Отверженные. «Гавр», режиссер Аки Каурисмяки
Спустя год после каннской премьеры «Гавр» Аки Каурисмяки вышел наконец в наш прокат. Несмотря на награду ФИПРЕССИ, последний фильм финского романтика, интеллектуала-пролетария, смущает своей простотой высоколобых зрителей и критиков, оценивших тем не менее его винтажную прелесть. «Гавр» похож на все картины Каурисмяки и одновременно выпадает из их ряда. Публика смеется на просмотрах и плачет, то упуская из виду, что Каурисмяки снял обманку в жанре «симпатичной сказки», то получая удовольствие именно от «сказки».
Однако Каурисмяки, сделав душераздирающе светлый «Гавр», засвидетельствовал свое глубоко и неразрешимо трагическое мироощущение. Но под покровом мелодрамы. Так «лирик вступил в жанр» (Беньямин о Бодлере). А Каурисмяки героизировал собственную меланхоличность, оставаясь верным своей же непринужденности, эксцентричности и поэзии городских окраин.
В «Гавре» — сверхъестественно киногеничном — Каурисмяки посылает воздушный поцелуй фильмам Карне: героя этого фильма зовут Марсель, его жену — Арлетти. Хотя этот Марсель еще и родом из «Жизни богемы», где был писателем (его играл тот же Андре Вилмс), а теперь стал чистильщиком обуви. Эта работа его нисколько не унижает, а свой ящик чистильщика он носит прямо-таки как ящик художника, который мог
унаследовать от друга по парижской богеме, имевшего собаку Бодлер, знаковое в этом обществе имя. Такой же ящик перепадал и герою «Набережной туманов» (Марселя Карне), действие которой происходит в Гавре, откуда тот мечтал уплыть, чтобы не попасть в руки полиции.
Судовой врач, простак и одновременно художник-любитель, помогавший герою Габена смыться из Гавра, спрашивал мнимого художника, не кубист ли он, и успокаивался, когда тот отнекивался. В «Жизни богемы» Марсель знакомится с Родольфо, беженцем из Албании, которого спустя некоторое время депортируют из Парижа. (Мотив депортации аукнется в «Гавре».) Просидев в парижском кафе целый день, они сближаются настолько, что цитируют на ночных улицах Рембо, рассуждают о Малевиче, Шёнберге, Веберне, «испортивших» классическую живопись и музыку. Неподражаемый юмор режиссера засверкает в другом эпизоде, когда друзья композитора, третьего члена богемной шайки-лейки, заскучают во время исполнения его вполне авангардистского сочинения, опуса конкретной музыки под названием «Влияние синего цвета на искусство».
Марсель-чистильщик исправно выпивает по вечерам в кафе «Модерн».
У барной стойки — Элина Сало, сыгравшая в фильме «Вдаль уплывают облака» директора ресторана «Дубровник», где старшей официанткой была Кати Оутинен, получившая в «Гавре» имя Арлетти. Название этого кафе перешло из фильма Карне «День начинается», где сыграла Арлетти, ее героиня как раз проживала в отеле «Модерн». В «Гавре» та же барменша-француженка, сыгранная финкой, выдает Марселю mot о его благонравной жене: «Иностранцам клошары кажутся более романтичными, чем нам». Марселя, свободного художника, то есть чистильщика обуви, она уподобила клошару, а домохозяйку Арлетти, на роль которой назначена любимая актриса Каурисмяки, — «иностранке».
Тем самым Каурисмяки с высоким простодушием и неизменной иронией осуществляет здесь буквальное «становление Другим». И таким образом эмансипирует переживания этих парий, фриков, заседающих дни напролет в кафе «Модерн» от нечего делать, но объединенных вдруг одной насущной целью: спасти чернокожего мальчика-нелегала от полиции.
Каурисмяки поэтизирует благородную солидарность жителей квартала — гаврских простолюдинов с легендарными именами вроде Марселя по фамилии Маркс и Арлетти. «Вы настоящий французский джентльмен», — воодушевлялся Марсель, познакомившись с Родольфо в «Жизни богемы». «Я джентльмен, но из Албании», — с достоинством отвечал бедный художник. После того как Родольфо звонил Марселю в бар из полиции, сообщая, что его депортируют, парижский бармен, давно знающий своего клиента, интересовался: «Проблемы?» Марсель по-джентльменски отвечал: «Нет, жажда». С таким же достоинством Марсель в «Гавре» выясняет имя чернокожего мальчика, знакомится с ним, успев его уже спрятать у себя дома, или разделяет трапезу из котелка с незнакомыми недоверчивыми африканцами в лагере беженцев, куда он направился, чтобы узнать адрес деда маленького нелегала.
В «Жизни богемы» верные друзья собирали деньги — сбывали картины, продавали любимые антикварные книги, чтобы умирающая Мими, подруга художника, провела остаток дней в больнице. В «Гавре» Каурисмяки устраивает благотворительный концерт рок-певца, чтобы вырученные от сбора деньги пустить на гонорар контрабандистам, которые должны переправить мальчика в Лондон, где работает прачкой его мать. Адрес Марсель находит как высокопробный авантюрист, прикинувшись родственником-альбиносом черного нелегала. Здесь ирония Каурисмяки достигает буффонады, клоунского трюка, который срабатывает по условностям всех жанров даже в кабинете начальника тюрьмы. В «Жизни богемы» Марсель ходил в разных башмаках — целая пара ему, писателю, была не по карману. Зато чистил он свою клоунскую обувь с неподражаемым тщанием.
Подруга рок-певца в «Гавре», без помощи которой он не дал бы концерт, потому что завязал со своей карьерой, названа режиссером Мими в память о своей несчастной тезке из «Жизни богемы».
В этом фильме есть все, что дорого Каурисмяки: любимые актеры, смешение — смещение времен при отсутствии стилизации (мобильник не помеха тут уличному телефону-автомату), магнетический саундтрек, оклик, эхо любимых режиссеров — например, Одзу — в образе цветущей сакуры. Хотя и в «Жизни богемы», части которой были разделены на времена года, за окном больницы, где умирала Мими, тоже цвела сакура. В том фильме весна соответствовала времени утрат. В финале «Гавра», когда Арлетти вдруг излечивалась от смертельной болезни, ее встречало у дома роскошно цветущее дерево.
В «Гавре» есть не только все, что мы уже знали о Каурисмяки, но и нечто сверх того. В частности, совершенно другой тип солидарности. Сюрреальной.
Феерической. При всех приметах бытового и вместе с тем мечтательного, хотя и гротескного сюжета. И — при невозмутимости, то дурашливой, то трепетной, то нежной, самой формы рассказа.
Эта мелодрама одушевлена в своем подсознании Чаплином, то есть новой для Каурисмяки чувствительностью. Она же проникнута и духом Бенюэля, то есть загадочной сверхреальностью невозможных перипетий сюжета, его околичностей и зигзагов, да и самого существования актеров, маски которых (простушки, злодея, обывателя и т.д.) не помеха их достоверности, поражающей воображение.
После просмотра одна зрительница (вспомнив эпизод в Кале, куда Марсель приехал на поиски деда мальчишки и где проспал на улице ночь, а утром выпил в кафе чашечку кофе) сказала: «Я сто лет пью кофе, а так пить и так держать чашку не научилась». Исчерпывающий критический комментарий.
Дома Марселя ждет собака Лайка и жена, аккуратно изо дня в день готовящая скудный ужин. Внезапно Арлетти заболевает. «Чудеса возможны», — не уверен французский доктор, сыгранный с затаенной смешливостью известным комиком Этексом. «Только не в моем квартале», — спокойно констатирует умирающая Арлетти. Однако с помощью волшебной палочки Каурисмяки она выздоравливает. Доктор в недоумении: такой случай был в Китае, но чтоб во Франции… Юмор финского режиссера обволакивает тут, как облаком, рафинированной реактивностью каждого персонажа. Доносчика на мальчишку, которого разыскивает полиция, сыграл Жан-Пьер Лео, когда-то прославившийся не только у Трюффо, но и в фильме Каурисмяки «Я нанял себе убийцу», а теперь превратившийся — по виду, по роли — в монструозную маску сексота. Круг привязанностей режиссера очевиден, но он ими не ограничивается.
Марсель, Арлетти, Лайка живут на задворках Гавра рядом с чудесной булочницей, прекраснейшей барменшей, окруженной в своем заведении колоритной массовкой завсегдатаев, и конформистом-зеленщиком. Эти миляги, занесенные на съемочную площадку из старого кино, помогут спасти нелегала, которого охраняет и полицейский, не выдавший беженца перед отправкой в Лондон. После такого жеста Марсель и реабилитированный в его глазах полицейский, элегантные, церемонные и довольные, отправляются в знак примирения выпивать. Аристократическая церемонность — вот точное слово, проясняющее неожиданный способ существования актеров в этом фильме, их пластику, взгляд, поступки, речь и молчание.
Прозрачный, с яркими пятнами (от розовощекой булочницы в малиновом платье до желтого, дорогого как память, простенького платья Арлетти) морской воздух «Гавра» насыщают упоительные, похожие на скетчи эпизоды, вплавленные в ткань фильма с идеальным легато. Вот на вокзале ждет клиентов со своим ящичком Марсель. Прибывший пассажир присел на стульчик, но гангстеры из какого-то другого фильма его уже ждут. Незамедлительный выстрел прерывает одну киношную реальность, чтобы обернуться другой. Вот чернокожего мальчишку схватил за руку доносчик — полиция уже рядом. Но рука защитника, друга Марселя, вьетнамца, который живет под видом и с ID китайца (он тоже когда-то приплыл сюда нелегалом), останавливает единственного в этой среде, в этом квартале предателя. Вот Марсель чистит у собора обувь пасторам, залихватски курящим и болтающим — обсуждающим фрагмент из Евангелия столь же обыденно, как клиентки булочницы местные сплетни и новости.
Вот, наконец, товарки Арлетти, булочница и барменша, приходят в больницу и ублажают домохозяйку… чтением Кафки! А вот и текст, под который засыпает отчужденная в своем квартале чужестранка, говорящая по-французски с акцентом. Ее Каурисмяки награждает именем легендарной французской актрисы, а Оутинен играет эту роль поистине с классицистской выразительностью, чеканя бытовые фразы, словно реплики Корнеля или Расина.
«— И люди же там! Представьте, никогда не спят. — А почему не спят? — Они не устают! — А почему не устают? — Потому что дураки. — А разве дураки не устают? — А с чего дуракам уставать?» Рассказ называется «Дети на дороге» (1913 год). Он о том, как сельские дети представляют себе город, в котором никогда не бывали и который им кажется всегда неспящим. В «Гавре» тоже полно местных «дураков», неустанно помогающих другим «дуракам» — тем, что приплыли к чужой земле, где их и поймали.
Каурисмяки давно знает, что изменить мир можно только в кино. Только в сюр-сверх-реальном экранном пространстве. Более уже нигде, никогда.
Поэтому «фестивальный» сюжет о несчастных африканских беженцах в Европу он выводит из любых — политкорректных или антилиберальных — клише и погружает в якобы клише жанра, который играет подрывную саркастическую роль при общей мягкости тона, избранного для этой истории.
Выдумав такую нереальность, лишив героев отчаяния, наградив солидарностью и жертвенностью, мелодраматично цветущей сакурой, Каурисмяки снял свой самый отчаянный фильм об отчаянии. Кажется, что он покоится на костях банальности. Но ничего жанрового в «Гавре» нет, включая чудесное исцеление Арлетти или счастливое спасение африканца. Эти хэппи энды — сон режиссера, знающего про кошмар реальности не по сводкам с конгрессов здравомыслящих интеллектуалов или спецов по проблемам беженцев.
Эти трагические в своей откровенной фикции финалы, хоть и овеяны чаплиновской щемящестью (щенячестью), запомнятся как безутешный оммаж финского гения киноиллюзии.
«Гавр»
Le Havre
Автор сценария, режиссер Аки Каурисмяки
Оператор Тимо Салмонен
Художник Воутер Зун
В ролях: Андре Вилмс, Кати Оутинен, Жан-Пьер Дарусен, Жан-Пьер Лео, Пьер Этекс, Роберто Пьяцца и другие
Pandora Film Produktion, Pyramide Productions, Sputnik, Yleisradio (YLE)
Финляндия — Франция — Германия
2011
