий к своему 2000 году, комментарий вроде бы бесхитростный: «Павел увидел горящую телебашню из окна своей квартиры. Очень расстроился». Или: «Он хочет, чтобы я снял фильм об этом годе и о том, как он в этот год не умрет». Но на самом деле, как и у Манского, комментатор знает гораздо больше, чем говорит, и смыслы рождаются в зазоре между тем, что известно человеку, проживающему какой-то отрезок жизни, и человеку, прожившему этот отрезок.

Это относится и к политической линии фильма, негромкой, но очевидной. Неожиданно фильм Куприна («Постскриптум»?) оказывается чем-то вроде послесловия к эпохе, начавшейся в том декабре 1999 года с «Я устал, я ухожу». Герой фильма находится в постоянной противофазе к тому, что происходит в стране. Его жизнь проходит на фоне новостей, телебубнежа: Путин «в полном одиночестве», как говорит диктор, поднимается по лестнице на царство — Куприн учится ходить на костылях. Тонет «Курск» — герой едет в Ялту на какой-то телефорум, заводит там роман. Горит телебашня — герой получает на телефоруме приз за свою работу. Страна «обсуждает новый гимн», Куприн приезжает в гости к случайной знакомой. И вот эпоха противофазы, эпоха больших официозных событий и параллельных частных хроник — похоже, теперь эта эпоха закончилась. Фильм показывают на «Артдокфесте»-2011 — а страна выходит на митинги против Путина.

Как говорил американский документалист Росс Макэлви в своем лучшем фильме «Марш Шермана»: «Похоже, я снимаю фильм о своей жизни для того, чтобы у меня была жизнь, о которой можно было бы сделать фильм». Куприн снимает то что-то вроде телесюжета (очень часто камера не в его руках, а в чьих — непонятно), то почти сегодняшний видеоблог, пытаясь нащупать главный сюжет.

Можно ли, спрашивает один из героев, составить цельную картину жизни из разрозненных семейных фотографий? Разрозненных явно недостаточно, но сегодня и фотографий, и личных видеохроник стало гораздо, неизмеримо больше, чем даже десять лет назад, они перестают быть разрозненными, вбирая в себя всю человеческую жизнь. И оказывается, что цельная картина может быть составлена лишь из разрозненных семейных фотографий и частных видеозаписей. Только после отбора, монтажа и позднейшего комментария фрагменты жизни становятся целым.

«Загляни в будущее» — этот рекламный баннер не зря мелькает в финале фильма; в нашей жизни ничего не мелькает зря.

В фильме вообще много сквозных сюжетов — с зеленой зажигалкой, на-пример: это такая сумбурная история, которую рассказывает один из героев, про зеленую зажигалку и про то, что, «видимо, я влюблен». Не однажды появляются в фильме музыканты, сопровождая какие-то важные и неважные события подходящей (или неуместной) мелодией. Много и часто говорится о религии. Навязчиво вылезают какие-то штампы, банальности — салют над Красной площадью или дурацкий монолог лежащего в постели автора.

Банальности оправданы: Куприн показывает жизнь, а она состоит из банальностей, сквозных сюжетов, дурацких монологов, мыслей о смерти.

Можно решить, что это фильм о жизни и смерти, но заканчивается он словами»: «когда человека любят, он счастлив». Можно решить, что это фильм о любви, но эти слова записаны на магнитофон умершим другом Куприна. Можно решить, что это фильм о дружбе, но на самом деле он, конечно, о великой силе звуко- и видеозаписывающей аппаратуры.

Прямо перед новым, 2001-м, годом автор, разругавшись со всеми женщинами, решает встретить Новый год в лесу, наедине с камерой. Он провозглашает тост номер один — за здоровье друга. И тут же — прыжок во времени на несколько лет вперед, друг жив, разговоры ведутся все о том же. Никто из героев так и не разобрался ни в своей жизни, ни в своей смерти, они просто жили и дожили до следующего дня.

И тут наступает время для тоста номер два — за кинематограф. «Весь мир, — говорит Куприн, — все время снимает огромный фильм сам про себя. Миллионы людей снимают, как они живут сами, как они женятся, там, умирают, на свои бытовые камеры… солдаты снимают, как они в атаку бегут… такой огромный фильм, его никто никогда не увидит. Он его снимает, мир, этот фильм, и тут же уничтожает. А это такое основное документальное кино нашего времени».

Весь мир — огромное немонтажное кино, поток информации, video stream. Каждый человек делает свое кино, выхватывая из этого потока какие-то кадры, монтируя с тем, что осталось в его памяти, накладывая поверх всего этого закадровый (хорошо, если не загробный) голос «ну я же говорил». Важнейшим из искусств оказывается любовь, важнейшим из учителей — одиночество, единственным собеседником — ты сам, каким ты был в 2000-м, ты сам, каким ты будешь в 2020-м, ты сам, когда решишься себе ответить.

Победить смерть можно разными способами — научиться с ней жить, принять ее, перестать бояться. Можно начать любить — работу, женщину, ребенка, жизнь. А можно включить камеру. Или магнитофон. И тогда услышишь живой голос умершего друга. Или наоборот — мертвый голос, всего лишь шумы на пленке. Время застынет, любовь никогда не закончится, слово «счастье» будет звучать еще и еще раз. Смертию смерть поправ.

Победа.