На взгляд старожилов. Пришло «протестное» кино

Мы давно перестали публиковать вступительные «кирпичи» в номерах «ИК», посвященных очередному «Кинотавру». «Взгляд на…» — этот классический дискурс, маркированный именем «неистового Виссариона», несколько стереотипизировался за последние полтора столетия. «Поиски жанра» вывели нас на диалоги и триалоги экспертов. Мы замахнулись даже на интервью с членами жюри. На сей раз родилась идея послушать, что скажут старожилы «Кинотавра» — уважаемые критики, прошедшие с Российским Открытым фестивалем весь его немалый путь.

В публикуемых ниже эссе читатель найдет индивидуальные, даже субъективные подходы к оценке фестиваля как целостного проекта, конкурсных фильмов и — что, возможно, самое ценное — нелицеприятные замечания по поводу частностей, каковые, как правило, не принято замечать и рефлексировать. Между тем именно частности формируют атмосферу фестиваля — подобно тому, как прозу делает деталь. Рубрику «Репертуар», где конкурсные фильмы анализируются фундаментально, дополняет эссеистский раздел «Комментарии», представляющий альтернативные точки зрения — на кинопроцесс, на искусство фестивального программирования, на вердикт жюри и, в конце концов, на критическое сообщество.

Елена Стишова

Пришло «протестное» кино

Подхватив брошенное в воздух предложение «написать произвольные заметки о «Кинотавре», скоро понял, что поступил опрометчиво. В отличие от многих уважаемых коллег, имеющих возможность год за годом наблюдать ход процесса и соответственно засекать мельчайшие сдвиги и судороги, а локальным возмущениям атмосферы присваивать тот или иной статус, приезжаю в Сочи редко и больше снимать, чем смотреть. Впечатления — скорее беглые, примеры — условные, доказательства — по касательной.

Публичные разговоры критиков друг с другом на кинематографических дискуссиях, как правило, носят форму выяснения отношений — через головы ни в чем не повинных режиссеров, — что фильмы опять становятся паролями, а ответ на вопрос, какая именно картина понравилась, начинает смахивать на «како веруеши» незабвенных 70-х. И то правда. Уж очень сильно срифмовались эпохи: та и эта. Не развивая сравнение, хочу заметить только одно: возвращение упований. От художников все эти годы профессиональные зрители (то есть опять же критики) по традиции ждали чего-то всеобъемлющего и тотально объясняющего время, хотя и стеснялись родимого атавизма. В перерывах между просмотрами как-то уж очень по-чиновничьи назначали главных и гениальных и предсказуемо лоббировали отобранные кандидатуры по ходу присуждения премии нашей Гильдии. Кому-то это помогало, но художники как бы не очень участвовали в излюбленных играх и упорно гнули свое. Чем и были хороши и любезны: «приказы по армии искусств» ни к чему хорошему не приводили, мы это, кажется, еще не забыли, и любая партийность еще не так давно вызывала сомнение, если не омерзение.

Независимость ума и свобода духа были главными добродетелями творца в те еще годы. Но сейчас, похоже, ситуация меняется, и прямо на глазах. Кликали — накликали. Пришло «протестное» кино, но в таком виде, что соглашаться с ним и тем более «поддерживать» (какое мерзкое слово!) ну совсем не хочется. А менять вехи — слуга покорный. Просто накопились неразрешенные противоречия времени, к которым искусство начинает подбираться, но они еще не вошли в зону публичного обсуждения. Нынешний конкурс — рубежный: мне кажется, пора назвать кошку кошкой.

Итак, наше кино (увы или ура — еще вопрос) после некоторого разброда и шатания опять стало советским. С обратным знаком, конечно, но сути дела это не меняет. С интонацией тотальной уклончивости, ускользая от окончательных формулировок, как некогда диссиденты (помните, конечно, это чудесное определение А.Ю.Даниэля), оно — практически без исключений! — показывает отечественный социум как общество, лишенное будущего. Так советская пропаганда определяла «буржуазный Запад» — и это в то время, когда появилось важнейшее понятие — «качество жизни», когда «синие воротнички» — рабочий класс — научились бороться за свои права в рамках существующих институций, и, естественно, старый советский агит-проп ничего этому противопоставить не мог, кроме площадной брани: «во дают, гады!».

Как выяснилось за последние двадцать лет, государство осталось фискально-распределительным — просто номенклатура распределяемых благ сильно поменялась. Нынешнее «протестное» наше кино (отнюдь не только «Елена») и показывает эту метаморфозу. По-разному ее, однако, объясняя. В этих объяснениях все и дело.

Конкурсная программа, подобранная очень точно и даже броско (браво программной дирекции!) и говорит о том, что единственное отличие между фильмами — это вариации на тему «кто виноват». Жюри выбрало из всех картин самую непрофессиональную, но зато искреннюю — «из ряда вон». Вообще-то всегда считалось, что именно такая мотивировка — прерогатива критиков, но наши решения в последние годы опасно приближаются к решениям жюри, по принципу «если бы директором был я», и это не только о «Кинотавре». Главный же вывод почти всех фильмов обсуждаемой конкурсной программы — констатация тотальной зависимости индивида от социума, и проявляется она именно в тот момент, когда индивид пытается действовать самостоятельно.

На уровне сюжета это несколько фильмов с пересечениями разных историй, не ведущих, как в сериале, к бесконечному продолжению, а, напротив, к жуткой бездне, поджидающей героев. Если же возникает герой-деятель, особенно женщина (как в «Белом мавре...»), ее тут же убирают с дороги — чтобы не мешала.

На уровне не только сюжета, но и экранной пластики это фильм Бориса Хлебникова, где общество пытается гасить своими ритуалами любую активность, не предписанную правилами поведения, и финальная беспорядочная драка — лишь превышение концентрации этого давления. К сожалению, фильм слишком «олтменовский» — по отношению к образцу, выбранному для подражания, нет ничего «сверху», в меру педантично, в меру забавно — для своих. Этому кино цены бы не было лет двенадцать назад, когда только воссели «новые узкие» (В.Царев).

На уровне «миросозерцания», что и сделало его фестивальным событием, это в высшей степени несобранный, недодуманный, косолапый, но с какой-то дикой энергией, хоть и уже во многом вычисленный фильм «Жить» Василия Сигарева, собственно, и состоящий из «порывов». И держит здесь индивида не социум как таковой, а его мистика, которой и ищется экранный эквивалент, в полюсах между строгой документальностью и отмороженной театральностью. Концы с концами не сведены, но оператор (Алишер Хамидходжаев) гениальный, актрисы тоже — спишем все на «нутро». Нужно русское кино — вот оно, по бессмертной формуле Гайдая: «На лицо ужасные, добрые внутри». Ну, правда, теперь не добрые. Дали бы подумать парню, как предлагал Антон Мазуров, — нет, нужны кумиры. Или — калифы на час? Дай бог, соберется с силами и сделает. А пока — заготовки.

Наконец на уровне следования традиции отечественного кино честная и без затей лента «Дочь», перекидывающая мостик аж к «Тучам над Борском». Разумеется, оставшаяся где-то на обочине обсуждения, хотя замеченная.

Есть, конечно, обнадеживающие исключения. Это фильм Нурбека Эгена «Пустой дом». Это заслуживающая отдельного разговора экспериментальная и очень осмысленная работа Светланы Басковой «За Маркса…», как раз учитывающая предшествующий опыт политического кино, прежде всего итальянского, — об импотенции социума в его способности к самоорганизации. Фильм-предупреждение, ключ к конкурсной программе как концептуальному целому. И, наконец, на мой взгляд, лучшая лента «Кинотавра»-2012 — «Искупление» Александра Прошкина. Она устремлена не к «правилам», которые надо нарушать или которым надо следовать. Она устремлена к тому прошлому, которое не отпускает, вопия из могил. К прошлому, усиленно вытесняемому из сегодняшнего социума и формирующему комплекс ожидания отложенной расправы, аккуратно тиражируемый в многочисленных блогах и заметках «Фейсбука».

Кричим: «Волк, волк!» А зачем он здесь? С таким анамнезом и так бери всех голыми руками. Реальное сопротивление, похоже, кончается — осталась родимая фронда, «протест», тешащий критическое самолюбие и узаконивающий крепчающую партийность.

В целом же, глядя на фильмы уже как на воплощение продюсерской (то есть опять же государственной) стратегии, могу выразиться так: получить политическую свободу (пусть куцую и относительную) в России дело нехитрое. Традиции политической фронды есть, и почтенные. А вот что такое свобода экономическая и как ее пустить в дело? Вопрос для следующих — как минимум трех — поколений соотечественников, которые будут искать ответ при полном равнодушии либеральной интеллигенции, чье сердце всегда было, есть и будет расположено слева. А где у нашей интеллигенции сердце, там и одобряемое ею искусство.