Мигел Гомиш: «Главное правило — не иметь фиксированных правил».

Антон Долин. Корни рассказанной в «Табу» истории как-то связаны с вами лично, с вашей семьей или воспоминаниями?

Мигел Гомиш. Лишь отчасти. У меня в семье была тетушка, с которой я срисовал портрет Пилар — одной из главных героинь фильма.

Она тоже от души надеялась внести немного порядка в этот хаотичный мир… Задача невыполнимая в принципе и особенно комичная сейчас. Она рассказала мне о том, что у нее когда-то была соседка, старушка, ненавидевшая свою чернокожую служанку. Эта пожилая дама была уверена, что служанка сует нос не в свои дела, промышляет вудуизмом и мечтает свести ее в могилу. В общем, точно такая же мнительная старуха лет семидесяти-восьмидесяти, как Аурора — другая героиня «Табу». Услышав этот рассказ, я тут же понял, что здесь скрыта основа для любопытного сценария. Правда, еще тогда сказал себе, что краски надо бы приглушить, обойтись без гротеска, сделать персонажей по возможности реалистичными. Все остальное, что есть в фильме, чистая выдумка. Например, в Африке я прежде никогда не был, впервые отправился туда для съемок «Табу». Мне как раз и хотелось противопоставить двум вполне обычным женщинам невероятный романтический мир, знакомый нам лишь по литературе или кино. Мир, который можно отыскать лишь вдали от Лиссабона — например, в Мозамбике.

Антон Долин. «Табу» — фильм Фридриха Вильгельма Мурнау, названия глав вы тоже позаимствовали у него, а имя Аурора — отсылка к его «Авроре», не так ли?

Мигел Гомиш. Да, и более того: я хотел назвать картину именно так — «Аврора». Было бы идеально! Но меня опередил этот румын Кристи Пую, его «Аврора» вышла уже в прошлом году… «Черт, — сказал я себе, — придется выкручиваться». Так я использовал название последнего фильма Мурнау, заодно назвав Табу и гору, у подножья которой разворачивается действие моей картины. Вы не подумайте, на самом деле такой горы в Африке не существует. Однако я не могу сказать, что старался копировать Мурнау. Он даже не самый любимый мой режиссер, не меньше я ценю великих американцев — таких, как Хоукс или Миннелли, — тех, кто не старался следовать канонам реализма, вместо этого изобретая собственную эстетику, собственные правила.

Антон Долин. Что заставило вас снимать в 2011 году черно-белый и отчасти немой фильм?

Мигел Гомиш. Я хотел приблизиться к эстетике немого кино, но обойтись без пастишей и не пытаться сделать вид, будто на дворе до сих пор 1920-е годы. Меня, как и Мурнау, интересовала возможность запечатлеть на камеру что-то исчезающее. Уходящую натуру. Одна из моих героинь умирает по ходу фильма, а оставшийся в живых друг скорбит о ней; я показываю колониальное общество, которое исчезло без следа; точно так же умерло, растаяло немое кино. Кроме того, сама по себе черно-белая пленка — такой же пережиток прошлого, и мне хотелось напоследок поработать с ней. Вы же знаете, что Kodak объявил о банкротстве и прекращении выпуска черно-белой пленки. Это конец эпохи, важный для меня рубеж. Пленка — самая суть кинематографа, и она исчезает навсегда. Я старался погрузиться в этот процесс исчезновения, запечатлеть его. Формально первая половина моего фильма, в отличие от отнесенной в далекое прошлое второй, разворачивается в наши дни, но я намеренно сделал временем действия последнюю неделю 2010 года. Это последние дни перед тем, как Португалия ощутила на себе экономический кризис, а значит, даже рассказывая о декабре 2010-го, я снимал историческое кино.

Антон Долин. Африка в «Табу» — не просто черно-белый мир, но мир черных и белых. Утопическая вселенная, в которой цвета не смешиваются: воистину потерянный парадиз.

Мигел Гомиш. Безусловно, в этом немало иронии. Когда появляется титр «Рай», мы видим, как счастливая и молодая Аурора выбегает из дома, не замечая старую чернокожую служанку, подметающую пол. Это рай, но не для всех его обитателей. Напротив, между теми, кто живет в раю, и теми, кто их обслуживает, критическая дистанция, а значит, недолго раю осталось. Белые предаются дебильным радостям — гоняют наперегонки, купаются в бассейне, трахаются с чужими женами, да еще и беременными… Они не замечают, что их счастье разрушительно, что их представления о романтике несколько неадекватны. Это не настоящая история любви, а история любви, о которой грезит кинематограф. Мечта об идеальной колониальной жизни в 1960-х годах — когда, кстати, и колоний-то в мире почти не осталось, а Португалия все еще была полна иллюзий, будто старый мир возможно сохранить навсегда. Но ведь даже невооруженный глаз заметит, что мир этот прогнил, скоро он рухнет и исчезнет.

Антон Долин. И вестник скорого конца — меланхоличный крокодил по прозвищу Данди.

Мигел Гомиш. Да, здесь нетрудно усмотреть гротеск, но если мой фильм отчасти и является шаржем, то исключительно дружеским. Внутри вселенной фильма все чувства, которые испытывают персонажи, абсолютно искренни. Эта нежность по отношению к исчезающим вещам, эта щемящая меланхолия при желании могут быть разделены и зрителем, если он пожелает. Ведь уже форма фильма указывает на то, что его основной материал — память, как индивидуальная, так и коллективная.

Антон Долин. Вы говорили о режиссерах старого кино, каждый раз изобретавших правила заново. Но ведь это и ваша стратегия: «Лицо, которое ты заслуживаешь» и «Наш любимый месяц август» мало похожи и один на другой, и на «Табу». Объединяет их лишь деление на части. Какие правила вы изобрели на этот раз?

Мигел Гомиш. Глупее правил не придумаешь. Во-первых, для каждого фильма я требую, чтобы на съемочной площадке и после завершения съемок все пили «официальный напиток»: в случае «Табу» — джин-тоник. Во-вторых, я потребовал, чтобы мужская часть съемочной группы отрастила усы. Каждый. Это не ритуал, а необходимое условие работы: мы снимали в той части Мозамбика, где почти нет белых, и каждый пригодился для массовки.

А представить себе белого в Африке 1960-х без усов невозможно. Что касается правил, которые связаны с тем, как фильм рождается на свет уже в монтажной, то их задаю не я — их задает и на них настаивает фильм, а я лишь подчиняюсь. Картина сама предлагает тебе что-то, а ты берешь… или отказываешься.

Антон Долин. Что для вас понятие «табу»? Есть у вас какие-то личные творческие табу?

Мигел Гомиш. Нельзя нарушать законы, которые учреждает сам фильм. Нельзя отталкиваться от абстракций, ведь главное — желание снять что-то конкретное, определенное. Фильм должен быть органичным, живым. И это важнее всего прочего.

Антон Долин. А в том, что касается темы, сюжета? Есть какие-то четкие законы или правила?

Мигел Гомиш. Я стараюсь снимать фильмы о том, что интересно мне самому. А мне, по счастью, интересно многое. Вот единственный закон. А главное правило — не иметь фиксированных правил и постоянно меняться.

Антон Долин. В «Табу» ощущаются отсылки к Мануэлу ди Оливейре — классику и патриарху португальского кино…

Мигел Гомиш. У него есть фильм, который, к сожалению, плохо известен за пределами Португалии, — «Обреченная любовь» по одноименному роману еще одного классика, великого романтика XIX века Камилу Каштелу Бранку. Немалая часть этой картины рассказана в письмах возлюбленных друг другу, как и «Табу». К сожалению, я не писатель, мне никогда не добраться до таких вершин. Но в моей картине я как большой поклонник Оливейры отдал долг ему и другим португальским режиссерам, которые в эпоху, предшествовавшую нынешней гегемонии бокс-офиса, снимали фильмы по велению души, не идя ни на какие компромиссы. Картины Оливейры, Монтейру и Кошты — примеры подлинно свободного кинематографа, не зависящего ни от политики, ни от экономики.