Прок от «Киношока»

На 21-м МКФ «Киношок» состоялась дискуссия по заранее объявленным темам: «Национальное кино в глобальном мире» и «Киношок» как мультикультурный проект». Модератор — Сергей Тримбач, киновед, председатель СК Украины.

Сергей Тримбач. Мы планировали вынести на обсуждение три взаимосвязанных блока. Первый — судьба национальной кинематографии. Понятно, что тема не новая. Но что произошло в момент распада СССР, распада единой советской кинематографии, и что происходит все эти двадцать лет? На дискуссиях, которые проходят здесь по вечерам, уже звучало слово «перезагрузка», тоже не новое, и мы услышали язвительную реплику Виктора Матизена: «Сколько можно «перезагружаться»?

Есть штамп, что в советское время был расцвет национальных кинематографий, а в постсоветский период они живут в другом режиме. Имеются случаи гибели или существенного «усыхания» иных кинематографий.

Но так ли все было радужно в советское время, как нам представляется? Истинный расцвет украинского кино был в 20-е годы, когда оно существовало — организационно и концептуально — в автономном режиме. Проблемы украинского кино начались в 30-е, когда уже все было подчинено Москве. Второй взлет нашего кино произошел в 60-е годы, когда проклюнулось либеральное отношение к кино. Но в 70-е все было свернуто. Именно в части национального кино, потому что не все, что производится на территории страны, имеет отношение к национальной культуре, хотя это утверждение тоже может быть спорным. Что происходит сегодня, в последние годы?

Второй — опасности глобализма. Вряд ли собравшиеся здесь могут отнести себя к секте антиглобалистов, но тем не менее об опасности глобальной политики и глобальных процессов не говорит только ленивый. Как это сказывается на кино? Некоторые считают, что глобализм — новое издание колониализма, когда национальные культуры и кинематографии пребывают под жестким прессингом общемировых процессов и институций. А другая, более положительная точка зрения: один из позитивных моментов глобализма состоит в том, что под контроль попадают некоторые правовые аспекты, и свобода творчества, соответственно, контролируется не только местной властью, но и глобальной, и в этом можно найти свои плюсы.

И третий блок — это фестивали вообще и международный фестиваль «Киношок», в частности, их роль в поддержке, в развитии мультикультурности. «Киношок» сегодня — по сути единственная фестивальная площадка, на которой мы имеем возможность общаться и представлять фильмы, а главное — обеспечивать некую циркуляцию идей. Это одна из важных функций любого фестиваля, а тем более такого, как «Киношок».

Хочу сразу предоставить слово Гульбаре Толомушевой — киргизскому критику. В киргизском кино буквально в последние пару лет обозначились очень интересные процессы.

Гульбара Толомушева, критик (Киргизия). За последний год в киргизском кино произошли значительные изменения. Выросла посещаемость кинотеатров, люди ходят на отечественное кино. Иногда какие-то голливудские картины могут помешать удачному релизу, но, в любом случае, люди сейчас предпочитают смотреть свое, киргизское кино, 80 процентов которого снимается на русском языке. Хитом нынешнего лета стал фильм «Киргизский лубок. Президент и бомж». Я слышала, что в Казахстане попросили озвучить картину на казахский язык, чтобы там его прокатывать, и мне говорили, что и Россия им заинтересовалась.

30 мая 2011 года состоялась презентация фильма «Как выйти замуж за гуджинпя» — это была первая коммерческая картина, на которую зрители активно пошли. Она снята на русском языке. В нынешнем году практически все самые рейтинговые картины были сняты на русском, только одна — на киргизском, позже появился русский вариант. В Бишкеке двадцать кинозалов, которые регулярно показывают киргизские фильмы. Один кинозал — для фильмов более простых, даже низкопробных, они показывается на родном языке, остальные девятнадцать залов — столичные кинотеатры и различные ТРЦ с кинозалами. Люди ходят в кино, смотрят свое кино, и режиссеры очень грамотно подходят к вопросам проката. За полгода до выхода они уже знают, когда у них будет прокат, они ведут работу со зрителем. Сейчас в работе находится проект «Салам, Нью-Йорк!» — про киргиза в Нью-Йорке. Этот проект в работе уже три-четыре месяца, и люди ждут его — на его странице в фейсбуке уже огромное количество заинтересованных зрителей.

Другой вопрос, имеют ли эти проекты культурную ценность. Возможно, они интересны только внутри страны. До последнего времени кино Киргизии позиционировалось именно как авторское, все знают, что наши картины побывали на западных и восточных фестивалях и на просторах СНГ. Мы никак не могли пробить нишу зрительского кино. Эрнест Абдыжапаров всегда говорил, что хотел бы получить признание не только критики, но и собственного народа. Он тоже сейчас начал работать на стыке авторского и коммерческого кино. Но он сам признает, что молодые режиссеры, его ученики, сейчас намного опережают по сборам своего учителя. С другой стороны, есть фактор непредсказуемости — не всегда можно угадать, что люди пойдут смотреть. У нас нет системы звезд, и зрители идут не на имя какого-то определенного режиссера или актера. Для людей не столь важны громкие имена актеров и режиссера, важно что-то другое. Например, сюжеты, национальная фактура. Молодые режиссеры, чьи фильмы имеют успех у зрителя, попадают «в струю» ожиданий, и это очень важно. Сейчас киностудия «Кыргызфильм» тоже активизировалась, в производстве масштабный миллиондолларовый проект Курмыджан Дабка, его снимает председатель Союза кинематографистов Садык Шарниазов. Есть скептики, сомневающиеся в успехе, есть очень большая группа людей, поддерживающих проект. Нам очень интересно, что из этого получится.

Пятерка лидеров проката 2011— 2012: «Пустой дом», большой международный проект, и четыре картины, снятые за 1 миллион сомов (это 20 тысяч долларов).

Сергей Тримбач. Я был огорчен, когда услышал, как глава нашего Госкино сообщила, что все, о чем она мечтает и что она хочет сделать, уже сделано в Киргизии. За последние пятнадцать лет картина Михаила Ильенко — единственная, которая была по-настоящему в прокате. Все остальное — фикция. 20—30 тысяч гривен — это не прокат. Это чудовищный разрыв, когда кинематограф — вне зрительской аудитории. В Узбекистане, в Киргизии уже как будто даже лучше, чем в России, где постоянно жалуются на то, что российские фильмы в большинстве своем не доходят до зрителя. Хотя на телеэкране все иначе — весь украинский прайм-тайм оккупирован российскими сериалами. Гульбара говорила о том, что киргизское кино никак не могло пробить брешь в авторском кино и выйти к зрителю, и вот получилось. Вы знаете, что румынское кино сейчас в моде. Но два года назад я был в Висбадене, на фестивале стран Центральной и Восточной Европы, где модные и продвинутые румыны очень жаловались на то, что в Румынии их не хотят смотреть. А фестивали сделали румынский кинематограф модным во всем мире. Вот один из примеров роли и значения фестивалей. Я хочу передать слово Гансу Шлегелю, человеку, который обладает потрясающими знаниями нашего кино, советского, постсоветского, восточноевропейского, и в том числе имеет огромный опыт работы на фестивалях.

Ганс Шлегель, киновед, программер МКФ (Берлин). Результаты экономической глобализации, по-моему, всем видны. Сегодняшний кризис — это уже не кризис отдельно взятой страны, это мировой экономический кризис в развитии. В Германии, во всей Европе сейчас думают, что если развалится Евросоюз, все вернутся к национальным валютам, хотя обойдется это ужасно дорого. Как отражается глобализация на кино? Достаточно посмотреть на киноафишу Киева, Берлина, Москвы, Алматы. Показывают в основном американское кино, разумеется, не авторское, а блокбастеры. Думаю, что в сфере кино слово «глобализация» можно заменить словом «голливудизация». Это всемирный феномен. Многие национальные продюсеры пробуют имитировать голливудскую модель. Главная проблема здесь — имитация чужих образов, сюжетов, ритмов и прочего. С глобализацией в кино возникает и определенная стандартизация. Можно говорить о глобализации образов в кино. Включите телевизор в Токио, Рио-де-Жанейро или в Москве, и вы увидите по сути одни и те же фильмы — те же впечатляющие технические эффекты, красивый дизайн, но эти фильмы пусты. И они совсем не связаны с проблемами, с культурой тех стран, где сняты. Да, всем дают работу, все снимают. Но вспомним, какое было замечательное чешское, польское, венгерское кино. Где оно сегодня? Иштван Сабо — смелый человек, он делает венгерское кино, но уже в Америке, на английском языке. Что, конечно, связано с конкретной ситуацией в Венгрии, где сейчас во главе финансирования кино стоит продюсер известной вам картины «Рэмбо». У него венгерские корни, и он определяет, куда должно идти венгерское кино.

Все эти имитации — это кино без домашнего адреса. А кому оно нужно? Народу? Если человек хочет забыть о каждодневных проблемах — он может идти смотреть такое кино. Но кино все-таки в некотором смысле — зеркало жизни народа, оно связано с проблемами будущего, с корнями конкретной культуры этих народов. Это исчезает. Кто на рынке покупает имитации? Кто, скажем, купит азербайджанскую кока-колу? Никто. А ведь есть национальные напитки, как, например, кумыс в Казахстане. Кумыс — это интересно, а имитация — нет.

Главное, что я хотел бы отметить в процессе глобализации в кино: идет война против кинокультур. Кинокультура может существовать только как ансамбль различных специфических кинематографий. Конечно, еще есть смелые режиссеры. Мы видим, какие фильмы имеют успех в Канне, в Венеции. Сокуров, Звягинцев, Лозница — это режиссеры, которые работают вне глобалистских структур. Я знаю, что есть замечательные казахские, киргизские, узбекские фильмы. Я помню, какое уникальное кино было в Грузии. Но где мы увидим эти фильмы? Я с середины 70-х годов стараюсь продвигать разное кино на международных фестивалях. В Германии есть фестиваль Go East — «Иди на восток». В Москве был «Кинофорум», там я находил фильмы, которые были успешны и в Берлине, и на других фестивалях. Но «Кинофорум» приостановил свою работу — нет финансирования. Однажды я побывал на «Киношоке» и был очень рад увидеть, что все-таки есть еще платформа, где я могу не только смотреть фильмы стран бывшего советского пространства, и где я нашел место диалога, общения. Более того, здесь проходит и питчинг сценариев, где сотрудничают разные страны. Мы должны понимать, что альтернатива глобализации — это не националистическое, не заказное кино, не дай бог. Но я — за региональную солидарность тех народов, у которых есть общий многолетний опыт, мощные культурные взаимосвязи. Им нужно работать вместе, тогда что-то выйдет, я в этом смысле — за определенную регионализацию. Я очень надеюсь, что политики в Москве понимают значение того, что делают организаторы «Киношока». Они поняли, что в период кризиса все эти страны должны теснее сотрудничать. Но власти смотрят только на экономическую прибыль и не понимают, насколько важную роль играет культура для экономики... Может быть, в следующем году на «Киношоке» мы более подробно займемся фундаментальными вопросами — о том, что связывает все эти страны и в чем состоит их специфика. Подключим глубокие киноведческие темы. Я, например, изучал различия восточного и западного кино, делал работу, посвященную разному пониманию кинообраза на Западе и на Востоке.

Аяз Салаев, режиссер, киновед (Азербайджан). Думаю, было бы логично, чтобы после выступления западного антиглобалиста прозвучала речь восточного глобалиста. Мне кажется, что любой век начинается через двенадцать-четырнадцать лет после своего календарного начала. 1812-й — начало XIX века, 1914—1917 годы — начало XX века. Многие говорят, что XXI век начался с событий 11 сентября 2001 года. Нет, несколько лет спустя, когда в Америке президентом выбрали чернокожего сына Хусейна. И вот это, мне кажется, связано с всеобщим мироощущением, которое меняется из эпохи в эпоху. Первобытный человек чувствовал себя защищенным в пещере, средневековый феодал — в замке. Сейчас человек понимает, что крыша над головой его ни от чего не защищает, поэтому муссируются все эти разговоры про скорый конец света. Дело в изменении мироощущения, когда планета Земля кажется очень незащищенным местом. Даже националист А.И.Солженицын однажды сказал: «Если растопятся завтра льды Антарктики, кому вы будете тыкать свою классовую борьбу? И свои национальные особенности»? Мне кажется, мы сейчас живем в новую эпоху, но у нас не хватает мужества с открытыми глазами встретить это время. Кто-то замечательно сказал: «Бесполезно противиться ходу времени. Остается одно — постараться угадать, куда оно движется». Вместо этого мы цепляемся за «национальные особенности». В Азербайджане есть высокогорная деревня Ханалык, там говорят на особом языке, не имеющем аналогов в мире. Даже советские шпионы учили этот язык, потому что его невозможно расшифровать. Я там не был и как-то спросил, как они живут. Мне ответили: «Они сейчас не работают. Они — как индейцы племени Навахо, ходят перед туристами, щебечут на своем редком языке, они совершенно развращены».

Я не хочу переходить на конкретные фильмы. Но мне кажется, Запад развращает восточный кинематограф, заставляя его надевать некую маску. Мне кажется, что миф о каких-то разных менталитетах — это именно миф. Все в принципе идут одним путем — просто кто-то раньше, а кто-то позже. И те, кто опаздывает, должны иметь мужество признаться самим себе, что они опаздывают, а не спекулировать на своих «особенностях».

Я по работе часто бываю в Иране и знаком с некоторыми иранскими кинематографистами. Если бы вы знали, как они мыслят, что говорят, что чувствуют, вы бы не поверили. Кинематограф — это всеобщий язык, общее достояние. Всем известно, что это — единственный вид искусства, который появился буквально на наших глазах.

С.Тримбач. Казалось бы, на Западе, наоборот, должны приветствовать глобализм. А тут мы видим восточного апологета глобальных процессов.

А.Салаев. …который не желает плясать в перьях перед Западом, как индеец племени Навахо.

Что касается «Киношока» — это особая тема, связанная с русским языком и русским менталитетом. На всей территории СНГ, за пределами России — об этом-то в России, наверное, не очень-то знают — живет огромное количество людей, которые, вовсе не являясь русскими патриотами, говорят и мыслят на русском языке. Более того, они, рождаясь уже в независимой стране, продолжают мыслить и говорить на русском. Это то огромное культурное пространство, которое, конечно, Россия не должна терять. Мне кажется, для того чтобы «Киношок» превратился в действительно большой культурный форум, он должен быть смелее и поддерживать фильмы, которые реально нуждаются в этой поддержке. Много лет уже не был в России. Но в Интернете я слежу за происходящим, душой болею за этот скандал в храме Христа Спасителя. А на хрена мне все это? Почему я за все это болею? Это же меня уже как бы не касается. Но я понимаю, что меня по-прежнему это касается, очень волнует. Этим не занимаются теоретики, об этом не пишут книги. Что это такое? Почему это меня волнует? Почему я отдал детей в русскую школу? При этом, честно, я совсем не патриот России, я патриот своей страны.

Али Хамраев, режиссер (Россия). Я хочу сконцентрироваться на одной проблеме — на значении для кинематографистов и культурной жизни постсоветского пространства такого явления, как открытый фестиваль стран СНГ и Балтии «Киношок». Фестиваль еще очень молодой, ему двадцать один год. Цифра эта, по сути, копеечная. Мы говорим: двадцать лет уже существует СНГ и пора бы уже завершить перезагрузку в нашем кино. Да вы что? Это же всего двадцать лет! Империя Тамерлана погибла в 1405 году, когда он умер. Сыновья и внуки друг друга перерезали. На пятьсот лет в Центральной Азии и прилегающих странах легла ночь, воцарилось полное мракобесие. И когда в конце XIX века генерал Черняев всего двумя выстрелами под Ташкентом разогнал объединенное войско Ташкентского Каханского Бухарского ханства, наступила новая эра. Так что двадцать лет — это только начало. Мне кажется, «Киношок» развивается очень интересно. Не знаю, кому пришла в голову идея программы «Омнибус», но это потрясающая идея. В этом «автобусе» — десятки короткометражек юных дебютантов, которые не знают, где показать свои картины. А здесь их все можно посмотреть. Иные фестивали делают очень эффектные вещи — «эхо» такого-то фестиваля, другого… Мне бы так хотелось, чтобы «Эхо «Киношока» при поддержке чиновников бывших советских республик каждый год проводилось в какой-либо столице. Я тут вижу только главу «Киргизкино» и чиновника из Азербайджана. Но я не вижу здесь первых лиц, руководителей кинематографа из других стран.

Ситуация в кинематографе Узбекистана катастрофическая. У нас, людей, которые уже вышли на активную пенсию, душа болит за молодых ребят.

Великий кинематографический шелковый путь в 2003 году дошел наконец до Нью-Йорка. В Линкольн-центре показали лучшие фильмы Центральной Азии с 1924 до 2003 года. Немые в том числе. И американцы ахнули. Говорили — мы безграмотные снобы, какое кино есть в Центральной Азии! Мне хочется, чтобы подобные разговоры ширились. В хрущевские, брежневские времена настоящие разговоры шли на кухнях. Сегодня эта «кухня» — «Киношок». А тут я слышу и вижу, как из года в год поднимаются интересные проблемы. Но никто, увы, не знает, как их решить. Потому что у нас нет рычагов управления.

С.Тримбач. Хочу напомнить, что два года назад на «Киношоке» был «круглый стол», на котором главным оратором был Никита Михалков. Главной темой была судьба договора СНГ о кинематографическом сотрудничестве. По-моему, Украина до сих пор его не подписала. А если бы он был подписан и действительно работал, то это был бы один из эффективных механизмов. Если в Узбекистане есть хорошие фильмы, естественно, государство должно их субсидировать.

Реплика. Договор подписали в Казани восемь лет назад.

С.Тримбач. Но он не работает! Поэтому одна из наших задач — напоминать о судьбе этого проекта, говорить об этом. Потому что это реальный путь реализации нашего взаимодействия.

Катерина Тарханова, кинокритик (Москва). На мой взгляд, глобализация — это всего лишь продолжение вековечной войны богатых с бедными, которая вступила в заключительную стадию. Для этого и производится так называемая «глобализация». А по-русски это называется «промывание мозгов». Оно осуществляется при помощи телевидения, которое, промывая мозги человеку, доводит его до состояния овцы или ботвы. Так происходит в любом городе мира.

Мне очень не нравится словосочетание «национальный кинематограф». Если кино есть, оно в любом случае является национальным. В том числе и голливудское. Очень странным мне еще с детства казалось понятие «национальная культура», введенное В.И.Лениным в статье про две культуры — культуру богатых и культуру бедных. Ведь было совершенно очевидно, что культура либо есть, либо ее нет, а национальность здесь ни при чем. Возникли эти словосочетания — «национальная культура» и «национальное кино» именно потому, что любое проявление чего-то этнографического, местного, регионального уже придает индивидуальность произведению, человеку, фильму. Так возникает понятие «национальной культуры» и «национальных кинематографий». Все это начинает обсуждаться, и на самом деле все сводится лишь к тому, что нас загоняют в резервации.

Я возражу Аязу: кино является общечеловеческим языком только при условии, что язык есть. Здесь, на «Киношоке», мы как раз и ищем яркие индивидуальности, и, может быть, именно потому я его считаю лучшим фестивалем в стране. Здесь собираются совершенно разные люди, которые не связывают кинематограф с деньгами, в отличие от огромного большинства других фестивалей, занятых только бизнесом. Действительно, сегодня главенствует понятие, что кино — это прежде всего бизнес, и очень многие молодые критики в этом убеждены. О том, что кино — это все-таки искусство, причем очень яркое, настоящее, не просто забыто. На нас — тех, кто еще об этом помнит, — смотрят, как на сумасшедших. На «Киношоке» такого нет, потому что — может, это и грустно звучит — здесь представлено кино бедных, а не богатых. Кино тех, кто хочет делать именно кино, а не деньги. Мало того, оно обсуждается именно с точки зрения искусства, а не бизнеса.

Так что, мне кажется, единственное противостояние глобализации — это не региональность, а выращивание индивидуальностей. Потому что сейчас бытует еще одна «фишка»: что мы живем в эпоху ограниченной индивидуальности.

Ираклий Квирикадзе, драматург, режиссер (Грузия). Я постараюсь быть кратким, сентиментально уйду от философствований по поводу глобализации и антиглобализма. Я хочу говорить о конкретном — о значении «Киношока» в моей личной жизни. Вот уже двадцать один год, как Анапа, — это то место, куда я весь год стремлюсь, готовлюсь, пребываю в ожидании праздника. Знаю, что есть и другие фестивали — Венеция, Канн, Берлин и т.д. На «Киношоке» ты оживаешь. Происходит какой-то прилив крови, рождается новое дыхание. Значение «Киношока» для всех и каждого огромно. Надо сделать что-то, чтобы здешнее более чем солидное общество превратилось бы в Александра Матросова, который грудью закрыл вражеский пулемет.

Ирина Шевчук, актриса, вице-президент и генеральный директор «Киношока». Может, я опережаю события, но они наверняка коснутся нас, как и других фестивалей, поскольку в Министерство культуры России пришло новое начальство, как вы знаете. В частности, кинематографию возглавляет теперь не Сергей Лазарук, сидящий здесь, а бывший наш «Музобоз», Иван Демидов, который к кино никогда не имел отношения. На заседании оргкомитета нашего фестиваля, который возглавляет Сергей Нарышкин, их, как новых начальников, тоже пригласили, они входят в состав оргкомитета по определению. Когда я задавала вопрос, почему «Кинотавр» поддерживается в двадцать, а то и в тридцать раз больше, чем «Киношок», да и все остальные фестивали получают копейки, Иван Иванович Демидов спросил: «Скажите, концепция развития «Киношока» вообще существует»? Мы с Витей Мережко ответили, что вообще-то мы развиваемся уже двадцать первый год, и концепция развития очевидна нашим друзьям-кинематографистам.

В 92-м году, когда мы организовались и нас было всего 150 человек из разных стран, мы еще не понимали до конца, что разлучены. И я помню, как плакала Софико Чиаурели, обнимаясь с Адой Роговцевой. Они долго не видели друг друга из-за того, что мы все оказались в разных странах. То было старшее поколение. «Киношок» становился взрослее, и появилось новое поколение. После конференций и разговоров они удивлялись: «А вы, оказывается, все друг друга знаете? Вы такие счастливые, у вас есть общее прошлое». Так вот это общее прошлое — в хорошем смысле слова — движет теми, кто хочет, чтобы кино оставалось живо. За многие годы не было ни одного совместного проекта со странами СНГ. В этом году на экранах фестиваля уже много совместных проектов. Я не беру на семя смелость говорить, что мы запустили этот процесс, но в какой-то мере это и наша заслуга. «Пустой дом» Нурбека Эргена, который пару лет назад на конкурсе совместных проектов получил один из главных призов, обрел жизнь. В этом году, когда Людмила Васильевна Успенская, директор питчинга, получала заявки проектов на совместные постановки, ей звонили молодые режиссеры, продюсеры и просили: только допустите нас до финала, нам это очень важно, потому что если мы победим в этом проекте, у нас тут же появятся спонсоры и господдержка. Три картины реализованы, две из которых мы здесь показываем. Да, мы развиваемся медленно, но разве наши государства развивались быстрее, чем наш фестиваль? В каждой стране кино было практически мертво. В России с кино были огромные проблемы, в Туркмении до сих пор ничего нет. Молдавия понемногу начинает оживать. То же было и в Армении. На наших глазах появилось замечательное казахское кино. Потихоньку возрождается грузинское кино, которого тоже практически не было. Опережая наших новых начальников, которые требуют концепций и определения значимости того или иного культурного события, финансируемого государством, нам нужно действительно именно здесь, на фестивале, определить, зачем он нужен и почему убивать его есть преступление против культуры, прежде всего, русской культуры.

Андрей Битов, писатель (Москва). Лучше сразу с точки начать. Вчера самое знакомое лицо появляется в телевизоре и ругает троих министров за то, что они ничего не делают. Первым называет министра труда. Меня это очень удивило и насторожило. Министр труда у нас ничего не делает, а труд происходит. Министр культуры тоже ничего не делает, но он не вошел в ту тройку. Надо, видимо, сразу снимать штаны, чтобы некоторая точка то ли мерзла, то ли боялась розги.

Начну с эпиграфа, который у меня тут всплыл: «Татары, узбеки, и ненцы, и весь украинский народ, и даже приволжские немцы к себе переводчика ждут. А, может, вот в эту минуту меня на турецкий язык японец какой переводит и прямо мне в душу проник». Это Мандельштам, который задыхался от собственных стихов, они уже были запрещены к публикации, он тогда был занят переводами, ими очень многие спасались. Оказалось, что это была не пустая работа. Тогда все интеллигентные и талантливые люди, которые могли бы писать, но свободы им не было, хлынули в эту нишу. Кстати, в судьбе русского языка это сыграло свою роль. Даже западная литература работала на сохранение русского языка, потому что переводилась хорошим литературным русским языком. Поскольку меня не выпускали за границу, я изъездил империю хорошо, но все-таки, оказывается, много где не был. В частности, в Туркмении, в Киргизии, в Казахстане впервые оказался этой зимой. Алматы я знал по Юрию Домбровскому. И вдруг вижу — все так хорошо говорят по-русски, что я даже удивился. Мне такое объяснение дали: учителя были хорошие. А учителя, оказывается, были из ссыльных, из эвакуированных, из интеллигентных русских людей. В провинции всегда возникает некая резервация именно той культуры, которую гонят, и эта ниша была заполнена. Так что не надо хвалить национальную политику: просто очень хорошо гнали русскую интеллигенцию, и она забилась по щелям.

Про Грузию известно, что она была местом добровольной ссылки великих русских поэтов. Они так спасались, потому что там уважали поэта как такового. Кстати, даже первый и единственный юбилей Пушкина отметили в его единственной загранице, в Грузии. В тридцать лет он там оказался самовольно, не имея разрешения — даже в Грузию ему не разрешали поехать. Где же мы живем? Надо же не забывать, кто мы такие и откуда. Между прочим, даже удачные формулировки, которые складывались в мозгу в свое время, нельзя повторять, потому что сразу окажешься где-то в хвосте того, что произошло. Я, например, говорил, что режим, прямо скажем, не очень любил, и у меня не было ни разочарований, ни обольщений, ни ожиданий. С удовольствием наблюдал, как он рухнул. Но с большим неудовольствием наблюдал падение Союза, поскольку, — теперь это уже стало довольно очевидно, — действительно, оказалось очень много разлученных стран. Империя держалась вовсе не на штыках, а на жизни — на водке, на русской бабе, на общей службе в армии, на рынке-базаре, на подобных вещах. И дружба народов не была слоганом, она действительно возникла. Сейчас, когда мы живем в последствиях распада империи, и началась эта националистическая возня с гастарбайтерами и прочее, сейчас уже можно понять, что мы не понимаем, чего мы заслужили. Ведь ответственность за общность — это, кстати сказать, кровавая ответственность. Оставить два христианских государства, Армению и Грузию, без дружбы с Россией — огромная нелепость, и огромная тоска России — именно по этим местам.

Так вот, я о том, как отстаешь от собственной формулировки. Я думал, что пал режим, и это хорошо, а вот империя пала зря. Теперь я понимаю, что как раз империю развалили, а советский режим-то остался, он жив и процветает. Ведь разбитое зеркало отражает и в осколках, пусть и криво, и большой никогда так не притеснит маленького, как маленький — меньшего.

«Киношок» меня многому научил. Я соображал достаточно про свою страну, но, попав в это движение, я стал отстаивать права русского языка на Западе, потому что я был на «Киношоке». Здесь все хорошо говорят по-русски. Лучше, чем в Москве, между прочим. Люди, которые принадлежат своему mother tongue, родному языку, по-русски говорят лучше, чем москвичи, которые, кроме хамского, другого никакого не знают. Постоянное опускание плинтуса, для того чтобы все соответствовало все более низкому уровню, — это не что-нибудь, а политика. Это политика — опустить нас до уровня телевидения, наших сериалов, нашего пиара, наших звезд.

Я, естественно, как либерал, антисоветчик, терпеть не мог, допустим, какую-нибудь официальную фигуру советского времени — слишком она вознеслась или еще что-то. Вдруг смотрю: а ведь «Война и мир» Бондарчука — великий фильм. Как это получается? Это уже совсем другой разговор. Были какие-то тайные люди, которые использовали власть.

Недавно одному чиновнику — у меня мало знакомых чиновников какого бы то ни было ранга, не умею я с ними — я сказал, что знаю, как мне отомстила советская власть: я ее не заметил, и она меня не заметила, все нормально. Но, к сожалению, я уже вынужден замечать эту власть, старость дает мне некоторые преимущества: терять уже реально нечего, кроме жизни. Так чего же я? Не могу молчать. «Киношок» научил меня тому, что мы потеряли. Потеряли мы, в общем-то, замечательную страну, а режим, конечно, должен был рухнуть.

Владимир Войнович, писатель (Москва). Я здесь новичок. Естественно, слышал, что есть такой фестиваль «Киношок», но, честно говоря, мало думал. Поэтому я сейчас прохожу некий ликбез. Полемизировать с кем-то, соглашаться или не соглашаться мне пока очень трудно. Но я уже что-то понял, усвоил, буду думать, вырабатывать какую-то свою точку зрения. Хочу только отметить, что разговор начинался с проблем глобализации. Лично я — сторонник глобализации в области политики, торговли и прав человека. Глобализация спасает очень многих от произвола тиранов — руководителей разных стран. Мир давно уже стал взаимозависимым, независимых стран уже нет, даже Америка зависима от внешнего мира. И это очень хорошо, потому что приходится считаться с общими представлениями, скажем, о правах человека, во всех странах.

Теперь о кино. Можно сколько угодно ругать Голливуд, но он так сложился, потому что был создан в самой свободной стране мира, во всяком случае, когда он создавался, она таковой была. И в самой богатой. Деньги и свобода сделали это кино. Кино вообще затратное искусство. Это производство. И если это искусство зависит от государства, а в наших странах только государство может по-настоящему финансировать кино, значит, оно все равно будет зависимым искусством. К сожалению, я думаю, ни в одной из наших республик нет возможностей для создания реально независимого кино, потому что нет независимых источников финансирования. Покойный Григорий Чухрай рассказывал мне, как к нему пришел какой-то богатый человек, спросил, сколько ему нужно денег на кино. Он ответил: три миллиона. Тот говорит: хорошо, я вам дам. Чухрай спросил: но у вас, наверное, какие-то специфические условия будут? И в ответ: да, я буду в главной роли.

Леонид Павлючик, журналист (Москва). Иногда, пытаясь сделать комплимент режиссеру, говорят: «Старик, ты снял европейское кино». Для меня такая похвала чаще всего сомнительна, потому что, как правило, имеется в виду некое среднеевропейское кино, где в стерильных европейских интерьерах похожие друг на друга люди едят одинаковую среднеевропейскую еду, и в меру сил там полыхают среднеевропейские страсти. Мне такое кино не интересно. Мне интересно польское кино Вайды, сербское кино Кустурицы, кино Ларса фон Триера, в котором я ощущаю нерв и жизнь скандинавских стран. И фестиваль «Киношок», где я могу увидеть, как выглядит степь, скажем, в Азербайджане, для меня уникален. Мне интересно посмотреть, как отражаются традиции кинематографа Довженко и традиции поэтической волны украинского кино 60-х годов, о чем говорил Сергей Тримбач, в творчестве Миши Ильенко, и как эта поэтическая волна в его картинах обретает новое дыхание, замешанное на украинском фольклоре, украинской музыке. Интересно было смотреть киргизскую картину, где выжженная азербайджанская степь сменилась зеркальным окаемом Иссык-Куля. Мне интересно наблюдать на этом фестивале, как российско-нидерландско-немецкая картина Сергея Лозницы по-своему наследует традиции белорусского кино, традициям «Беларусьфильма», который иногда называют «Партизанфильм».

Мы посмотрели только полпрограммы, я назвал лишь несколько фильмов. Я попытался обрисовать, насколько важную миссию и нишу занимает фестиваль «Киношок». Я бы только предостерег от одного — от сталкивания лбами «Киношока» и «Кинотавра». «Кинотавр» тоже делает очень доброе дело, это по-настоящему серьезный фестиваль.

Другое дело, что «Киношок» нуждается не просто в поддержке. Позволю себе такой демагогический прием. Вообще-то, если Иван Демидов ставит под сомнение существование или опыт «Киношока», то он, извините, ставит под сомнение политику российского государства, поскольку в заявлениях президента была озвучена идея пути развития всемирной интеграции. Получается, Иван Демидов не понимает, в каком государстве он живет и какому государству он служит, и, конечно, эти вещи надо бы ему объяснить. Помимо письма, которое, разумеется, надо составить, я себе позволю помечтать: я вижу в Москве кинотеатр, в котором круглогодично идут фильмы постсоветских республик. Понимаю, что такой кинотеатр нуждался бы в дотации, но, мне кажется, что правительства разных государств могли бы на паях такой кинотеатр поддержать. Такой проект мне кажется вполне реальным.

Ходжакули Нарлиев, режиссер (Туркмения). После революции рассказывали такой анекдот. Приехал лектор во вновь организованный колхоз и долго-долго объяснял, что мы идем к коммунизму. После долгого рассказа спрашивает, у кого есть вопросы. Один человек поднимает руку: я, говорит, купил конфету-подушечку. Она со всех сторон закрыта, а внутри — повидло. Скажите, как его туда кладут?

Думаю, глобализация — это то, что действительно всем очень важно, но конкретные наши проблемы, наше «повидло», — для нас главнее. А именно — «Киношок». Руководители тех стран, которые участвуют в «Киношоке», любят говорить о том, что надо в чем-то возвращаться к тому, что было в прошлом. Но никто ничего не делает. Единственный, кто смог очень многое сделать и продолжает делать, — это «Киношок». Сегодня единственная побеждающая концепция — быть вместе и творить вместе. И это — «Киношок». В этом плане — хотим мы того или нет — Россия всегда останется лидером. Тут шла речь о том, что в разных странах прекрасно говорят на русском языке. Скоро этого не будет. День ото дня из всех республик русская культура уходит. Это должно напрягать в первую очередь именно новое российское государство. В свое время с таким трудом организовать огромную державу, а потом взять и потерять — это просто не по-хозяйски.

Виктор Матизен, кинокритик (Москва). Мне остается только выступить в роли адвоката дьявола, как обычно. Во-первых, уже есть два метафорических ряда, в которых изъясняется история постсоветского кино: это «перезагрузочный» ряд, второй — «большой взрыв» и «разлетающиеся планеты». Планеты, как известно, могут разлетаться по совершенно разным траекториям на бесконечные расстояния, а может образоваться некий центр притяжения — наиболее сильная планета, вокруг которой должны вращаться все остальные. Это связано с проблемами глобализации и национального кинематографа. Давайте честно посмотрим на проблему. На фильм должны выстраиваться очереди в кинотеатрах. Вспомним то, что мы с вами смотрели тут на протяжении многих лет. За какими фильмами люди реально выстраивались в очередь? Вопрос, скорее, риторический.

Идею национального кинотеатра можно пробить. Но такой уже был, и его закрыли. Я думаю, что это как раз самое простое, что можно выбить из нашего правительства. Открыть такой кинотеатр, тем более что у нас есть государственные кинотеатры. Это дело вполне реальное. Можно даже открыть телеканал.

Реплика. Такой уже есть.

В.Матизен. Но его никто не смотрит, рейтинги там нижайшие. Рано или поздно те трезвые люди, которые придут в Министерство культуры, спросят: «Где сухой остаток от «Киношока»? Вам, осколкам советской империи, очень приятно тут общаться, а мы — новые люди. Нам-то зачем все это надо? Мы ведь живем в другом мире».

Где фильмы, которые выходят на наш экран и собирают большие деньги? Где те, кто получают призы на международных фестивалях? Иными словами, в чем прок от фестиваля «Киношок»? Начальники будут говорить на жестком, абсолютно циничном языке.

И им нужно отвечать на том языке, который эти люди реально понимают. А не на том прекраснодушном наречии, на котором привыкли общаться обитатели советского пространства. Этот язык остался в прошлом. Я не знаю, останется ли в будущем русский язык. Кто сейчас реально является его носителями? Те молодые люди, которые приезжают сюда, не очень-то хорошо говорят по-русски. Не так блестяще, как те люди, которые собрались за этим столом. Зато на английском говорят все лучше и лучше. Так каким же образом поддерживать это постсоветское пространство? За счет чего? Есть два варианта: либо делать полностью имитационное кино, подделки под Голливуд, — это дает некие шансы на успех. Либо замкнуться в себе — автаркический путь: делать сугубо национальные фильмы, которые больше никому в мире не понятны.

С.Тримбач. Я недавно был на российском канале «Культура», мне показали рейтинги — они часто просто нулевые. Так что, канал нужно закрыть? В нынешней ситуации, когда в наших странах все делается для того, чтобы связи разрывать и опустить культуру ниже плинтуса, понятно, почему канал «Культура» имеет такой рейтинг. Но это не означает, что надо его ликвидировать, идя на поводу у времени. Иначе нужно много чего ликвидировать. Наше дело все же — стоять на точке зрения культуры, сколь бы прекраснодушным это ни казалось многим, в том числе молодым людям. Вода камень точит. Мне кажется, у нас нет другого выбора.

По поводу глобализации. Сейчас так называемых «продуктов» кинематографа по количесту в разы больше того, что было раньше — это многомиллиардные суммы. Поэтому понятно, что небольшие страны заваливает огромное количество половы. Это тоже явление глобализации. Тем не менее, наше дело — все же стоять, а как оно потом будет… Потом вдруг окажется, что то, что мы ненавидели, будет восприниматься в несколько ином ключе, и то, что казалось не культурой, а чем-то противоположным, будет восприниматься совсем по-другому. В общем, известная шутка: древние греки не знали, что они были древними греками. Мы не понимаем до конца сущность происходящих процессов. Но все же надо барахтаться, бороться. Нас спасет любовь зрителей, это главное. И нам надо делать все, чтобы эта любовь в итоге возвышала зрителя и нашу культуру.