После премьеры документального фильма Антуана Каттина и Павла Костомарова «Трудно быть богом» в Карловых Варах, наблюдающего за работой Алексея Германа над его проектом по повести братьев Стругацких, Каттин перемонтировал его, добавив авторский закадровый текст. Новая версия под названием «Плэйбэк» стала фильмом открытия МКФ «Послание к человеку» и получила приз Гильдии киноведов и кинокритиков.

 
Сергей Сычев. В фильме «Плэйбэк» вдруг зазвучал ваш голос за кадром. Это неожиданность. Почему вы решили расстаться с привычным инкогнито?

Антуан Каттин. Это объясняется очень просто. У нас мог быть подход более старомодный, чистый — кинонаблюдение. «Муха на стене», как говорят англичане. Мы начинали так и не брали интервью ни у кого, кроме Клименко[1]. Потом все изменилось. Моя позиция остается при этом прежней: я считаю, что следует всегда исходить из материала, чтобы строить произведение. А материал в данном случае не позволял делать фильм: драматургия никак не складывалась. Надо учитывать, что «Трудно быть богом» я делал не то чтобы «левой ногой», но чуть-чуть на ходу, между прочим, by the way, потому что параллельно я снимал другие фильмы и за проектом Алексея Германа не мог следить постоянно. Когда делаешь картину, обычно выкладываешься полностью, занят только ею, пока не появляется ощущение, что у тебя достаточно материала, чтобы его выстроить. А тут мы просто ходили, снимали. Хотя у меня изначально была какая-то концепция. Чтобы получить финансирование в моей стране, Швейцарии, особенно если это государственные деньги, нужно представить развернутый, страниц на двадцать, проект. Не просто заявку на две страницы. У меня была идея сделать что-то близкое к «Репетиции оркестра» Феллини.

Сергей Сычев. Она же как раз построена на множестве интервью с музыкантами.

Антуан Каттин. Я говорю не о форме, а о концепции: представить микросообщество как образ, как модель страны. Я хотел сбежать от формата «фильм о фильме». Что, конечно, очень сложно, я это понял как раз на стадии финансирования. Было фактически невозможно привлечь телевидение, поскольку для них не важно, как красиво ты будешь это описывать, им невозможно объяснить, что это рядовая съемка, — они все равно сразу ставят на проекте штамп «фильм о фильме». Такое было еще лет пятнадцать-двадцать назад, была целая серия у французов, называлась Cineastes de notre temps — «Кинематографисты нашего времени», снимали ее для Arte и других каналов, а сейчас тема вышла из моды.

Сергей Сычев. Есть блестящий фильм о Терри Гиллиаме, относительно свежий.

Антуан Каттин. Да, о съемках «Дон Кихота». Я посмотрел его недавно, и, мне кажется, его можно было сделать гораздо круче. Ощущение, что они хотели просто зафиксировать какие-то моменты в процессе съемок «Дон Кихота». А я как раз не собирался этого делать. Мы не пытаемся наложить структуру, историю на материал. Кинонаблюдение остается для нас главным методом. Идеи делать интервью в начале не было. Если бы я стал сейчас снимать картину, я бы, может, это сделал. Но была еще одна сложность. Мы много разговаривали с людьми: они не очень открыты — на камеру им было бы трудно говорить. Интервью с Юрием Клименко возникло не случайно, потому что, как мне показалось, это человек самый свободный в съемочной группе. Ему это обошлось дорого. Вы же знаете историю: он начал снимать, потом они с Германом разошлись, а в конце его опять позвали, когда уже Володя[2] фактически умирал.

Мы с Павлом наблюдали за работой Германа и его команды, накапливали материал, но при этом не осмысливали его в целом. Так же мы делали и «Мать», и «Мирную жизнь»: мы снимаем, потом начинаем все складывать, чтобы понять, что у нас есть, какую линию надо развивать и т.п. Мне сложно было собирать снятое, потому что материала относительно немного. Столько лет прошло, а у меня было меньше материала, чем даже для фильма «Мать». 100—120 часов... Пришлось сначала несколько дней просто разбирать кассеты, чтобы восстановить хронологию. Нельзя, конечно, так работать. Но я не хочу сейчас искать себе какие-то оправдания. Я смотрю материал и понимаю, что у меня есть хорошие куски, есть жизнь — то, за что я борюсь и что хочу навсегда зафиксировать. Но при этом нет развития, нет возможности все это складывать просто исходя из материала, как мы раньше это делали. У меня был вариант, который даже показывали на фестивалях — в Карловых Варах и в Нионе, он меня не очень устраивал, а Паша был вообще совсем против. Но это все-таки больше моя работа, Паша принимал гораздо меньше участия в съемках, а монтаж я делал практически в одиночку. Так вот, в той первой версии были отрывки из книги Стругацких «Трудно быть богом». Все, что я пытался выразить, я хотел высказать через текст Стругацких.

Сергей Сычев. Вы зачитывали отрывки из книги?

Антуан Каттин. Зачитывал не я, поскольку я не носитель языка. По-француз-ски читал я. А по-русски — Александр Расторгуев, у него такой баритон, многие думали вначале, что это Ярмольник. И на тех фестивалях у меня появилась возможность проверить эту версию. Вышло достаточно забавно: я понял, что фильм состоялся. Например, там идет отрывок из книги Стругацких, обозначается философский пласт, но по драматургии ничего не развивается — нет начала, середины, конца. Это как ружье у Чехова — висит, но не стреляет, просто декорация. Тогда я решил обойтись без закадрового голоса.

И собрал фокус-группу, позвал друзей и коллег — человек десять-пятнадцать. Я даже сократил версию за счет того, что убрал закадровый голос. Ужасающее зрелище, мертвая тишина. Было понятно, что фильм совсем не работает. Можно было попробовать и такой вариант, но тогда это был бы метраж в 35—40 минут, а у меня все же были обязательства перед продюсерами из Швейцарии.

Сергей Сычев. И для проката, естественно, лучше полный метр. Антуан Каттин. Да. Но это не очень прокатный фильм. Сейчас в нем 67 минут, а прокатный формат все же 80 с лишним минут. Правда, для фестиваля это уже полный метр. А 40 минут или, как в «Мирной жизни», 45 — это, конечно, очень мало, даже для телевидения недостаточно. Так вот, я понял, что без текста материал не работает. О тексте речь шла давно, у меня уже были рабочие версии, где звучали отрывки из книги де Кюстина про Россию.

И все вело к тому, что надо взять себя в руки и признать: здесь должен быть авторский голос. В этом я видел оправдание нашего проекта. Я хотел, чтобы было ясно: это не просто очередной фильм, где автор, не умея снимать и монтировать, начинает комментировать материал, как это делается в телефильмах. При этом я понимаю, что я не Крис Маркер. Мне было очень трудно, но я сделал этот шаг и сейчас не жалею. Фильм может нравиться или не нравиться, но для меня он состоялся. В нем есть драматургия, есть некая линия, которая выстроена и, на мой взгляд, работает.

Сергей Сычев.. У меня такой вопрос. С одной стороны, я вижу, что в титрах стоят два автора — Павел Костомаров и Антуан Каттин, а голос я слышу только одного из них. Если два автора, а голос один, значит, специально был придуман лирический герой, значит, с экрана говорит не Каттин, а некий вымышленный персонаж, швейцарец, который как бы случайно попал на съемки фильма Германа. То есть это придуманный текст, которому я не вполне могу верить. Тогда я должен воспринимать комментарий как фикшн.

Антуан Каттин. Мы всегда подписываем все вдвоем, не важно, кто что делал. Так было на всех наших работах. Но здесь, конечно, звучит авторский голос, и это очень важно.

Но Паша для меня все равно остается авторитетом, потому что он видел монтаж и что-то советовал, хотя основную работу я делал один. И, главное, он меня всегда подталкивал к тому, что нужно написать этот текст.

Сергей Сычев. Многим непонятно это странное содружество. Есть Костомаров, который периодически делает фильмы то с вами, то с Расторгуевым. Ясно, что вы тоже связаны с Расторгуевым, делаете что-то вместе с ним. Непонятна расстановка сил и то, как они распределяются. Как на самом деле все это устроено?

Антуан Каттин. Ничего таинственного тут нет. Мы плотно работали вдвоем с Пашей, познакомились с Расторгуевым, когда представили наш фильм «Мирная жизнь», возникла дружба.

Сергей Сычев.. То есть достаточно давно, в 2004—2005-м…

Антуан Каттин. Да. Эта дружба развивалась. И Паша потом стал больше работать с Расторгуевым, чем со мной. Но здесь особый случай: «Плэйбэк» — древняя картина, мы, собственно, с нее начали. То были наши первые шаги с Пашей. У меня даже в свое время был такой контракт, где Костомаров значится оператором картины. С самого начала я был в большей степени ее автором, это была моя идея. Так же, как с «Трансформатором»: это тоже была моя идея, Паша потом пришел.

Павел Костомаров, Антуан Каттин

Сергей Сычев. В политическом фильме «Срок», который сейчас выкладывается в YouTube, есть какое-то ваше участие?

Антуан Каттин. Я всегда интересовался политикой и всегда стараюсь «вкладывать» ее в фильмы, у нас даже были споры по этому поводу с Пашей. Мне политическая тема всегда была близка. Когда я учился в Швейцарии, я снимал все забастовки. Я чувствую в себе публицистический темперамент. Что касается «Срока», кажется, стало очевидно, что надо этим заниматься. Я много всего снимаю. Бываю на митингах, один ролик снимал в Питере. Но, в общем-то, я не совсем соучастник этого проекта.

Сергей Сычев. А почему? Почему, собственно, вы не втроем?

Антуан Каттин. Паша, получается, более или менее свободный электрон, который работает в тандеме то с одним, то с другим. А чтобы дуэт превратить в трио — такой практики у нас не было. Но они не вдвоем, они еще и с Алексеем Пивоваровым снимают. У них сейчас трио, а я пока, видимо, туда не вписываюсь. Можно просто работать, делать ролики…

Сергей Сычев. А почему Павел Костомаров не приехал представлять «Плэйбэк» на фестиваль «Послание к человеку»?

Антуан Каттин. Потому что он очень занят на новом проекте, они работают с утра до вечера. А я здесь в Питере параллельно занимаюсь разными административными делами, пытаюсь завершить процесс подписания контракта с «Севером» по поводу прав — остались какие-то неясности с использованием музыкальных фрагментов. На мой взгляд, все это смешно, потому что произведение настолько некоммерческое и музыки так мало… Вообще эти иррациональные моменты в России так раздражают, эти установки лицемерны и лживы! Думаю, нет другой страны в мире, где правила сдачи картины были бы настолько строги. В то время как в ларьках через месяц после показа в Венеции в прошлом году продавался «Фауст» Сокурова. Пиратство процветает…

Сейчас я должен подписать бумаги, которые по идее подписываются до начала съемок. Я же все это делал несколько партизанским способом — просто появился, как я рассказываю в фильме, начал снимать. И сейчас мне немного обидно, когда Алексей Герман говорит, что мне было сказано: не снимать скандалы, не снимать декорации. Это смешно. Я, правда, особо никогда не снимал декорации.

Сергей Сычев. Мне показалось, что он все это говорил в шутку.

Антуан Каттин. Я читал интервью Германа, где он говорит: да, этот швейцарец чудный, но, посмотрев его фильм, я ничего не понял.

Сергей Сычев. По поводу композиции и финала. Поскольку эпизод похорон В.Ильина вынесен ближе к концу фильма, возникает странное ощущение, что вы как бы хороните и всю долгоиграющую затею Германа, и все ваши попытки понять его.

Антуан Каттин. Можно было бы закончить на том, что все просто растворяется в тумане. Можно закончить похоронами. У меня был такой вариант: похороны, а дальше просмотровый зал, и люди не понимают, что это зал, и всё — оставить многоточие.

Сергей Сычев. Почему эпизод с похоронами важен для фильма? Вы на нем делаете сильный акцент.

Антуан Каттин. Для меня это ключевой эпизод. И для зрителя, который ничего не знает. Когда несут гроб — сначала не понимаешь, думаешь, что это реквизит, что идет репетиция. Ты находишься в некоем условном пространстве, вне времени — средние века, декорации, «Ленфильм». И вдруг выходишь в XXI век, видишь воздух этого города. У меня был вариант, где при перемещении в разные пространства я давал титр, где происходит действие. Но я отказался от этой идеи. Был титр «Студия звукозаписи», потому что поминки по Ильину шли там. Но тогда зритель уж точно подумал бы, что вот сейчас идет процесс звукозаписи, — было бы просто смешно. Но, с другой стороны, так оно и было в жизни.

У меня, конечно, не соблюдена хронология, как и в любом документальном фильме, что может кого-то раздражать. Есть сцены в конце, которые были сняты раньше. Всегда так, это же не хроника. Для меня был важен момент, когда Герман кричит: «Бога звать?» Эта реплика не могла стоять в начале фильма по законам драматургии.

«Плэйбэк»

Сергей Сычев. Если бы русский режиссер снимал такой фильм, он, чтобы преодолеть естественную для русского человека робость перед авторитетом, переключился бы в лучшем случае на ёрничество. То, что фильм делал европеец, который, хоть и выходит в тельняшке на сцену, все равно европеец, — важно для зрительского восприятия. Мол, этот фильм снят своего рода чужаком, который может себе позволить сломать табу.

Антуан Каттин. А понятно, что отрывок, который идет после этого, — отрывок из фильма Германа? Это считывается? Думал, что это будет понятно только киноведам. Он снимает только черно-белое. Но все же по разрешению его кадры отличаются от кадров «Плэйбэк», но тем не менее многие не понимают, что вот это уже то, что будет в фильме Германа. Я думал вообще его не ставить, потом решил оставить для Светланы Кармалиты, это было важно. Но получается, конечно, множество финалов плюс еще потом титры. И тут ирония. Фильм не закончен, а я еще говорю, что здесь останусь. То есть не очень понятно, какой фильм не закончен — Германа или мой.

Сергей Сычев. Да, возникает ощущение to be continued… Но мне кажется, это правильное ощущение. Вы же не знаете, может, вы потом перемонтируете свой фильм, что-то еще появится.

Антуан Каттин. Сейчас я знаю, что не буду больше этим заниматься, уже ничего не буду менять. Тем более пытаться вложить туда текст Стругацких. Есть такая производственная проблема — мой фильм касается только съемок фильма Германа, а они закончились шесть лет назад. Я долго монтировал.

У меня с моим фильмом была история, похожая на германовскую. Показать фильм на фестивале, а потом сказать, что фильма нет, — это неправильно. Годар говорил, что кино быстро стареет, а это было еще до появления цифровых технологий. Если ты идешь смотреть фильм пятилетней давности, ты говоришь, что это старый фильм, но никогда не скажешь, что читаешь старую книгу, если речь идет, скажем, о Монтене. Это все-таки кино, изображение, отражение реальности. Столько фильмов, кино повсюду, снимать стало очень дешево и просто. Тут у меня возникает новый фильм — другой фильм, с другим названием. К тому же у меня нет прав на название «Трудно быть богом» — так сейчас будет называться фильм Германа.

[1] Юрий Клименко — главный оператор фильма Алексея Германа «Трудно быть богом».

[2] Владимир Ильин, оператор. Умер, когда фильм еще не был снят.