Тихо в Lessу. «ДухLess», режиссер Роман Прыгунов

Я пою воровство!.. Брать не смело ли,
Скажут мне, столь опасный сюжет?
Но какой бы вопрос мне ни делали,
У меня есть готовый ответ.
(Минаев, 1879)

Вопросом, что думает отрезанная петушиная голова, пока тушка еще скачет по двору и хлопает крыльями, впервые в позапрошлом веке озадачился мой дальний предок Тархан Моуравов, физиолог и современник сатирика Минаева. Он много чем озадачивался — влиянием на кровь яда кураре и сексологией, задолго до доктора Фрейда.

В частности, по сей день не опровергнут известный «феномен Тарханова»: «Степень полового влечения самцов и сила полового обхватывания находятся в зависимости от степени переполнения семенных пузырьков семенем, которое, растягивая стенки этих органов и возбуждая окончания в них центростремительных нервов, приводит в усиленную рефлекторную деятельность все звенья полового механизма». Правда, все свои бесчеловечные опыты предок ставил на самцах лягушек. Но спустя сто лет американцы подтвердили, что с людьми все происходит точно так же.

В экранизации бестселлера «Духless» современного прозаика Минаева не присутствует вроде бы ни петуха, ни жабы, и яд кураре там тоже никто себе не прививает. Тем не менее весь просмотр не отпускает чувство, что все это обман зрения, что все сто минут кто-то заслоняет от нас гениальное кино с ядами, жабами, петухами, подсовывая в луч света пустой прямоугольный трафарет.

В человеческой истории тоже много примеров, когда живописные шедевры спасали, кое-как замалевав их лубочными картинками, но потомкартинка смывалась и под ней оказывался Леонардо. Хотя понятно, конечно, что в данном случае под Леонардо подразумевается вовсе не прозаик Минаев.

Бестселлер, давно напечатанный в Интернете, на каждой странице сопровожден бодрым баннером: «В тексте попалась красивая цитата? Добавьте ее в коллекцию цитат!» От назойливости ты теряешься и выискиваешь красоты. «Дорогой, я туплю в окно и напеваю Friends will be friends, Queen. Мне как-то отчаянно херово». «Воистину, на хитрую жопу есть член с винтом»… «Я заказываю два апельсиновых фреша со льдом и воду без газа». То есть первоисточник — та же лубочная подмалевка, и лишь однажды можно найти намек на нечто, скрытое от глаз. Вот он: «Крыса лежала в какой-то странной, неестественной позе».

Сам лубок языка не имеет, а заимствует коды столичных гопников («бэха», «грины») в сочетании с вечной нашей непарламентской лексикой («элементарная ебля» и пр.). Лубок «актуализирован» упоминанием реально существующих людей вроде ресторатора Новикова и россыпью английских наименований, но это тоже не свой язык, а признаки клановой принадлежности. Поэтому нет смысла сравнивать бестселлер с экранизацией. Вряд ли хоть какой-то смысл был потерян оттого, что некто Максим Андреев числится не в плодоовощной компании, как в первоисточнике, а в международном банке или что ближе к финалу экранизации появилась такая «актуальность», как уличные протесты рассерженных молодых людей. Все признаки бестселлера в точности соблюдены, и «бэха» с матюками, и клановая принадлежность в лицах — М.Кожевникова, А.Михалков, М.О.Ефремов, С.Белоголовцев.

Большой разницы нет и в том, что экранизация пуще первоисточника озаботилась «сюжетом», поскольку он строго следует заветам автора: только признаки, только признаки. Максим Андреев (Данила Козловский) живет в стереотипной квартире, водит стереотипный автомобиль, ходит в стереотипный офис, из него — в свои «клубешники» понюхать кокаин и снять блондинку, в нем постоянна злобная ирония на чужой счет, но никогда — на свой собственный, что является главным свидетельством отсутствия чувства юмора, отсюда — страшная скука. Хоть он и заявляет, что сутью его работы является выстраивание отношений с руководством (в первоисточнике на этот счет сплошные матюки), работы в кадре нет никакой. Есть затеянная со скуки финансовая махинация с липовым ночным клубом, которую он и разруливает полсеанса, в результате чего оказывается на улице. Постановщику экранизации (Роман Прыгунов) даже в голову не приходит озадачиться вопросом, почему это Максим Андреев не оказался на улице гораздо, гораздо раньше. Да как он вообще попал на свою должность с пятизначной суммой годового дохода в евро? По знакомству и родственным связям? Тогда кто у нас папа и какие такие знакомые? Ведь домогательствам дамочки из питерского филиала Максим уступил уже будучи в должности? Или что, он настолько гениальней других пресмыкался перед руководством, что еще до двадцати девяти лет — раз и в дамки? Учитывая, что все-таки, наверное, лет до двадцати пяти учился же где-то в своих флоренциях? А прямое общение с руководством отнюдь не производит впечатления сервильности, и правильно М.О.Ефремов замечает ближе к финалу: «Надоела мне твоя высокомерная рожа».

Фактически Максим Андреев — именно трафарет, бейджик на вполне «стерильном» облике Д.Козловского (еще прошлым летом продюсеры «Духлесса» гордились своим ноу-хау — выпустить фильм непременно вдогонку «Шпиону», который, по их идее, должен был прославить артиста, и тогда все придут специально посмотреть на него). Причем «стерильность» тут — не оскорбление, а в чем-то даже похвала молодому живому артисту, живущему своей жизнью, который сумел вписаться в бейджик, у которого никакой жизни нет и никогда не было. Было бы затруднительно назвать ею знакомство Максима с пламенной революционеркой Юлей и продолжение знакомства.

Многие упрекают экранизацию в откровенном плагиате (цитирование все же предполагает наличие самостоятельно организованного текста), буквально покадровом, упоминая «Аферу Томаса Крауна» и некоторое сходство Д.Козловского с Пирсом Броснаном. Со своей стороны можно вспомнить большой оранжевый мусоровоз из «Однажды в Америке», которым в «Духлессе» закольцованы начало и конец (впрочем, опять же в стерилизованном варианте: мусоровоз никого не перемолол, несмотря на вопли отчаяния, и даже городская свалка могла бы вполне стать фоном для Броснана на фотосессии журнала Vogue). Но для трафарета плагиат — естество, тут не в чем упрекнуть.

Интересней, кто, собственно, вырезал трафарет.

Это легко вычисляется именно по Юлиному сюжету. Двадцатидевятилетний Максим Андреев, имевший и модных блондинок, и взрослых питерских дамочек, мчится на Юлином мотоцикле, сидя за ее спиной, ее волосы развеваются, и он к ним вдруг принюхивается. Чует — не кокаин. И с этой минуты Юля круто его изменит. Не важно, что работу потерял из-за собственного пофигизма, а деньги — по полному отсутствию финансового чутья. Не важно, что ближе к финалу его самолюбование приводит к самоубийству единственного друга. Важно, что вместе с Юлей к нему пришли любовь и милосердие в виде визита в детский онкоцентр (вопрос, почему не конкретно в гематологический — ведь именно там среди артисток его клана модно сегодня заниматься благотворительностью). Правда, когда такое милосердие со скуки с чемоданчиком краденых денег появляется в трафарете, цену ему сразу видно.

Но и в цинизме трудно упрекать тех, кто по определению берет все, что плохо лежит.

Ключ к тому, кто это, собственно, — именно в кадре с развевающимися Юлиными волосами. Он повторяется пару раз, как мечта, как нечто уникальное, и является символом перерождения Максима. Вот он все повидал, а женских волос не нюхал. Это и только это заставит его устроить хамскую эскападу на офисном столе перед несчастными бывшими подчиненными, применить наконец обычную жульническую смекалку и потом за ненадобностью отдать умирающим детям чемоданчик с миллионами. Однако проблема в том, что и этот кадр — плагиат, хотя, скорее, бессознательный. Точно такие же волосы, точно так же снятые, почти сорок лет назад поражали воображение в «Долгих проводах» Киры Муратовой. И это было пораженное воображение пятнадцатилетнего школьника.

Постановщику Р.Прыгунову несколько больше сорока, а экранизаторские стати принадлежат пятнадцатилетнему, не более. Причем школьник — откуда-то с «камчатки» (так до 17-го года и после называлась задняя парта, но вряд ли экранизатор читал «Кондуит и Швамбранию»). Вряд ли он вообще когда-то что-то читал, от афоризмов Ларошфуко до «Путешествия на край ночи», зато ведь смотрел же «Дьявол носит Prada», ту же «Аферу Томаса Крауна» или «Как потерять друзей и заставить всех себя ненавидеть» — произведения той же тематики. Тем и гордится и еще взахлеб круглосуточно готов перекладывать Серджо Леоне: «А он его так, а этот его хрясь, а он тупит, а этот его херачит, и полный улет — оранжевый мусоровоз».

И не секрет, что нашим школьникам цинизм, пофигизм, самолюбование и особенно хроническое недомыслие свойственны еще больше, чем их сверстникам до 17-го года. Тем, про которых Достоевский сказал, что дайте им карту звездного неба, и через час они вернут ее исправленной. Но те хоть вглядывались, различали, а тут, к сожалению, даже название трафаретно. Потому что, называя что-то бездуховностью, надо иметь представление о явлении, ей противоположном. А все сто минут на экране — такое же извращенное, как кокаин со стодолларовой купюры, восхваление темного леса, стерильного, стереотипного, глянцевого, непроходимого. Дубляж красот.

Если прозаик Минаев, описывая духлесс, всего лишь его удвоил, экранизация уже утроила и сделала трафарет очень-очень плотным. И глянец — он отсвечивает. Очень трудно продраться и разглядеть, а что же там все же за гениальное кино на самом деле показывают. Ну был же Леонардо, писал он Мону Лизу на фоне флорентийского пейзажа — как раз где учился Максим Андреев. Пожалуй, это единственный намек в экранизации, как все-таки продраться, чтобы фильм вдруг стал интересным, и там стало бы на что смотреть, и оно бы захватывало дух. Во всяком случае, Д.Козловский произносит свою тираду про почерпнутую во Флоренции «боль за мою Россию» достаточно убедительно.

Но выход есть. Надо просто напрячь воображение, как школьник в «Долгих проводах». Надо не постесняться представить, что «переполнение семенных пузырьков семенем, которое, растягивая стенки этих органов и возбуждая окончания в них центростремительных нервов, приводит в усиленную рефлекторную деятельность все звенья полового механизма» свойственно людям лишь номинально. На самом деле оно принадлежит лягушкам, так же как отрезанные головы — бегающим петухам. И то, что мы видим в экранизации, действительно обман зрения, вполне по классической новелле Дафны Дю Морье про слепую аристократку. Людьми в многотысячедолларовых костюмах, декольтированных блестках и даже голышом прикинулись как раз жабы, павлины, тараканы, кролики, хомячки, медузы, козлы, ботва. Тогда экранизация сразу многое объясняет.

Например, если Максим Андреев на самом деле жаба (Леонардо их тоже углем в детстве рисовал), то мы сразу отправляемся либо в комедию Аристофана «Лягушки» (они там, кстати, квакают на берегах Ахерона), либо в басню Крылова «Лягушки, просящие царя» (они там допросились, что всех сожрали), но ближе всего — в далекую древнекитайскую мифологию. Например, по народной легенде, «Люй Дунбинь однажды опустил свой пояс с привязанной на конце золотой монетой в колодец и велел Лю Хаю удить в колодце жабу.

Это был враг Лю, переродившийся жабой и бывший в прежней жизни стяжателем. Жаба закусила монету, и Лю Хай вытащил ее из колодца. Поэтому он всегда изображается с трехлапой жабой — эмблемой наживания денег (деньги по-китайски звучат почти так же, как жаба, — чжань или чянь). На народных картинах бог монет обычно изображался в виде смеющегося человека с распущенными волосами (символ отрешения от мира)».

Вот вам тут и бабло, и офисный планктон, и любовь к волосистости, но насколько же более духоподъемно и индивидуально. Или, например, «в древнем тексте сообщается, что одна из двух душ человека имеет форму лягушки. Однако лягушка в мифологии Древнего Китая почитается не только из-за воды, но также из-за огня. Образ лягушки «связан и с водой (плодородием), и с огнем (предками), то есть она как бы объединяет в себе оба начала. Академик В.М. Алексеев писал о волшебной жабе, из передних лап которой вылетали языки пламени». Ну и чем это вам не коктейль Молотова, за бросание которого закрыли Юлю и Авдея (А.Смольянинов)? А Максим Андреев бросился их спасать?

Затрагивая лишь крошечный сегмент пространств, живущих во времени, то есть сугубо индивидуальных и машинально провоцирующих на другие сегменты, мы вместо скуки — секс со скуки, аферы со скуки, помойка со скуки, кино со скуки — получаем захватывающую космогонию, куда прекрасно вписываются все — М.Кожевникова, А.Михалков, М.О.Ефремов, С.Белоголовцев. А в каком виде они вписываются — это уже их проблемы, не зрительские, не критические.

Пожалуй, не стоит лишь смотреть «Духлесс» по Ветхому завету. Дело в том, что нашествие лягушек было одной из Казней Египетских. Толкователи говорят, что «казнь лягушками» стала возмездием за то, что фараон приказал бросать в Нил новорожденных еврейских мальчиков. А если бы мальчиком был Максим Андреев? Что, и фильма бы не было?

ДухLess
По одноименной книге Сергея Минаева
Автор сценария Денис Родимин
Режиссер Роман Прыгунов
Оператор Федор Лясс
Художники Евгений Качанов, Жанна Пахомова
Композитор Павел Есенин
В ролях: Данила Козловский, Артем Михалков, Михаил Ефремов, Мария Андреева, Артур Смольянинов, Мария Кожевникова, Сергей Белоголовцев, Игорь Войнаровский, Михаил Люлинецкий, Михаил
Мухтасипов и другие
«Кинослово»
Россия
2012