В стиле казни. «В бездну», режиссер Вернер Херцог

Bсе произошло из-за красивой красной машины с откидывающейся крышей. Они так ее захотели, что им пришлось проникнуть в дом и убить хозяйку. Труп завернули в одеяло, отвезли в соседний лес и сбросили в озеро. Потом вернулись, чтобы забрать машину.

По дороге встретили хозяйкиного сына. Тот шел домой вместе с приятелем. Убили обоих и тоже свезли в лес. На машине катали знакомых девочек. Говорили, что выиграли ее в лотерею. Через трое суток их арестовали. Им было по восемнадцать лет.

Одного приговорили к смертной казни. Второму сильно повезло. Адвокаты притащили на суд его отца. Папа уже который год отсиживал свой сорокалетний срок по другому делу. Он толкнул перед присяжными пламенную речугу: «Пожалуйста, не убивайте моего сына! Это я во всем виноват! Я был дерьмом, а не отцом. А если бы я был отцом, а не дерьмом...» Две тетки-присяжные сломались и разревелись практически в зале суда. Скорее всего, это именно они проголосовали против смертной казни. (Приговор должен быть единогласным, а по результатам голосования двое присяжных оказались против.) Парню дали сорок лет. Как когда-то папе.

На самом деле это все какой-то бред. Два пацана совершают тройное убийство. Суд велит казнить одного, но оставляет в живых другого. И все только потому, что у этого другого нашелся красноречивый папа-уголовник. С другой стороны, жизнь вообще несправедлива. Смерть — тем более. Взять, например, тех троих, которых они убили...

Тот, первый, дожидался казни десять лет. 1 июля 2010 года ему сделали смертельную инъекцию. За восемь дней до этого Вернер Херцог взял у него интервью. Херцог в то время был во Франции. Снимал фильм про пещеры с рисунками первобытных людей. Фильм получился скучноватый, но его стоит смотреть из-за последних пяти минут. Недалеко от пещер расположена атомная электростанция. В процессе ее работы образуется избыток теплой и немного радиоактивной воды. В гигантских аквариумах, заполненных этой водой, ученые поселили крокодилов. Крокодилы мутировали и превратились в альбиносов. Финальные кадры фильма: два белых крокодила вертикально «стоят» в прозрачной воде и разглядывают друг друга внимательными голубыми глазами. Два удивительных взгляда из бездны. Две бездны рассматривают друг друга.

Незадолго до окончания съемок Херцогу позвонили из Америки и сказали, что есть такая редкая возможность: снять интервью с человеком, которого через неделю будут убивать. И который заранее знает время собственной смерти с точностью почти до секунд... Это стоит фильма. Херцог прервал съемки и полетел в Техас.

Через толстое стекло приговоренный выглядел совсем безобидным. Даже беззащитным. Широкая и одновременно застенчивая улыбка. Лицо глуповатое и совсем детское. Немного выдающиеся вперед зубы придавали ему трогательное заячье выражение. Маленькие впалые глазки. Быстрые, как два зверька. Но и не совсем уже живые. Весьма вероятно, что название фильма пришло в голову Херцога тогда, когда он пытался поймать этот бегающий взгляд. Заглянуть в эту бездну за черными дырочками зрачков. Туда, где на самом дне шевелится страх.

Очевидно, Херцогу очень хотелось выманить этот страх наружу. Поймать и заснять. «Через восемь дней вас положат на эту штуку, ну и?.. Опишите, как вы себе ЭТО представляете?..» Голос Херцога за кадром. Про его голос кто-то сказал, что любая чушь, им произнесенная, кажется наполненной глубоким философским смыслом. Это голос профессионального гипнотизера. Вкрадчивый, даже ласковый. Одновременно сильный и глубокий. Гипнотическое воздействие многократно усиливается немецким акцентом. Немецкий акцент всегда действует, как приказ. Еще это голос доброго следователя на до-просе. Ему немедленно хочется все рассказать.

Но его герой был крепкий орешек... На все вопросы Херцога он доброжелательно, даже радостно кивал и говорил, что он человек верующий и так далее... И что думать он себе про ЭТО не позволяет, потому что, если об ЭТОМ думать… И тому подобное... «Я не знаю, что случится... Посмотрим... Увидим в понедельник...» А может, он на самом деле ничего про ЭТО давно уже не думал. И не думать про ЭТО ему оставалось всего восемь дней.

Интервью длилось пятьдесят минут. Из них в фильм попало почти все. Но приговоренный вел себя, как заевшая пластинка. Все повторял одно и то же: про Бога, про небеса и про то, что он ни в чем не виноват. Так что зритель испытывает не ужас, а скорее, нарастающий дискомфорт.

Наибольшее впечатление производит не само интервью, а приход и уход героя. Как его вводили в крошечную комнату с толстым стеклом в стене. Через стекло велась съемка. Как двое конвойных расстегивали наручники у него за спиной. Как он устраивался за столиком перед стеклом. Как надевал наушник. Как доставал какие-то бумажки из кармана робы. Как одновременно улыбался этой своей идиотской улыбкой. Как в конце интервью вставал. Как через плечо что-то говорил конвою. Как опять улыбался. Как суетливо собирал свои бумажки.

Что там в них было? Просьба о помиловании? Куда? К кому? Он же не мог не знать: губернатор Техаса еще ни разу никого не помиловал. Ни тот, который стал президентом в год убийства, ни этот, который сейчас пытается им стать. А кроме губернатора его никто помиловать и не мог.

Нет, нельзя сказать, что это интервью полностью получилось. Зато как здорово вышел пожилой тюремный капеллан с испанской фамилией! Тот, который сопровождает приговоренных к смерти. А во время экзекуции он держит приговоренных за лодыжку. Если те, конечно, позволяют. Херцог снял капеллана на фоне поля, тесно засеянного маленькими одинаковыми крестиками. Под ними тела казненных, не востребованные родными и похороненные за государственный счет. Сотни и сотни крестиков. Никаких имен. Только длинные номера. Почему-то дробные. 62384/16...

Капеллан рассказал про двух белочек. Не сразу рассказал, а в конце интервью. Когда уже плакал. Он только обмолвился про белочек. Что встретил их, когда играл в гольф. А Херцог за них ухватился и попросил описать. Вот тут капеллан и расплакался. Ведь там все так прекрасно на этом поле для гольфа. И небо, и трава, и все... А этих двух белочек он чуть не переехал на своем гольфмобиле. Белочки гонялись друг за другом и так заигрались, что буквально прыгнули капеллану под колеса. Он каким-то чудом успел увернуться. И он тогда подумал: вот белочки... Что белочки? Заячья улыбка приговоренного. Зайчики... белочки... Капеллан очень торопился. Через двадцать минут он должен был приступать к исполнению своих обязанностей. Очередная смертная казнь была назначена на вечер.

За что с ними так? Не с теми, которых приговорили. Тех известно, за что... А вот с этими, которые держат их за лодыжку... В процедуре приведения приговора в исполнение задействовано множество людей. Каждый исполняет свою четко прописанную в протоколе роль. Безумие смертной казни засасывает в свою воронку множество людей. К тому же смертная казнь в Америке — публичное мероприятие. На казни обязательно присутствует публика. Зрители. Это родственники убитого, родственники жертвы, пара журналистов, адвокаты... Херцог заглядывает в эту смертельную воронку взглядом, в котором смертельное любопытство преобладает над сочувствием.

То, что показано у фон Триера в «Танцующей в темноте», довольно близко к действительности. Только без музыки и танцев. Одна стена в комнате для казни наполовину стеклянная. За стеклом что-то вроде зрительного зала. Кресла для зрителей. В обычное время стекло закрыто занавеской. Во время казни занавеску поднимают. Виселицу давно уже нигде не используют. Смертельная инъекция — самый гуманный вид казни. Вместо виселицы обычная кровать на колесах. Что-то вроде больничной каталки. Только с ремнями и поперечной перекладиной для рук. Получается как бы такое мягкое лежачее распятие. Вместе с казнимым и капелланом в комнату входят еще пятеро. Двое отвечают за ноги, двое за руки, один за плечи. Это на случай, если убиваемый вдруг попытается поднять голову.

Закон не разрешает казнить человека, если тот находится в бессознательном состоянии. Или просто не соображает, что с ним делают. Казнь есть высшая мера наказания. Если убиваемый не понимает, что его убивают, получается убийство, а не казнь. Наверное, отсюда и пошло выражение «execution style». Убийство в стиле казни, это когда убиваемый понимает, что с ним делают.

Камера Херцога довольно безразлично скользит по орудию казни, а потом надолго замирает на электронных часах на стене. Часы отщелкивают секунды. Смертельную дозу вводят точно в определенное время. Это как ждать Нового года. Только страшно. В этой предопределенности человеческого произвола, в том, что люди заблаговременно решают, в какую именно секунду прекратить чью-то жизнь, есть что-то невыносимо кощунственное. Даже для атеиста.

А еще ведь есть посекундный протокол состояния приговоренного в момент казни. Вот в эту секунду ему ввели такое вещество. А в эту такое. Вот прекратилось дыхание. А вот остановилось сердце.

Херцог берет интервью у человека, который участвовал в ста двадцати трех казнях. Проводил с приговоренными их последние часы. Принимал заказ на последнюю еду. Приносил. Сопровождал к месту казни. Отвечал за левую руку. Сто двадцать четвертой приговоренной была женщина. И она, пока была жива, все благодарила его за вежливое обращение. После этого он сломался и бросил работу. Потерял пенсию, еще какие-то там блага. Говорит, что нет у человека такого права — отнимать жизнь другого человека.

Впрочем, Херцог не снимает фильм против смертной казни. Он с самого начала предупреждает зрителя, что сам он, конечно, против, но это не его страна и не его дело. Его дело — кино. Он прав, наверное. Тем более сочувствие — это последнее, что можно ждать от Херцога как режиссера. Его любопытство всегда перевесит сострадание. В его вопросах есть что-то вивисекторское. Его любимый вопрос начинается со слова «Опишите...»: «Опишите, что произойдет с вами 1 июля...», «Опишите вашу встречу с белочками...», «Опишите его руки...»

Последний вопрос был задан безумной, по всей вероятности, тетке, которая по переписке познакомилась со вторым, не казненным убийцей и вы-шла за него замуж. Прямые контакты с заключенными запрещены. Только через стекло. Но как-то во время одного из свиданий им дали подержаться за руки: «Опишите его руки...» «Они намного больше моих. У меня крошечные, а у него — огромные. И он всегда держит мои руки не так, а вот так...» Каким-то образом ей удалось от «мужа» забеременеть. Херцог предполагает тюремную контрабанду. Тетка не подтверждает и не отрицает. Смущенно улыбается...

Взгляд Херцога в бездну особенно любопытен тем, что, заглядывая туда, он как будто ищет в ней собственное отражение. Слепок своего безумия. Когда-то у него было идеальное персонифицированное зеркало. Это зеркало звали Клаус Кински. Потом оно разбилось, и с тех пор Херцог ищет его в ком угодно и где угодно: в сумасшедшем, которого сожрали гризли на Аляске, в одержимых полярниках, в крокодилах-альбиносах, во взгляде приговоренного к смерти.

Кстати, о крокодилах: сейчас в Америке в самом разгаре республиканские праймериз. Члены республиканской партии выбирают, кто станет их кандидатом на будущих президентских выборах. Учитывая разочарование в Обаме, этот человек, по всей вероятности, станет президентом страны. Во время очередных публичных дебатов журналист обратился к одному из кандидатов — техасскому губернатору Перри. Журналист начал с напоминания о том, что, пока Перри был губернатором, в его штате казнили 234 человека — больше, чем во всех остальных штатах вместе взятых... Зал не дал журналисту закончить вопрос, разразившись бурными аплодисментами в адрес губернатора.

На пресс-конференции после нью-йоркской премьеры Херцог говорил, что больше всего его интересует человеческая природа, «человечность», то, что делает человека человеком. Разумеется, он лукавил. Настоящий интерес вызывает у него не человек, а то, что вытесняет человека, уничтожает человечность. Смертная казнь страшна не своей жестокостью. Смертная казнь — предельная форма абсурда. Человечность перемалывается между жерновами абсурда. Наступает безумие. Открывается бездна.

P.S. Сразу после фильма «В бездну» (Into the Abyss) Вернер Херцог снял документальную картину «Камера смертников» (Death Row, 2012). Это четыре портрета приговоренных к смерти, которые ожидают исполнения приговора в техасской тюрьме максимально строгого режима. Премьера «Камеры смертников» состоялась на 62-м Берлинском кинофестивале.