Я буду рядом. «Последняя сказка Риты», режиссер Рената Литвинова

По очевидным причинам анализ каждой картины и (или) героини Ренаты Литвиновой сводится к описанию образа своего рода эстетствующей сумасбродки — центрального в ее кинематографическом творчестве и тесно связанного с ее светским имиджем. Она по-прежнему «вся такая внезапная, несуразная, вся угловатая такая, такая противоречивая вся», тяготеющая к элегантному синкретизму, неподражаемая пересмешница.

Ее кино — кино наблюдений, изживания комплексов, страхов, нормальности, ограничений — действительно оказалось редкостным для отечественной аудитории в 90-х, а ее облик — утонченной нездешней соблазнительницы, приглашающей в небытие и неспешно фантазирующей о загадочности истлевшей человеческой оболочки, — задержался в репертуаре и имеет практическую значимость в довольно широком жанровом поле российских медиатекстов.

В «Последней сказке Риты» — своем втором полнометражном режиссерском проекте, на этот раз независимом от продюсеров (Литвинова для выпуска картины создала собственную кинокомпанию «Запределье»), она в большей степени сосредоточивается на роли ангела-поводыря в мир прекрасного — сновидческого, сюрреалистичного, очень нездешнего, экзотического ретро. «Все мы были мертвы» — слова героя Жана Маре (а именно «Орфей» Жана Кокто стал основным источником вдохновения для режиссера, о чем она поведала на прессконференции ММКФ, представляя картину в основном конкурсе) следует адресовать цитатам, используемым в картине. Но эпиграфом этой сказки может быть противоположное по пафосу замечание Литвиновой: «Все мы — будущие мертвецы». Из ее смерти не следует бежать, она никого не берет на службу; никто ею не одержим.

Словно из старинной пряжи соткан узор фильма — завораживающее, но просвечивающее полотно. А в ритуалах Литвиновой сюжетные швы обычно выступают в функции изящных петель, манков. Мир женщин оформлен словно в технике лоскутного шитья — пэтчворка. Только пестрые, бережно хранимые кусочки таромодной материи образуют не лоскутное одеяло из цикла «бабьи сказки из заветного сундучка», но превращены в чарующее зрелище, уютную шаль с зацепками для синефилов. Для более широкой аудитории это просто загадочная паутина с легким ароматом нафталина.

Если в киношедевре Кокто миф об Орфее модернизирован и Всадники смерти представлены в образах безликих байкеров, то для «Последней сказки…» принципиальное значение имеет то, что формирует образ режиссера — тяга к раритетным деталям, антиквариату и винтажным техникам оформления таинственного приключения. По сути Литвинова, играя Смерть, рисует ее портрет в интерьере как свой портрет. И здесь работает собственная запатентованная «лоскутная геометрия».

Кино Ренаты Литвиновой необязательно смотреть, если вы все понимаете о ней, и обязательно — если вы уже кое-что о ней знаете.

В пресс-релизном издании ММКФ, сопровождавшем выход картины, Андрей Плахов отметил паратексты «Последней сказки…». Кроме картины Кокто это «Все о Еве» Жозефа Манкевича, «8 женщин» Франсуа Озона и «Поговори с ней» Педро Альмадовара. Вместе с тем это эндемичный продукт. Поэтому стоит добавить к интертексту «Последней сказки…» некоторые продукты современного российского артхауса: и очевидную перекличку с картинами Киры Муратовой, выпестовавшей актерскую индивидуальность Литвиновой, и незамеченную на прошлогоднем фестивале работу Николая Хомерики «Сердца бумеранг» с недооцененной работой Литвиновой в роли провинциальной гадалки, оживившей медитативное ожидание смерти. Кажется, основной прием «Последней сказки…» — самоцитирование. Но это кино исключительно фантасмагоричное, отнюдь не провокативное, скорее даже сентиментальное.

«Последняя сказка Риты» — синтетическая фантазия о раннем уходе в потусторонний мир. Основная интрига фильма раскручивается вокруг женщины Маргариты Готье (Ольга Кузина), проводящей последние тринадцать дней своей жизни в больнице, где работает ее некогда близкая подруга Надежда (Татьяна Друбич). Чтобы сопроводить ее в небытие в ирреальном эстетизированном больничном быте, необходимо дефиле по основному вектору фабулы третьей подруги, якобы учившейся с героинями в мединституте — Тани Неубивко (Рената Литвинова). У Маргариты есть возлюбленный — Николай Серебряков (Николай Хомерики), которому она завещает все свое имущество. Он с трудом соглашается принять обстоятельства, в которых оказался, а посему тоже попадает под опеку ангела Cмерти — Тани, прикинувшейся работницей больничного морга. Существенно, что со смертью Риты сказка не заканчивается, жизнь продолжается: Надежда преодолеет пассивность и отомстит нерадивому доктору, а Николай найдет в себе силы поверить в мирские чудеса.

В 1994 году «Увлеченья» Киры Муратовой впервые представили сумасбродную аутичную блондинку, размышляющую об уюте прохладного морга и пограничных состояниях, а через шесть лет Александр Митта использовал этот типаж в «народном» сериале «Граница. Таежный роман». Забавными в мелодраматическом сплетении выглядели откровения литвиновской Альбины, чуть не утонувшей в болоте. Костюм медсестры был призван аккумулировать мужские эротические фантазии: хрупкая и между тем несносная героиня Литвиновой стремилась к опасной связи, грезила вступить в близость со смертью с интересом и восторгом инфанты. Изящная белоснежная мстительница Офа в «Трех историях» Муратовой тоже состояла в соответствующем профсоюзе.

Сегодня по-прежнему для Ренаты Литвиновой насущна хулиганская по своей сути идеализация любви и смерти. В «Последней сказке…» Смерть — подружка, вертихвостка, модничающая на потусторонний лад. Ей нравится чувствовать себя эксцентричной, сексуальной в обществе простых — то есть не озабоченных потусторонним — мужчин. Ее жалобы на «попорченную оболочку» после интимных связей лишь кокетство перед коллегой — ангелом Жизни. Литвинова становится все лучше, все убедительнее по части соблазнения аудитории. Показателен в этом отношении проход Тани от приемной до морга — ее своеобразной костюмерной — со случайным прохожим в конце рабочего дня. Здесь Литвинова-актриса держит публику отнюдь не вербальными хитросплетениями.

Разнородные элементы органично смотрятся внутри изобилующей деталями, но и весьма внимательной к своему весу и не позволяющей излишеств системы.

Это мир привораживающий, мир женщины, способной очаровываться прекрасным («мужским») кино. Поэтому имеет смысл обратить внимание на организацию микрокосма «Последней сказки…» — на два противоположных, по-своему недозрелых, фантазирующих о непостижимом — полете и уходе — фронта.

Мужская сфера в картине — это нечто заслуживающее снисхождения, не насытившееся игрой в космос и ракеты, ее спасение — в надежной улыбке, жизнеутверждающей, это сфера оптимистичных намерений: продолжить жизнь без любимой, пригласить на свидание чудачку из морга. Поэтому мужской оберег — шуточный громоздкий артобъект, символизирующий оптимистичное прошлое, как майка с символикой СССР — причудливая фигура первого космонавта.

На женском же фронте постигается подземное, плотское. Здесь важны артистизм прощающихся близких, оттенки вкуса напитков, цветовые решения аутфитов обитательниц Зоны — аварийного корпуса больницы. Загробный мир, из которого пребывает Таня Неубивко, — женское царство, в больнице же, пограничном мире, еще попадаются особи противоположного пола. Медики — тоже поэты, некоторые — бездарные. Любовь мужчины и женщины, несмотря на декларации, не выдерживает испытания, она почти что смехотворна. Если улыбка Гагарина — голливудская, открытая — утешает Николая, то улыбка главной героини — Маргариты Готье — детская, умиротворяющая, согласная, примиряет с мечтой о вечном существовании в компании подруг, «красивых душ». Смерть — собрание деталей: и викторианская леди, и готическая королева и модница эпохи нэпа, и последовательница голливудского доглянцевого гламура 30—40-х.

«Последняя сказка…» — фильм-монолог. По сюжету, меркнет Любовь (Рита) и менее нарядно отчаяние (Надя) на фоне поиска (Таня). Литвинова не ищет, а отбирает, предпочитает колдовство на известном материале, «шитье на основе», поиск в недрах киноклассики. Потому что в этом случае она, как и ее героини, пребывает в мире потустороннем — мире предков. Следовательно, предпочтение отдано отжившим фактурам, смеси готики и барокко. В преисподней отсутствует компьютерная техника. Кинематографические фантазии об ином мире связаны с миром классической театральной роскоши, тяжеловесным занавесом, звенящими бокалами, шуршащим по пергаменту пером, скрипящим паркетом. Дело, как и тело, умирающей женщины декорировано в стиле ретро — в оснащенном деталями кадре даже фотография 3х4 превращена в объект гламура, а кровати-клетушки с металлическими каркасами — в экспонаты. Больница инкрустирована мельчайшими деталями фантастического якобы женского быта. В ней сохранена атмосфера «первоисточника» (картина снималась в музее Алексея Толстого).

Как выпускница ВГИКа Литвинова помнит и чтит законы киногении, но баланс на грани кино и клипа выдерживает не всегда.

Основной манок для зрителя — это, безусловно, присутствие в кадре самой Ренаты Литвиновой, с годами превратившейся из эстетствующей нимфы в чарующую леди. Комедиограф улавливается в ней как авторе костюмов фильма. Лучшая модель для ее туалетов — она сама. Только в этом случае в полной мере опознается ироничный подтекст главного образа. Ее роль, как эксклюзивное платье, невозможно подогнать под другую модель. Штучный товар. Создавая многослойные наряды и причудливые шляпки, она выбирает смелый синтез языческих обрядов и символик разных культов и религиозных систем. Каждая деталь костюма — ключ к ребусу.

Умирающая женщина у Литвиновой — королева. Существенный элемент аутфитов Маргариты — корона: ее хоронят с хмурой бабочкой, а проститься с Надеждой она приходит в диадеме из тлеющих сигарет. Рита выписана и приодета с любовью, ее прощание с подругами в кафе «Запределье» на фоне алого занавеса эксцентрично и стильно, напоминает алленовское кино «Пули над Бродвеем».

Однако цветовая символика, привычная для Ренаты Литвиновой, все же не всегда помогает раскрытию других образов. Так, мне кажется, слишком клиповым получился эпизод печали героини Татьяны Друбич в компании воронов. Случайным выглядит и сольное выступление Тани Неубивко в окружении медсестер, цитирующих в этой музыкальной паузе танцовщиц белли-данса.

В этих фрагментах артистка Литвинова бессовестно перекрикивает сценаристку Литвинову. Имеет право, конечно: они друг друга давно знают, следовательно — сами смогут разобраться. Композиция, написанная композитором и певицей Земфирой специально для «Последней сказки…», обнажает нерв истории, добавляет трагизма, замечательно врастает в изображение. Но вместе с тем клип на песню-исповедь Смерти в изобилующей иными аксессуарами истории превращается в непережеванный кусок, застревает в хрупком горле картины. Обособленные музыкальные номера служат лишним раздражителем нервной системы оппонентов литвиновского кино и отвлекают от блистательной комедийной словесной игры. Гораздо рельефнее непесенный монолог Тани или ее восхищенный шепот-характеристика очередного поклонника: «Он интересный мужчина, он прах любит».

«Смерть должна быть похожа на тебя, нарядная, веселая и с бокалом шампанского. Сказала все по делу», — замечает Рита своей новоиспеченной подруге. Героиня Ренаты Литвиновой хоть и редкая гостья, но обязательно яркая, как давняя знакомая. Приятно, если изредка российская комедийная мелодрама сможет быть похожей на фильм Ренаты Литвиновой, напоминающий праздничный пьянящий напиток — отлично сбалансированный, с красивыми нитями тонких пузырьков и долгим устойчивым вкусом.

«Последняя сказка Риты»
Автор сценария, режиссер Рената Литвинова
Оператор Анастасия Жукова
Художники Наталья Силинская, Татьяна Юркова
Композитор Земфира Рамазанова
В ролях: Рената Литвинова, Татьяна Друбич, Ольга Кузина, Николай Хомерики, Сатеник Саакянц, Алиса Хазанова и другие
«Запределье»
Россия
2012