Чилийский фильм «Глория» стал одним из фаворитов Берлинале-2013.

Актрису Паулину Гарсию, уехавшую из Берлина с «Серебряным медведем» за лучшую женскую роль, журналисты успели окрестить Мерил Стрип Латинской Америки и самым большим открытием Берлин-ского фестиваля. Меж тем в Чили пятидесятидвухлетняя Гарсия очень известна, причем не только как актриса (в том числе снимающаяся в сериалах), но и как режиссер и сценарист. И именно на нее сразу рассчитывал Себастьян Лелио (другой вариант написания его фамилии: Лельо), задумывая свой четвертый фильм «Глория».

Лелио тоже не назовешь темной лошадкой на фестивальной сцене: его предыдущие фильмы участвовали в конкурсе Сан-Себастьяна и Локарно, хотя призов не сыскали. «Глория» же оправдала надежды, пожалуй, прежде всего тем, что смогла избежать крайностей, элегантно пройдя между Сциллой жесткого артхаусного кино и Харибдой традиционной любовной мелодрамы с хэппи эндом.

Фестивальное кино склонно рассматривать любовь немолодых людей как вариант экстрима. Это либо подчеркнуто неромантизированный секс практически ничего не знающих друг о друге персонажей, избывающих свое одиночество в почти случайных страстных объятиях, либо любовь на границе между жизнью и смертью. Страсти любви преклонного возраста в фестивальном кино рифмуются с муками одиночества, со страданиями смертного пути или же представляют собой гротескный орнамент современных «африканских страстей».

На другом полюсе — жанр мелодрамы для тех, кому за шестьдесят, выполняющей почти психотерапевтическую функцию и обещающую им, что «все будет хорошо». Качественным примером такого жанрового зрительского кино может послужить показанный в конкурсе нынешнего Берлинале французский фильм «На моем пути» Эмманюэль Берко, главную героиню которого сыграла Катрин Денёв. Жанр роуд-муви тут — изящная упаковка для лав-стори, итогом которой станет воссоединение семейства: бабушки с дедушкой, дочки и мамы, внука — со всеми. Дело даже не в счастливом конце, а в том, что в течение всего фильма камера сохраняет почтительно обожающий взгляд на главную героиню. Не важно, идет ли речь о взгляде случайного любовника, оптике телекамер, снимающих встречу бывших победительниц конкурса красоты, или отношении непослушного внука к любимой бабушке...

На этом фоне фильм «Глория» Себастьяна Лелио впечатляет чувством меры и точно расставленными акцентами. Скромное открытие, что не только подростки и студенты любить умеют и что потребность любви свойственна не одним лишь отчаянным домохозяйкам из сериалов широкого назначения, вроде бы не способно перевернуть мир. Но способно создать основу для тонкой психологической драмы. И Паулина Гарсия эту возможность использовала на все сто процентов. История любви, которую переживает ее героиня, пятидесятивосьмилетняя Глория из Сантъяго, скромная служащая, разведенная мама двух взрослых детей, посещающая танцевальные вечера для своих ровесников, могла бы приключиться и с дамой много моложе.

Как ни странно, именно в этом одна из основных «фишек» фильма. Режиссера интересуют не отличия романа пожилых людей от юных двадцатилетних, а напротив — общность. Причем даже не страстей, а паттернов поведения. Взрослые люди, вроде бы умудренные опытом прожитой жизни, сохраняют не только юношеские надежды на счастье «там, там, за поворотом», но и незрелость чувств, неумение справиться со своими опасениями или обидчивостью, да и просто обыкновенное нежелание менять образ жизни и привычки: люди в старости ведут себя так, как они привыкли вести себя раньше.

Для фильма это становится источником тонко прописанных трагикомических эффектов. Обаятельный шестидесятипятилетний Родольфо, бывший моряк, которого Глория встречает на одном из танцевальных вечеров и с которым у нее стремительно развивается роман, при всей мягкости, нежной влюбленности и вроде бы готовности начать новую жизнь, вовсе не торопится представлять возлюбленную двум своим великовозрастным дочкам. Более того, он покидает Глорию и безропотно спешит на помощь семье по первому звонку. Его слабость вначале кажется странностью. «Ты, правда, разведен?» — в какой-то момент спрашивает его Глория. Он отвечает утвердительно. Но в конце фильма, когда мы видим маленького старого человека, с двумя пакетами продуктов подходящего к своему дому, словно груженый ослик, вдруг становится очевидно, что никакого развода нет. И что, верно, списанный на берег моряк решил тряхнуть стариной и сделать последний выход в открытое море адюльтера. Герой-любовник, по виду — печальный Пьеро, оказывается шкодливым котом Базилио и получает свою месть — в духе комедии дель арте. Глория расстреливает его шариками с краской для пейнтбола из громоздкого автомата, оставленного им же в багажнике ее машины. Выбегающие из дома дочки с дежурными воплями «шлюха!» напоминают парное выступление в духе лисы Алисы и окончательно превращают развязку любовной драмы в комедийное уличное представление.

Можно добавить, что Себастьян Лелио, как и его соавтор, сценарист Гонсало Маса, не отказывает себе в удовольствии использовать гэги, многие из которых заставляют вспомнить славную эпоху Жоржа Мельеса. Чего стоит эпизод, когда героиня, которую достали звонки любовнику — от его семейства, — легким движением руки опускает это надоевшее чудо коммуникации в суп. В тарелку, стоящую перед ее кавалером в дорогом ресторане. А тому, как человеку рачительному, не остается ничего иного, как на глазах изумленной публики извлекать оттуда дивайс с видом невозмутимой сдержанности, словно нет ничего естественнее поиска мобильника в рассольнике.

Есть и более экзотические отсылки. Например, к колоритным народным представлениям о событиях библейской истории, причудливо увязанным, похоже, с индейской версией о происхождении видов на земле. Я имею в виду чудесный апокриф о появлении кошки из ноздрей льва в Ноевом ковчеге. Кошка понадобилась, чтобы мыши в ковчеге не слопали все запасы продовольствия. Эту историю рассказывает богобоязненная пожилая тетенька, приходящая убираться в квартиру, где живет героиня.

Наконец, лысая соседская кошка, гуляющая сама по себе, причем преимущественно по квартире Глории, как и буян-сосед с верхнего этажа, в минуту ясности наведывающийся к Глории узнать, не под ее ли дверью он прошлой ночью случайно выронил пакетик с «травкой», намечают еще одну ненавячивую оркестровку любовной мелодии — мотивами сюрреалистов и вольными песнями «революции цветов» 1960-х.

Таким образом, скромная мелодрама оказывается изящно аранжирована мотивами из истории кино, народной латиноамериканской культуры, площадной комедии и нонконформистской европейской культуры. Все это создает необычное сюжетное плетение в рамках вроде бы привычного жанра.

Нельзя не сказать еще об одной основе фильма — трагической. При всех щедрых комедийных вкраплениях, которыми так богат фильм, главная его рифма отнюдь не поверхностно легка. Танцы героини, с которых начинается фильм и которыми он заканчивается, совершенно очевидно перекликаются со сценой пляски куклы-скелета, которую она случайно видит на улице. Завороженная Глория смотрит на нее, потом осторожно нагибается и подает монетку. Мотив пляски смерти, традиционный для средневековой религиозной культуры, сохраняется в уличном простонародном представлении. Это недвусмысленное memento mori оказывается в центре композиции фильма. Именно после этой сцены Глория делает еще одну попытку помириться со своим незадачливым бойфрендом. В ней же, как в фокусе, сходятся другие линии если не сюжета, то жизни Глории. Эти линии вроде бы обыкновенны, никак не фатальны. Выросли дети. И дочь, улетая к приятелю-шведу, вовсе не жаждет сентиментального прощания с мамой. Глория в аэропорте тайком смотрит, как ее большой ребенок улетает в новую взрослую жизнь в далекой Европе. Сын, от которого ушла жена, нянчится один с малышом. Да и у самой Глории проблемы. Ухудшается здоровье, и признак слепоты начинает маячить на горизонте. А тут еще сосед, штурмующий по ошибке ее дверь ночью... Мелочи жизни свиваются в плотный удушающий жгут, и образ пляшущего скелетика на улице предложит род прозрения, ясность видения ситуации «вечера жизни».

Пожалуй, эта встреча Глории со смертью на улице, еще не страшной, шутовски кривляющейся, игрушечной, и обнаруживает главный сюжет фильма. Он упрятан в комедийные гэги, в мелочи повседневной суеты, в свидания и прощания с Родольфо. Но чем дальше, тем отчетливее костяк этого сюжета выпирает из мелодрамы и комедии. Тем поразительнее, какой финальный ответ на этот вызов «костлявой» предлагает режиссер. Я имею в виду неожиданное появление в финале павлина, который с гордой доверчивостью распускает перед героиней хвост. Она ошеломленно смотрит на эту райскую птицу. И — отправляется танцевать.

Смешно, конечно, но, похоже, в этом фильме есть еще один таинственный пласт символов, который создают... животные. Эти символы туманны, неочевидны. Они отсылают к восхитительному богатству жизни, ее неисчерпаемости и невыразимости словами. Нет, конечно, можно сказать, что павлин напоминает о садах райского блаженства, но это будет слишком прямолинейно. Чего-чего, а прямолинейности авторы «Глории» явно хотели избежать.

Другое дело — напоминание о полукомической, полутрогательной, необъяснимой связи животных и человека, которые сопровождают его в Ноевом ковчеге, в спальне и садах блаженства. Напоминание о теплоте и мощи жизни.

Сценаристы Себастьян Лелио и Гонсало Маса не получили призов, но без изящества сюжета, гротескных или печальных деталей и тщательно продуманных гэгов не было бы и триумфа Паулины Гарсии. Даже с ее обаянием, грацией, способностью демонстрировать широкий диапазон игры.