Кинопоказ: перезагрузка. Часть 2. Телевидение — спаситель или могильщик?

Конференция Киносоюза. Воскресенское-2012: фрагменты дискуссий.

Сергей Сельянов. В нашей группе детально обсуждалась идея, которая появилась относительно недавно, но быстро стала двигаться по дискуссионному пространству киносообщества. Ее реализация может быть взаимовыгодной как для ТВ, так и для производителей. Нечто подобное давно существует во Франции и в ряде других стран. Речь идет об инвестициях телеканалов в кинопроизводство. Вы знаете, что у нас Первый канал и «Россия-1» являются важнейшими драйверами российской киноиндустрии, поскольку фильмы, выпущенные с их участием, почти всегда получают и общественное признание, и хорошую кассу. Таким образом, активное участие телеканалов в киноиндустрии является данностью.

Ясно, что это начинание должно быть взаимоинтересным, иначе в нем не будет смысла. В наших обсуждениях звучала условная цифра — 5 процентов от стоимости сетки, которые первые шесть каналов, с существенной аудиторией, или вообще все каналы могли бы вкладывать в кинопроцесс.

Речь, конечно же, идет прежде всего о кино развлекательном, об интертейнменте, о том, что может показываться в эфире канала-инвестора в прайм-тайм или близко к тому.

Предполагается, что такой вариант складчины усилит и кинопоказ, и эфир телевидения. В первом квартале объем российского бокс-офиса в общем кинопрокате России составил 30 процентов. В основном за счет комедий, которые люди смотрят в залах и которые, как сказал Вячеслав Муругов, он с удовольствием покажет на своем канале.

Аудиовизуальные произведения, демонстрируемые в кинотеатрах и на телеэкране, большей частью похожи, и, я думаю, консенсус в этой области возможен. Предполагается ввести некие правила — например, чтобы фильмы на ТВ показывались не раньше чем через шесть месяцев после кинопроката.

Это ограничение необходимо для экономической защиты театрального кинопоказа. Хорошо бы иметь такие холдбэки по Интернету, чтобы зритель какое-то время не имел возможности увидеть новый фильм нигде, кроме кинозалов.

Константин Эрнст. Я всегда призываю никого не нагибать, а действовать логичными с точки зрения экономики способами. В сфере кино и телевидения, думаю, никого не надо обкладывать данью. ТВ — это самостоятельный бизнес, который никому ничем не обязан. Можно говорить отдельно о федеральных каналах, у которых есть более важные функции, чем просто бизнес. Но есть новая огромная проблема, думаю, что многие кинематографисты это понимают: зрители на больших каналах вообще отказываются смотреть театральное кино. Причем не только наше, но и американское. Печально, что не хотят смотреть русское. Форматируя театральный фильм целый месяц, мы не получаем тех цифр, которых он стоит.

Вы обратили внимание на то, что я как кинематографист продолжаю историю с «Закрытым показом». Мне кажется, в свое время правильно было придумано — давать обсуждение картин. Это позволило части аудитории, которая чурается того, что не до конца понимает, очутиться после просмотра фильма в зоне постижения того, чего сами зрители во время просмотра не осознали. И это сработало.

Тем не менее сегодня кинопоказ в эфире — все равно резервация. В лучшем случае он работает в 23.30 в пятницу. Да, иногда «Закрытый показ» собирает очень высокие цифры — например, здесь сидит один из рекордсменов — продюсер Сергей Сельянов. Я до сих пор не могу поверить, что доля обсуждения «Груза 200» Балабанова была 36 процентов. Событие парадоксальное. Но обычно, особенно в последнее время, показатели совсем не хороши. Это касается не только авторского кино, но и блокбастеров. Никто уже не хочет их смотреть. Аудитория, которая видела их в кинотеатрах, — в основном подростки, в значительной степени использующие, скорее, сопутствующую возможность похрустеть попкорном и обняться с девочкой. Так вот: продукт, который собирает неплохие деньги в кинотеатрах, телевизионная аудитория смотреть не собирается, потому что в основном это аттракцион, где размазана сторилайн, где есть яркие визуальные эффекты, которые, в общем-то, телевидение не передает. Здесь — тотальное расхождение. Причем это положение вещей стало напрямую касаться и американского кино.

До недавнего времени у меня были контракты с шестью американскими мейджорами. Сейчас остались только с двумя! Если десять лет назад все наши телекомпании бились за эксклюзивные отношения с ними, то сейчас это уже никому не нужно. У Первого канала есть контракты с Fox и Disney.

Но с Fox у нас исторически сложились отношения совместного производства, они дают зеленый свет нашим картинам на Запад… Disney в значительной степени необходим нам для детской аудитории, для мультфильмов. Все остальные мейджоры, в принципе, нам в плане бизнеса уже не нужны. Да и от оставшихся, по большому счету, тоже можем отказаться. Потому что последние лет пять более востребована чисто телевизионная продукция, сделанная с учетом адаптации к изменяющимся интересам нашей аудитории. А она, эта самая аудитория, находится сейчас в зоне турбулентности, в ситуации тотального кризиса культуры. Это глобально. У публики интересы меняются не то что каждый год — каждый квартал!

Виталий Манский. А кто меняет эти интересы?

К.Эрнст. Это живое состояние души.

В.Манский. А кто формирует такое состояние души? Телевизор!

К.Эрнст. Не примитивизируй проблему до масштаба советских убеждений. Прекращай. Тут нет ничего общего. Если бы телевизор мог все полностью формировать, мы жили бы в счастливом и замечательном обществе. И люди у нас не воровали бы. Я с тобой категорически не согласен.

В.Манский. Как руководитель канала ты будешь не согласен, но это факт, что люди ничего, кроме телевизора…

К.Эрнст. Ты документалистом стал в первую очередь благодаря телевидению, что же ты скрываешь? Прекратим этот разговор. Так вот. По большому счету, телевидение в той продукции, которая сегодня является успешной в кинотеатрах, вообще не заинтересовано. Цены на эфирную демонстрацию большого блокбастера, доходившие до миллиона долларов, за два-три показа кому-то, может быть, и удавалось окупить.

Но сейчас в этом вообще нет потребности. Нам принесли «оскароносный» фильм «Артист» и просят больше, чем мы обычно платим за артхаус. Да, это фильм, получивший пять «Оскаров», но я понимаю, что раньше одиннадцати вечера я его все равно не покажу. А у меня реальная экономика, мне государство практически ничего не доплачивает. Чтобы никто не обольщался.

Немного денег получаем за трансляцию в городах, где население меньше двухсот тысяч человек. Но в них не заинтересованы наши рекламодатели.

Если мы отключим эту зону вещания, то они все равно будут размещать ту же рекламу. Распространение сигнала на территории населенных пунктов с количеством жителей менее двухсот тысяч — это, между прочим, 70 процентов

стоимости распространения, не забывайте. Первый канал платит за это порядка 140 миллионов долларов в год.

Итак, мы не заинтересованы в таком российском кино, а теперь уже и в американском. За первые три месяца этого года в прайм-тайм были показаны только новые «Пираты Карибского моря». Но это уникум. И то цифры демонстрации этого мегаблокбастера не поразили воображение. На втором показе они до нуля докатятся. Я недавно вообще перестал покупать вторые показы. Мне они не нужны, поскольку я ничего на них не соберу. На любом фильме! Потому что те немногие, кто хотел какую-то картину посмотреть, уже ее посмотрели. Поэтому не нужно насильственным образом обязывать каналы вести себя в отношении кино так или иначе.

Это наше вечное желание: «Давайте мы кого-нибудь нагнем!» Начнем с кинотеатров. Разумнее создавать реальную экономическую обстановку, где все являются участниками общей модели, зарабатывают, но это регулируется установленными государством правилами. Если они логичные, честные да еще и соблюдаются, то постепенно отрегулируют ситуацию. Все будет нормально.

Более того, я уверен, что в ближайшие три года телевидение и кинематограф основательно разойдутся. Только одна модель успешного кино идет сейчас в кинотеатрах. А для телевидения будут сниматься те фильмы, которые оно будет заказывать, рассчитывая на свою сегментированную аудиторию.

Кого-то нагибать сегодня — это наивно, абсурдно. Давайте создавать современные логичные механизмы.

Через два года пленки, видимо, не будет, все перейдет на электронику.

Мы в ближайшее время тоже перейдем на HD. Я думаю, что дистрибьюция превратится в нечто такое: «С 15 апреля выходит в прокат фильм такой-то, вы можете заказать его домой, на свой телевизор, за тридцать рублей». И эта система будет работать, собирать реальные деньги. Знаете, я разговаривал со своими коллегами из Fox, они сказали, что если мы примем необходимые законы по Интернету, то для кинематографа наступит золотая эра. При этом надо признать: театральный прокат увядает.

Конечно, есть уникальное удовольствие смотрения чего-то большого в темном зале в компании близких тебе по воззрениям людей. Но театральный прокат начинает сокращаться во всем мире, и это логично. Жизнь очень сильно меняется. Рассчитывать на то, что у нас сейчас 2800 экранов, потом будет 3500, — ерунда. Не будет. Потому что нет в этом насущной потребности. И, конечно, реальный прокат становится очень индивидуализированным. Останется какое-то количество кинотеатров для совместного просмотра, но большинство — миллионы зрителей — будет заказывать себе свежий фильм домой. И эта система начнет регулироваться нормальными законами.

Появится провайдер, который будет тебе предлагать: на этой неделе выходят такие-то фильмы, ты за заранее оговоренную цену сможешь заказать их себе и смотреть дома в HD на большом телевизоре.

Давайте будем реалистами, то есть научимся смотреть в будущее, хотя видеть его сейчас можно только в короткой перспективе, потому что мы находимся в настолько изменяющемся пространстве, что главное сейчас — обсуждать быструю договоренность об общих правилах. Надо постоянно их совершенствовать, исходя из меняющегося культурного ландшафта. Других способов попадания в реальность нет.

Сергей Толстиков. Картина функционирования нашей киноиндустрии после всех выступлений выглядит совершенно безрадостной. Понятна позиция любого бизнесмена, согласно которой ограничение, навязывание — это плохо, есть лишь демонстрация того, что наша страна всегда запаздывает. Здесь есть несколько человек, которые были на совещании у министра культуры Авдеева, где мы рассматривали возможные схемы совершенствования системы государственной и иной поддержки. Один участник дискуссии там сказал: налог с каждого театрального билета — это хорошо, но когда это вовремя и адекватно вызовам времени. Например, любимая нами французская модель — 11 процентов доходов кинотеатров направляется в национальное производство — возникла как ответ на вызов американского кино чуть ли не полвека назад. За счет ситуации, когда Голливуд убивает отечественное производство, предлагается конкретный экономический механизм, как это давление уменьшить, сделать так, чтобы американское кино финансировало французское. Второй момент — телевидение. Во всех самых разных системах поддержки киноиндустрии оно играет очень важную роль. Себестоимость все того же французского кино их телевидение окупает на 32—35 процентов. Сейчас уже никто телевидение не заставляет это делать, но когда-то — вовремя — были приняты такие меры.

К.Эрнст. В какой стране самый мощный кинематограф?

С.Толстиков. В Америке.

К.Эрнст. Расскажите, каким образом телевидение в Америке платит за кино?

С.Толстиков. Я говорю сейчас не про США, но про весь остальной мир. Америка — отдельная экономика и беспрецедентный в мире рынок сбыта. Как там выстроена система защиты собственного кино, мы вообще не рассматриваем. Если мы будем равняться на США с их почти сорока тысячами экранов, то всплывут совсем другие обстоятельства. Но если мы возьмем ту же Бразилию, где в 1991 году снималось два или три фильма, то заинтересуемся: каким образом бразильская киноиндустрия постепенно выползает из тупика?

Ответ: благодаря каналу «Глоба», который двадцать лет является фактически основным продюсером бразильского кино. Мы же не собираемся требовать, чтобы телеканалы эти деньги предоставляли, но при этом не принимали участия в создании фильма. Более того, вопрос телевизионной компетенции тоже очень важный, потому что вы знаете рынок, тут вполне возможна синергия. Возьмем Германию. Есть федеральные каналы, региональные, их общая поддержка — двести миллионов евро. Доля общенационального немецкого телевидения, думаю, порядка сорока миллионов евро. Важно: там нет никаких обязательных норм. Федеральный фонд, в отличие от региональных, договаривается с ведущими телеканалами на определенную меру участия.

Учитывая достаточно ограниченное количество игроков в нашей сфере, мы также можем все собраться и совместно, соотнося разные интересы, выработать какую-то стратегию. Безусловно, не нужно ничего никому навязывать.__

К.Эрнст. Кинематограф в Российской Федерации в значительной степени финансируют телевизионные каналы. Не надо обманываться, что его содержит Министерство культуры или даже Фонд. Они помогают, точное слово — поддерживают, но фактически его сегодня содержат российские телевизионные каналы, хотя бы тем, что реально заказывают и оплачивают эту продукцию. Отечественная индустрия не умерла в основном благодаря заказам телевизионных каналов, спросите у любого.

С.Толстиков. У Первого канала на покупку отечественного кино какой бюджет в год?

К.Эрнст. Я говорю о том, что сама эта сфера деятельности, многие профессии в ней не умерли, люди продолжают заниматься кино благодаря тому, что за их работу платит телевидение. Совсем не те деньги, которые выделяло на эти цели Министерство культуры на протяжении двадцати лет, спасли ситуацию в киноиндустрии.

С.Толстиков. С тем, что телевидение во многом сохранило отечественное кино и технологию, никто не спорит. Мы говорим о другом, о том, что сей час существует определенный уровень развития этой сферы. И есть всего две возможности, с помощью которых можно обеспечивать ресурсами действенную государственную политику. Тут, уверен, нет людей, которые считают, что господдержка в какой-то краткосрочной перспективе уйдет. В ближайшие пять, десять, пятнадцать лет она у нас не исчезнет. Потому что мы должны будем сохранять кинематограф как определенный, очень значимый элемент культуры.

Шесть миллиардов долларов — инвестиционный американский бюджет, полтора миллиарда с копродукцией — французский. Таким образом, себестоимость создания контента в Америке и Франции — семь с половиной миллиардов. У нас себестоимость производства контента для кинотеатров — 200—250 миллионов максимум. Но в 2007-м, когда доля российских картин была 25 процентов, у нас не было Голливуда в таком объеме — до двухсот на званий в год, не было тогда и тех бюджетов для продвижения американского кино, которые сейчас есть.

Если говорить обо всем системно, то существует куча проблем фундаментального характера. Они касаются, в частности, вопросов управления всем процессом. Мое твердое убеждение — нужно попытаться непременно начать эту системную дискуссию. Я прекрасно понимаю, что с позиции бизнеса это некомфортно, неправильно. Но все функционирующие системы поддержки кино — по сути механизмы отражения вызовов: доминирования американского кино, телевидения, Интернета. Это три главных вызова, которые исторически последовательно возникали. Или мы их каким-то образом имплементируем в систему получения ресурсов, или будем просто тупо получать постоянно сокращаемые средства из бюджета. По большому счету, получать оттуда деньги тоже неплохо, если люди наверху понимают хотя бы мотивацию: почему государство должно поддерживать кинематограф. Никаких вопросов нет, если правительство будет стабильно, исходя из какого-то норматива, выделять нам эти деньги. Я не вижу в этом признаков попрошайничества. Это своего рода социальный функционал: возмещение упущенной выгоды из-за урона, наносимого Интернетом и отсутствием единого билета в кинотеатрах. Эти обстоятельства обнажают маразматические принципы управления нашим кинопроцессом. Три года назад главный начальник страны сказал: «Приведите в порядок билет», все взяли под козырек: «Да». Через полгода он повторил приказ еще раз. До сих пор вопрос не решен. Достаточно простое дело — создать единую кассу, это ведь не атомную электростанцию построить. Три года система управления нашей индустрией не может проблему решить.

Мы тут собираемся, предлагаем какие-то идеи, я могу сказать, что этот год по сравнению с прошлым оказался более внятным. Проблемы стали яснее. У большинства профессионалов уже есть консенсус по решению многих из них. Но когда мы все внятное соберем, мы куда эти коллективные соображения выкинем? В то же самое пространство принятия управленческих решений? Тут-то и начинается абсурд. Я говорю это не для того, чтобы пожаловаться. Просто показываю, насколько ныне действующая система нефункциональна.

Одна из наших главных задач — сформулировать четкий запрос к людям, которые занимаются политикой в области кино. Провести ее экспертизу.

Внятной, четкой политики в этой сфере у нас до сих пор нет. Нет универсальной системы господдержки, только какие-то ее элементы, но они не объединены ни методологией, ни принципами, ни жизнеспособными механизмами.

Это все какие-то фрагментарные части. Есть Министерство культуры, Фонд, другие структуры — такое раздвоение, раздергивание было в определенный момент явлением вынужденным, но сегодня оно дает сбои.

Не хочу, чтобы мои слова воспринимались так, как будто я тут защищаю интересы Фонда. Не об этом речь, а об общей логике управления процессом.

Все сигналы, которые мы сформулируем, будут уходить в молоко, пока у нас не будет внятного контрагента. Нас всех периодически вызывают к разным начальникам со словами: ну, расскажите, что вы там думаете. Мы им рассказываем, они в ответ: хорошо, давайте попробуем, мы готовы, мы вас поддерживаем. Дальше все уходит на исполнение в аппарат, который здравые идеи и само дело убивает. Это одна из главных проблем. Что делать, как делать — понятно, здесь уже не требуется каких-то особых откровений. Ясно, что воровство — это воровство, что единый билет — нужен, что на самом деле необходимы такие-то разумные деньги, но…

Есть правительственный Совет по кино, который собирается достаточно регулярно. К власти с позиции влияния этого ресурса нет претензий. С кем встречается национальный лидер? С производителями истребителей и с киношниками. Мы принимаем какие-то решения, потом это все уходит в никуда. Сейчас меняется правительство, и первая вещь, которую нужно сказать новому министру культуры: необходима осмысленная госполитика в области кинематографа. Вторая — должна быть разработана система господдержки в области кинематографа. Мы все понимаем: она никуда не денется. Когда я слышу: «Мы три года вас поддержим, а дальше вы уж сами как-нибудь», я думаю — те, кто так говорит, не понимают, как на самом деле у нас устроена киноиндустрия.

Александр Роднянский. Не совсем так. В Южной Корее, где доля отечественного кино 52 процента, в течение пятнадцати лет проводился интенсивный протекционизм, но сейчас его нет. Там, правда, не было квотирования.

Но ваши дотации — это и есть настоящий протекционизм.

С.Толстиков. Наши дотации, к сожалению, — это три четверти бюджета российского кино.

А.Роднянский. Это означает, что оно просто нерыночное.

С.Толстиков. Повторю, потому что в этом убежден: поддержка будет нам нужна — пять, десять, пятнадцать лет. Культуру все равно придется поддерживать, делать какие-то специальные проекты, оплачивать показы. В любом случае — приоритеты государства, система налогового администрирования сейчас сложнее, чем наши проблемы. Мы получаем какие-то деньги — и хорошо. С одной стороны, это нефункционально, но это отражение того, что происходит во всей стране. Мы не можем сейчас сделать такую совершенную систему, как французская. Это не попытка уйти от решения актуальных задач, но понимание того, что что-то сделать можно, а что-то нельзя. В сфере телевидения, я считаю, как раз можно многое. И наверняка есть какие-то общие интересы.

Телевидение профессионально очень выросло в мире и теперь дает замечательный продукт, в то время как кинематограф действительно идет в сторону аттракциона. Понятно, что сборы двадцати пяти картин, которые занимают 90 процентов суммарного бокс-офиса, — это попкорновые зрелища. И характер восприятия в кинотеатре должен отличаться от телевизора, иначе человек туда теперь не пойдет. Звук, 3D и так далее. За этим идет переформатирование аудитории, потому что ясно, что она во всех своих составляющих скукоживается. Значит ли это, что у нас нет другой аудитории, которая должна иметь продукт в форме качественного кинофильма? Нет, не значит.

Как государство должно нас поддерживать? С помощью телевизора. Только в связке с ним мы можем выполнять эту функцию, потому что это общее предназначение культуры, где кино является одним из важнейших элементов. Эту задачу можно выполнить только в том случае, если государство будет субсидировать эту сферу. На поддержку театров, которые живут и процветают, уходит гораздо больше денег, чем на кино.

Я согласен, что увеличение количества кинотеатров проблему не решит.

Это даст возможность окупаться фильмам с чуть большим бюджетом, чем два миллиона. Может быть, это будет три миллиона. Но не больше. У фильмов за семь-восемь миллионов и риск окупаемости бешеный. Без поддержки федеральных каналов шансов возместить затраты у них почти нет. Чтобы у нас была индустриальная консолидация, мы должны очень четко обобщить наши предложения и повторять их тем людям, которые этим занимаются. Если этой консолидации не случится, нас опять будут загонять в разного рода рамки — мол, снимайте такое кино, а почему вы не снимаете это и так далее. Разговор государства с нами очень часто проходит в таком тоне: мы вам даем деньги, а вы не производите то, что надо. Что такое?

Если вы предлагаете госзаказ, мы его выполняем. Если вы его не даете, то мы создаем то, что должны и хотим снимать, чтобы обеспечить разнообразие жанров. Сейчас я отношусь к отечественному кино без особого пессимизма. У нас есть и ресурсы, и технологии. Уровень последних фильмов индустриально намного выше, чем пять лет назад. Наша задача — иметь технологическую базу, на которой талантливый человек мог бы создавать новый качественный продукт.

Евгений Бушмин. Мне понравилась дискуссия, и я хотел бы сказать пару слов про телевидение. Главная фраза, которая здесь прозвучала, — мы, телевизионщики, спасли кино. Все согласны. Но это не значит, что спасли, а теперь кочуйте отсюда. Так не должно быть.

К.Эрнст. Мы спасли наше кино от того, чтобы оно не умерло, но не смогли сделать его живым и по-настоящему сильным.

Е.Бушмин. Деньги, которые государство и телевидение вкладывает в кино, — это обыкновенные инвестиции с точки зрения экономики. Телевидение по своим соображениям делает эти вложения, государство — по своим, в частности идеологическим. Но у ТВ оказалась лучшая позиция. Каналы просто больше, чем государство, чем частные инвесторы, знают о киноиндустрии.

В начале 90-х там оказались люди, более осведомленные, чем в других местах.

Поэтому, естественно, спасибо телевидению, что оно тогда благодаря людям и ресурсам поддержало отечественное кино. Естественно, если такое сотрудничество развалится, если у телевидения не будет интереса к кино, к производству, о чем довольно четко было сказано…

К.Эрнст. Я просто констатировал факт.

Е.Бушмин. ...значит, надо что-то сделать, чтобы этот интерес остался, потому что пока ничего кардинально необратимого не произошло. Количество людей, которые понимают, знают, интересуются кино, в медиа по-прежнему

больше, чем где бы то ни было.

К.Эрнст. Абсолютно согласен. Давайте признаем: в том, что произошло плохое, виноваты мы сами — все те, кто этим занимается. Мы вечно ищем крайнего. Но виноваты мы сами. Здесь собрались люди, которые посвятили себя кино. Давайте сменим культуру конфронтации на культуру взаимодействия.

Только таким образом мы сможем что-то сделать. Чтобы высказать общую позицию людей, которые создают в стране кино, она непременно должна быть консолидированной. Не просто от Киносоюза или от Союза кинематографистов — от всех! Мы просим и требуем, чтобы ныне необходимые законы были приняты. Но быстро осуществить это можно, только если будет единая позиция.

С.Толстиков. Я думаю, не секрет, что у большинства собравшихся четыре года назад было ощущение, что Министерство культуры не выполняет свои функции. Более того, это впечатление формировалось у наиболее активной части кинопродюсеров, которые работают в той модели, что действует сейчас.

Внедрение этой модели раздвоило систему управления.

Когда Минкульт понял свою нефункциональность, он создал правительственный Совет по кино, который является высшим органом управления кинопроцессом в стране. Это достаточно рыхлый, нефункциональный и, по сути, не правительственный, а общественный совет. Он просто является воронкой трансформации наиболее общих проблем и их интерпретации прямо наверх. Но то, что Минкульт как главный орган исполнительной власти не осуществляет общее руководство процессом, — это факт. Мы, Фонд, не можем осуществлять его по целому ряду причин. Во-первых, у нас есть устав, более того, нас все время били по рукам, отбивая охоту к каким-либо начинаниям. Мы находимся с Советом в серьезном управленческом противоречии, потому что власть и ресурсы — две главные составляющие выживания любого бюрократического аппарата. Необходимо точно установить, что нужно всей отрасли. Если вы думаете, что министр культуры ничего не может сделать с Фондом и его решениями, вы ошибаетесь. Любого его звонка достаточно, чтобы я реагировал.

Мы должны сосредоточиться сейчас на определении правил игры — как юридических, так и структурных. Ресурсы разумнее сосредоточить в Фонде, расходоваться они должны на основе профессиональной общественной экспертизы и тех правил игры, которые устанавливает Минкульт. У нас, к сожалению, до сих пор нет методологии бюджетирования. Здесь все достаточно архаично, процесс осуществляется на уровне детского сада! Почему столько средств отводится на специализированную прессу, а столько — на образование? Почему именно эти суммы направляются на авторское кино? Кто-то приходит с проектами в министерство, кто-то к нам, и мы на коленках начинаем что-то сшивать. Это нерациональная система.

В.Манский. Возникает ощущение, что это даже не двухголовый дракон, а два разных существа, которые в сложении не дают полноту, необходимую госполитике.

С.Толстиков. Ее нет, этой политики. Она должна быть хотя бы сформулирована — какие цели, задачи, механизмы реализации, через что она проводится.

Главным ее элементом должна быть развитая — осознанная и проверенная практикой — система господдержки. Если есть вопрос обеспечения ресурс ной базы этой поддержки, то каким путем он осуществляется. Например, что можно делать с телевидением, а что нельзя? Сейчас, может быть, нельзя, но завтра будет можно. В кинопоказе ничего, видимо, нельзя в ближайшем будущем переструктурировать.