Карловы Вары-2012. Перезагрузка

Арт-директор Карловарского МКФ Карел Ох, еще в прошлом сезоне получивший скипетр худрука авторитетного европейского кинофорума из рук его основательницы Эвы Заораловой, насколько мне известно, не делал публичных заявлений относительно новой политики фестиваля. Тем не менее карловарский завсегдатай не может не заметить неслучайных изменений. Официальный конкурс «К востоку от запада» поменял формат и резко помолодел: теперь здесь соревнуются дебюты и вторые фильмы.

Такое решение изменило — конечно же, непреднамеренно — геополитический пейзаж программы, которая была фишкой КВФ, привлекавшей сюда и критиков, и дистрибьюторов. Здесь можно было увидеть работы кинематографистов Центральной Азии и Кавказа. Но на сей раз, видимо, в тех краях не оказалось достойной продукции молодых авторов, отчего восточной окраиной конкурсной географии оказалась Украина, представившая «Дом с башенкой», второй (после «У реки») фильм Евы Нейман. Она и стала призером этого конкурса. Фильм по автобиографической повести Фридриха Горенштейна показался мне вторичным, что случается часто, когда постановщики берутся за материал, требующий личного опыта, отсутствие какового нельзя ничем компенсировать. Только новой поэтикой, рефлексирующей дистанцию между «тогда» и «сегодня». Ева Нейман осталась в рамках кинематографической традиции (фильмов о военном детстве у нас накопилось немеряно) и сняла черно-белое кино, чем и выиграла соревнование.

Присутствие российского кино на фестивале было минимальным: далеко не новый «Дом» Олега Погодина во внеконкурсном показе и документальное исследование Павла Костомарова и Антуана Каттен «Трудно быть богом» — плод десятилетнего труда. Эта блистательная, на мой взгляд, работа, портретирующая Алексея Германа на съемках его все еще не законченной картины, прошла стороной. Оно понятно и легко объяснимо: наши реалии и наши обстоятельства невозможно схватить с одного просмотра, не имея бэкграунда. А ядреные диалоги в переводе годятся разве что как информация.

Впрочем, никакого умысла в нашем отсутствии не было: приглашенные отказались от участия в конкурсе.

А конкурс, между прочим, на этот раз оказался интереснее, чем в последние годы.

Карловарские программеры продолжают собирать кино второго эшелона — фильмы, как правило, малобюджетные и непафосные, осваивающие проблематику и поэтику, которая еще не влилась в мейнстрим. Карловарский экран приохотил меня к странным людям — маргиналам, чудакам, фрикам, инвалидам–колясочникам, дивиантным тинейджерам — словом, персонажам, которые не допускались на экран в кинематографе соцлагеря. Форматирование реальности, захватывающее скрытое и стыдное, типично для постмодернистской парадигмы. От героики, каковой нас обкормил принудительный соцреализм, современное искусство отдыхает, озабоченное скорее проблемами маргиналов, униженных и оскорбленных. Не удивительно, что и на сей раз «Хрустальный глобус» достался норвежскому фильму «Почти мужчина» (The Almost Man) — киноповести о тридцатипятилетнем Хенрике, главе семьи и новоиспеченном отце. Проблема Хенрика в том, что он упорно хочет оставаться в пубертатном периоде, не желая ощущать себя зрелым и ответственным мужчиной. Повальный мужской инфантилизм — не самая большая новость в современном мире, но что меня удивило и даже умилило — это отношение режиссера Мартина Лунда к своему герою. Оно снисходительное и даже любовное. Ну пописал Хенрик на соседний балкон во время вечеринки — тоже мне драма! Прикольно, и не более того.

Подобную толерантность я приветствую, но, пожалуй, лишь на экране, а не в реальности. Мне не понять, почему жюри именно эту картину посчитало достойной Гран–при, а исполнителя главной роли Хенрика Рафаэльсена — приза за лучшую мужскую роль, имея из чего выбрать. Я-то была просто уверена, что «Хрустальный глобус» уйдет греческому дебюту «Парень, который питается птичьим кормом» (To agori troei to fagito to pouliou). Показанный едва ли не в последний день конкурса, фильм режиссера Эктораса Лигизоса пролетел над залом, как дуновение морского бриза. Нежное, легкое режиссерское дыхание окутывает зрителя волнами дружелюбия по отношению к герою — молодому парню, который в ладах с жизнью, несмотря на кучу сиюминутных проблем, наступающих на него со всех сторон. Приходится съезжать со съемной квартиры, а другую снять не на что. Есть случайные заработки, но работы нет. А главное — куда девать клетку с птицами и на что купить корм, который он и сам украдкой подъедает…

Молодой человек, вынужденный жить, как птица, не зная ни заботы, ни труда, — конечно же, это иносказание, и многие критики толкуют его как намек на кризисную ситуацию нынешней Греции, более того — считают фильм политическим. Эзопов язык? Почему бы и нет, если тайнопись в искусстве родилась не где-нибудь, а в Древней Греции.

Подобное кино — находка для «Санденса», знаменитого кинофестиваля независимого молодого кино, коим, как утверждают в кулуарах КВФ, давно и всерьез увлечен Карел Ох. В карловарский конкурс греческий фильм добавил звучную краску нового импрессионизма в духе Брессона. И получил специальное упоминание жюри за роль протагониста — актера Янниса Пападопулоса.

Палитра конкурса была на удивление разнообразной. Итальянский политический фильм-реконстукция, повальная мода 70-х, соседствовал с канадской психологической драмой из жизни несентиментальных парней-«дальнобойщиков» и с актуальной историей мигрантов, оправленной в нежную лирическую раму первой отроческой влюбленности. «Твоя красота ничего не стоит без моей любви» (Deine Schonheit ist nichts wert) — поэтической строкой называется снятая в Австрии картина о судьбах мигрантских семей. Обладающий редкостной психофизикой мальчик-курд, исполнитель главной роли, транслирует такую глубину чувств в сочетании с возрастной застенчивостью, что переигрывает режиссера — дебютанта Хусейна Табака. Особенно в душераздирающей сцене депортации югославской семьи — семьи Аны, в которую мальчик тайно влюблен.

Канадский «Кэмион» (Camion) Рафаеля Уэллета, удостоенный приза за режиссуру, интересен суровыми мужскими фактурами, структурой внутрисемейных отношений вдовствующего отца с сыновьями, но главным образом — акцентом, который подан нарочито нейтрально, так, что его можно и не заметить. Интрига в том, что опытный водила попадает не по своей вине в аварию, в которой погибает женщина. Герой узнает об этой жертве post factum, но нечаянная смерть женщины производит на него такое впечатление, что бывалый водитель впадает в депрессию. Сыновья приезжают в отчий дом, тщетно пытаются что-то предпринять, покуда кому-то из них не приходит в голову идея отвлечь отца его любимым хобби — охотой. И эта идея срабатывает. После удачной охоты в горах отец приходит в себя и понимает, что уже способен сесть за руль. Возвращение к жизни закодировано неявной метафорой, развернутой в небольшой эпизод. Добытая на охоте освежеванная дичь распластывается на открытом багажнике автомобиля и движется по направлению к хайвею в потоке транспорта, вызывая завистливое внимание не столь удачливых охотников. Итак, гибель человека, пусть и не по твоей вине, может ввергнуть в депрессию, а убийство животного возвращает тебя к жизни. Есть повод задуматься о непознанном в человеческой природе. Экуменическое жюри присудило свой приз канадской картине.

И отметило нетривиальный, представьте себе, философический вестерн португальца Родриго Ареаса «Соломенная дорога» (Estrada de Palha). Месседж фильма куда круче его сюжета, который легко пересказывается как месть одинокого героя, возвратившегося из суровой Лапландии, чтобы свести счеты с убийцами своей семьи. Однако акт мщения опирается на идеологию великого американского мыслителя и писателя Генри Торо, чьи афоризмы предваряют главки фильма. Антибуржуазный пафос актуализирует этот вестерн, задуманный как история на все времена.

Вне конкретной исторической эпохи происходит действие японской мелодрамы «Лавка конца света» (Kamihate shoten). Режиссер-дебютант Тацуя Ямамото, с большим трудом добившийся финансирования своей картины, посвятил свой первый опыт национальной эзотерике, породившей склонность японцев к суициду. Нет, это не аналитика и не психологическая драма. Поэтика скромного фильма ближе традиционному японскому трехстишию. На берегу залива, вдали от мегаполиса, примостилась лавка, куда заходят редкие посетители, чтобы — в последний раз — купить хлеб и молоко. Держит лавку нестарая женщина, чьи родители однажды приехали сюда, чтобы покончить счеты с жизнью. У женщины есть миссия — отговорить своих покупателей от рокового шага. Иногда ей это удается. И вот юная девушка отправляется обратно в город на том же автобусе, на котором приехала. А если не получается, то и тут находится работа. Женщина подойдет к кромке воды и заберет очередные ботинки, брошенные на песок. В магазине на верхней полке у нее собралась коллекция ботинок. Женщина собирается закрыть магазин, но все никак не выходит. Кто-то то и дело стучит в двери…

Три дебюта в основном конкурсе из двенадцати картин — это нормально. Ориентация на молодых авторов, на обновление киноязыка, на «новые формы» (Чехов) — этот тренд в программировании международных фестивалей всегда присутствует. Однако, как нам известно из истории хотя бы отечественной культуры, культ ювенильности имеет скрытые до поры теневые стороны. Применительно к международному кинофестивалю подобный крен может привести к специализации, чреватой потерями качества и международного масштаба. К тому же Чехия, где прошел уже 47-й международный фестиваль, — страна славянская. На этот раз в основном конкурсе были представлены лишь две славянские картины — польская и чешская. Баланс был все-таки достигнут за счет программы «К востоку от запада», где за призы боролись фильмы Словакии, Сербии, Хорватии и Украины. Надеюсь, что любимым Карловым Варам не грозит тотальная вестернизация. Новой команде КВФ достанет здравого смысла в выстраивании культурной политики.