Ни в одном из сообществ «думающей России» нет сущностного понимания того, что современные электронные медиа, в первую очередь телевидение, – могущественный институт культуры. Под видом доставки потребителям бесплатной информации и развлечений оно снабжает их ценностными системами, нормами, образцами поведения, кодами реагирования на любые ситуации и проблемы реальной жизни во всех ее сферах.

Видимо, именно поэтому — в силу деликатности своей миссии — ТВ не заинтересовано в публичном обсуждении действующих здесь технологий, а свое истинное значение и результаты работы всячески преуменьшает, если не табуирует. Уникальное, надо заметить, явление.

Без анализа

Я пытался выяснить, проводится ли кем-нибудь у нас в стране многоуровневый анализ контента наиболее популярных телепрограмм — новостей, ток-шоу, сериалов. Вопросы эти задавал ответственным начальникам, министрам, руководителям крупных каналов. Похоже, ничего серьезного и научно полезного в этом плане не делается. Странно, но нет на это заказа от власти, политических аналитиков, спецслужб или хотя бы рынка. И это при том, что телевизор в течение суток у нас смотрят от 90 до 105 миллионов человек. Затраты времени на него занимают первое место среди всех — пятисот фиксируемых социологами — занятий, за исключением сна. Девять из каждых десяти человек старше четырех лет смотрят телевизор почти четыре часа не менее пяти дней в неделю.

Специальные замеры степени настоятельности занятий показали, что когда человек входит в дом, он включает свет, а затем в пятидесяти семи случаях из ста — телевизор. Этим действием подключается к социуму, а подсознательно и к «большой» жизни. Для более молодого поколения такую роль теперь выполняет Интернет. Но пока еще по охвату аудитории телевидение в три раза, а по затратам времени всего населения в 24 раза его опережает. Телепродукты давно доставляются прямо в дом — на кухню, дачу, в автомашину, к постельной подушке. Дарят способность каждому переживать любые события точно так же, как это делают Джеймс Бонд или Барак Обама, завсегдатай парижского кафе или охотник в тропическом лесу. Именно телевидение, 51 процент которого занимает кинопродукция, доставляет человеку прямо в подсознание объяснение происходящего.

Думаю, что намеренная недооценка воздействия «ящика для глаз» — важная составляющая его нефиксируемого величия, сегодня чуть ли не аналогичного влиянию церкви в средние века. Попадая в лавину виртуального предложения, мы призваны оставаться под его обаянием, а не разбираться с составом, объемом и структурой эфира. Не только не задумываться, но даже не подозревать о том, что нами искусно управляют. Это сверхщепетильная сфера. Никто, уверен, не давал команду каналам сделать главным героем постсоветской эпохи бандита. Шесть из каждых десяти персонажей сериалов так или иначе действуют на территории преступлений, о них же рассказывает треть сюжетов всех выпусков новостей. Но по множеству причин, заметьте, ни власть, ни общественное мнение не возражают против этого. Не связывают безудержную криминализацию эфира, скажем, с масштабом вывоза капитала за границу или с легкостью рейдерских захватов компаний. Огромная работа медиа по сохранению у миллионов социалистического мировоззрения обычно не ассоциируется с их негативным отношением к работодателям, завистью к богатым, повсеместным ожиданием господдержки, тем более с низким уровнем производительности труда. Считается (практически всеми), что жизнь — это нечто реальное, материальное, а значит, отдельное от эфемерного, как его ни демонизируй, телевизора.

Отечественные теледемиурги работают в основном по наитию — как настоящие художники, не нуждающиеся в специальных вспомогательных исследованиях. При этом их объединяет непреложная профессиональная установка: никогда себя и своих конкурентов в публичном пространстве не рассматривать. Не оценивать. Не критиковать. У нас имеются сотни исследовательских институций, тысячи кафедр и центров, которые занимаются экономикой, образованием или национальной безопасностью. Но ничего подобного нет в отношении электронных медиа. Телевизор не упоминается даже в оговорках наших властителей, лидеров любых элит. О нем речь заходит исключительно как о средстве информации, о типе журналистики, свободной (или нет) в своем оппонировании начальству, но не как о самом влиятельном, среди прочего, институте формирования человеческого капитала.

Без цензуры

Признаемся, грубая видимая цензура появляется у нас нечасто и, скорее, по специальным политическим поводам. Кстати, заказной характер такой продукции никто не скрывает да и в последнее время не стыдится его, рассматривает как законную дань власти, отработку барщины за право зарабатывать деньги. В России не снимаются политические фильмы и сериалы, скажем, про взаимоотношения кланов в президентской администрации, в федеральном эфире не появляются популярные оппозиционеры, но независимость, разнообразие или резкость суждений у нас все-таки есть. Работают негласные конвенции: полицейский, тюремщик, судья вполне могут быть отрицательными персонажами, хотя сами каналы в качестве героев-негодяев помимо профессиональных преступников предпочитают видеть бизнесменов.

Сейчас они ждут разрешения отводить эту позицию высокопоставленным чиновникам. В 1979 году профессор университета штата Аризона Дэвид Элтейд в своей работе «Логика медиа» ввел понятие «формат». Этим термином американский ученый обозначил то, что является первичным по отношению не только к любому демонстрируемому в СМИ событию, но и ко всей деятельности по его эфирной презентации. Формат есть способ опознания, структурирования реальности, средством ее осознания нами, зрителями. Мы видим то, что нам дают увидеть. И это всегда не «сырое» событие, а определенным образом обработанное — поданное и истолкованное, «отформатированное». Людям довольно трудно самостоятельно различать подлинную и телевизионную версии происходящего. Их оценки строятся по принципу «что показано — то и было на самом деле, остальное — недостоверно». Поэтому авторы, редакторы, режиссеры и продюсеры, конструируя тот или иной искомый формат, всегда держат в голове создаваемый ими телевизионный продукт.

Вот лишь некоторые способы форматирования смыслового пространства. На самом деле их много больше и они постоянно обновляются.

Работа с повесткой дня. Мы практически никогда не фиксируем ее рамки, технологию создания. Не замечаем искусственность, рукотворность сюжетного, объемного или оценочного доминирования того или иного контента. Что-то показывается в эфире, а что-то нет. Одно событие упоминается два раза, другое — двадцать раз, третье муссируется в эфире с сотней деталей, как, к примеру, детективная история Алексея Кабанова, расчленившего свою жену, или банковская драма Кипра. Телеинтерпретация осуществляется через отбор эпизодов, акцентирование их поворотов, через психологическую, оценочную подачу, стилевое решение.

Отмена запретов на демонстрацию аморального. Показывать на российских федеральных каналах, как известно, можно практически все что угодно.

В частности, открывать вечерние выпуски новостей длинными историями о мурманском каннибале, доверительно рассказывающем миллионам зрителей, какие части тела совсем несъедобны. В 8 часов вечера, еще до программы «Спокойной ночи, малыши», брать дотошные интервью о таинствах любви участников инцеста.

Демонстрировать видеоматериалы следственных действий по делу о том, как родители приковывают детей к батареям или как подростки избивают учителей. Почему-то политическая власть и правозащитные организации практически не фиксируют беспрецедентное в европейской практике разрушение моральных табу, понижение порога нравственной чувствительности. Не видят в этом опасности ни для устоев государства, ни для корневой системы гражданского самосознания.

Не опасаются даже того, что с каждым телесезоном для успешных заработков телевизионщиков и поставщиков рекламы требуются все большие дозы таких раскрепощений.

Когнитивный диссонанс. Еще одно российское ноу-хау: бурное эмоциональное обсуждение любой темы важнее задачи до чего-нибудь договориться, прийти к какому-то согласию. В одной и той же телекомпании сначала идет «Поединок» на тему возвращения Волгограду имени Сталина, а потом демонстрируется фильм «Дочь философа Шпета», рассказывающий о повседневном аде, в котором жили лучшие сыны Отечества в те самые годы «великих побед».

В прайм-тайме Александр Проханов в четырех программах откровенно резюмирует свою позицию словами: «Я ненавижу свободу», а сразу после них там же начинаются обращенные уже «ночным людям» «Исторические хроники» Николая Сванидзе, демонстрирующие, к чему отсутствие свободы приводит. «Пусть говорят», еще лучше — кричат. Только ни в коем случае «никогда не договариваются».

Мировоззренческий хаос. Телевидение рассказывает о событиях с большой долей достоверности — о том, что, когда, как и с кем происходит. Меняются ведь не сами факты, а их акценты и интерпретации. Причем технология этой работы по сравнению с советскими временами принимает все более изощренные формы. Обычно предлагается обилие разных точек зрения. И именно это в большинстве случаев исподволь трансформирует понимание события. Можно говорить все что угодно по поводу Ленина, гражданской войны, советской власти, событий и процессов настоящего времени. Нагромождение неструктурированных оценок, их взаимоисключение — деконструкция — создают содержательный контекст «помойки», разобраться в котором совсем не просто.

Жизнь не в своем времени. Одни граждане по своему пониманию устройства жизни пребывают в 2013 году, другие — в 1993-м, третьи — в 1953-м… Телевизор не помогает ориентироваться в нынешних насущных проблемах, их природе, иерархии, адекватных именно настоящему времени способах решения.

Нет задачи консолидации различных сообществ и групп, ценностной сплоченности — достижения тех самых договоренностей. Отсюда разрушающее, в том числе и экономику, чувство недоверия всех ко всем (71 процент опрошенных в конце 2011 года), неуважение к рынку, богатым, «лихим 90-м», к чужим убеждениям.

Сохранение двоемыслия. Следует обратить внимание на один смысловой конфликт, который волей-неволей возникает на нашем ТВ. Зритель получает от российских телеканалов одновременно два прямо противоположных послания. Обычно в начале новостных выпусков ему с восторгом рассказывают о победе российских баскетболистов на чемпионате Европы, об увеличении пенсий или удачных запусках новейших ракет. Но тут же — без перерыва, после духоподъемных сюжетов — ради увеличения собственных доходов телевидение по сути дезавуирует все те патриотические ценности, которые, казалось бы, являются для него первостепенными. В одних и тех же форматах речь идет о гордости за страну, ее граждан, систему и тут же, в подверстку с куда большим блеском рассказывается о ее ужасах и аморальных устоях. Оба противоположных видения происходящего превосходно уживаются.

Сосуществование двух народов. Телевизионное предложение в России очень разнообразно, но словно повинуется некоему отбору — невидимому сверхзасекреченному цензору, который борется с презентацией сложных смыслов в вечернем эфире. Они рассчитаны на сложных людей, которых статистически всегда не очень много. Перепродавая их внимание рекламным агентствам, не заработать большие деньги. А значит, эту привередливую и, что намного важнее, малочисленную публику приходится загонять в ночь смотреть такие сериалы, как «Безумцы», «Шерлок», «Карточный домик». Выращивать из них своего рода «ночной народ» России. А вот «праймовый народ» (у нас, как известно, шесть из каждых десяти домохозяйств в стране могут принимать пока не более четырех телеканалов) смотрит с 18 до 23 часов в основном то, что способно возбудить психологические рецепторы. Профессионалы называют эти реакции — переживание страхов, катастроф, слухов, удовольствие от смеха и развлечений — яркими эмоциями.

Конечно, используются и другие технологии телевизионной обработки реальности. В частности, увеличение доли юмористических программ как способ воспитания лояльности зрителей и, наоборот, жесткое дозирование заведомо «скучных» просветительских передач. И еще: разрешение показа качественного мирового кино только для «ночного народа» России — с 23 до 6 часов утра рейтинг не влияет на доходы ТВ. Программные директора прекрасно знают все эти предписания.

Телерейтинг как демиург

Большинство оценок отечественного телевидения — не только потребления аудитории, но и абсолютно любых сторон производства (включая все качественные характеристики) — базируется по сути на одном медиаизмерителе — показателях «рейтинг» и «доля». Технологическая по своей природе процедура («определение процента людей, смотрящих данную передачу, от потенциальной аудитории» или от «включивщих телевизор в данный момент») стала не только мощнейшим экономическим, но и основным содержательным фактором.

Считается, что если человек включил телевизор — значит, он активно вовлечен в происходящее на экране. Не принимается в расчет даже то обстоятельство, что наряду с целевым телесмотрением (просмотр конкретной передачи, интересующей зрителя) существуют: спонтанное смотрение (просмотр любой программы), фоновое (работающий телевизор сопутствует другим занятиям), дискретное (человек лишь периодически находится в одном помещении с работающим телевизором) и, наконец, осознанный, или нерефлексируемый, отказ от телесмотрения. Никогда не принимается во внимание такая «мелочь», как отношение зрителя к увиденному. Включил аппарат — значит, одобрил содержание!

Рейтинг, заурядное в сущности средство измерения городской медиа-аудитории с населением 100 тысяч «плюс», стал практически единственным метасистемным ориентиром создания отечественного телеконтента. Отсюда и восемнадцатилетний приоритет: достижение высокого рейтинга любой ценой! Такая философия профессиональной деятельности устраивает сегодня всех участников и агентов российского медиарынка. За ней стоит нефальшивая конкуренция за получение колоссальных денег (около пяти миллиардов долларов), не связанных ни с ежеминутным учетом воли государственных чиновников, ни с индивидуальной платой за получаемый продукт самими зрителями.

Все другие потенциальные общественно значимые цели телевидения — личностное и общенациональное развитие, формирование толерантно взаимодействующих сообществ, гражданского самосознания, распространение жизнеспособных представлений людей о действительности, служение психологическому здоровью — куда менее значимы.

Ориентированная исключительно на рейтинг модель отечественных медиа не действует только в двух случаях: когда речь идет о решении прямых политических задач и в оценке так называемых репутационных проектов, таких как «Доктор Живаго», «Идиот», «В круге первом», «Раскол», «Жизнь и судьба». Свои награды их авторы получают вне какой-либо связи с рейтинговыми процентами, на основе совсем других экспертиз.

Главное порождение всеобщей гонки за рейтингом — механизм так называемой понижающей селекции. Суть его в следующем. Значительно легче привлекать зрителей, используя давно обнаруженные психологами древнейшие праструктуры нашей ориентации в реальности — сексуальные влечения, переживания возможного насилия, ожидание смерти, чувства неизвестности, опасности, неизбежности, подавленности…

Многие самые рейтинговые передачи российского прайм-тайма тянут человека как раз в мир подсознания, не подверженного культурным запретам, в сторону хорошо продающейся демонстрации разного рода патологий, аномалий, скандальных историй, скрытых и неправедных сторон приватной жизни. Разумеется, это делается вовсе не из злого умысла, а исключительно из-за того, что так легче привлекать внимание значительных аудиторий.

Понятно, что человечество за тысячи лет выработало мощные культурные способы противостояния идущим из глубины веков инстинктам и реакциям, а также стоящим за ними смысловым конструкциям. Этому служат психологические практики вытеснения, сублимации, выработки разного рода идеалов, этических и иных запретов, которые дают возможность человеку справиться со многими типами внешнего давления на него, с различными личными страхами и комплексами. Телевидение, как и другие институты культуры, во многом основано на этом цивилизационном движении: вверх — вниз, угроза — преодоление, опасность — защита. Вверх — это обычно обращение к гуманистическим потенциалам нашего существования: к таланту, развитию, выдумке, мастерству, труду, жертвенности, уверенности в себе, не исключающей, кстати, сомнений.

Конкуренция за внимание зрителя, безусловно, естественный и яростный процесс. Она требует от телеканалов огромной работы, постоянного поиска, использования безумных идей. Нервные, жестко конкурирующие друг с другом продюсеры вынуждены придумывать все новые смысловые повороты, рисковать, жонглировать ракурсами темы, с портновской сноровкой перекраивать форматы. Но почему в России эта обычная профессиональная работа имеет большей частью один вектор, доминирующее направление движения — вниз, с горы, от интеллекта и культуры в глубины подсознания?

Отказ от баланса

Драма влияния гонки за рейтингом на российский телеконтент состоит в том, что утерян (а это очень опасно для психологического здоровья нации) необходимый баланс между движением вниз и вверх — обращением к порокам, но и к достоинствам человека, между презрением к нему, но и верой в него.

Вместе с тем было бы, конечно, несправедливо сказать, что высокие рейтинги достигаются только благодаря историям о скандалах, катастрофах, частной жизни звезд или жутких происшествиях на зоне. Есть талантливые, дорогие и просто виртуозные телевизионные произведения, каждое из которых сделает честь любому зарубежному телеканалу. Но в прайм-тайм большей частью это развлекательные программы. Креативные идеи появляются в области предложения разного рода удовольствий, отдыха, развлечений. И так редко — в рассказах о реальности, в объяснении ее проблем и способов здравой ориентации в ней (канал «Культура» здесь не в счет).

Мощнейший механизм психологической идентификации с ярким изображением подключает буквально каждого к уверенности, что телевидение ничего не придумывает, а лишь экранизирует давно вызревшие в каждом из нас чувства и убеждения. Гонка за объемами аудитории действует в нашей стране столь тотально и безотказно, что постепенно человек начинает привыкать к стоящему за ней содержанию. Не реагирует на экстремальность сюжетов. Неосознанно он растворяется в этом ловко скроенном — в соответствии с его собственными архетипами, — усеченном и травмированном мире. Телевидение усиливает и закрепляет все то, чего зритель так боится, — тем самым оно не помогает освободиться от наших глубинных страхов, а успешно и хладнокровно консервирует их. Задает совсем не вдохновляющие версии происходящего. Как и при развивающих личность процессах, нет предела и движению вниз. В этом плане российское телевидение каждый телесезон как бы зондирует, проверяет грани возможного. Характерный пример: движение от «Чистосердечного признания» и «Программы максимум» к «Сука-любовь» и «Ты не поверишь!» (НТВ). Да и само наше гражданское общество сначала привыкло, а затем и примирилось с таким видением действительности. Уже не противится ему, не воспринимает как нечто утрированное. Миллионы граждан «праймового народа» приобрели глубинную психологическую зависимость от этого телевизионного продукта, описываемую фразой «не нравится, но смотрю с удовольствием». Более того, благодаря удобной теоретической обманке — «зрители сами этого хотят» — буквально всех удалось убедить в том, что телевизор в качестве СМИ просто вынужден, чуть ли не против своей воли, предлагать людям высокорейтинговые продукты.

Секреты извлечения телеприбыли

Как это удобно для телебизнеса — то обстоятельство, что важнейшие цели общественного развития уступают задачам извлечения прибыли, а сама эта драма не рефлексируется. Среди прочего это доказывает и практика контрпрограммирования, когда одни и те же форматы на конкурирующих каналах осознанно ставятся в эфирной сетке на одно и то же время. Цель: не пойти навстречу зрителям, а максимально отнять их у канала-противника и тем самым уменьшить его доходы.

Следует принять во внимание еще один очень удобный аспект опоры всей системы ТВ на этот тип медиаизмерения — возможность различной содержательной интерпретации данных рейтинга. Сейчас по факту включенного телевизора в пяти с половиной тысячах исследуемых семей, живущих в городах со стотысячным и более населением, строится вся концептуальная и профессиональная программа российских медиа. Телевизионщики в значительной мере приписывают этой реальности (додумывают, достраивают) свои версии объяснения — вкусов, пристрастий, оценок десятков миллионов зрителей. И уже как следствие этой довольно волюнтаристской процедуры объективные показатели измерений наполняются субъективным содержанием.

Считается вполне доказанным вердикт: «Зритель хочет именно того, что мы ему и показываем: свидетельство тому — высокий рейтинг». Но любой экономист, тем более маркетолог, знает: давно не спрос определяет предложение, а, наоборот, предложение жестко формирует спрос. На это работают мощные специализированные службы, пиар-технологии, криэйторы маркетинга и многое другое.

Потребитель получает из «ящика» не просто информацию о жизни Столыпина, Бухарина, маршала Жукова или Березовского — он переживает перипетии их судьбы: ему предлагаются факты вместе с их интерпретацией и сопутствующими эмоциями. Идеологическая подоплека проскальзывает в том числе и в повседневном потоке программ — в сериалах, ток-шоу, в речах и оговорках героев, ньюсмейкеров, экспертов. Так, в программах Михаила Леонтьева, Алексея Пушкова, Дмитрия Киселева, Максима Шевченко и многих других прямо или исподволь идет презентация идеи о существовании зарубежных заговоров против России, о том, что Запад жаждет нашей территории, ископаемых, мечтает подчинить англосаксонской культуре великую российскую, атаковать наш язык, нравы, «духовные скрепы». Все это, непрекращаемый поиск врагов, безусловно, рудименты феодального сознания.

Другой пример. Распад СССР обычно трактуется как страшная геополитическая катастрофа. Я ни разу не слышал с телеэкрана даже намека на признание того факта, что российский народ отпустил в свободное плавание жаждущие самостоятельности братские народы. Нет речи и о том, что в бывших советских республиках (кроме Белоруссии) не было никаких движений, чтобы остаться в одном государстве, — все проголосовали за независимость. Телемашина раскручивает только один тезис: распад СССР — социокультурная трагедия всех входивших в него народов.

Еще одна мощная идеологема — идея «лихих 90-х». Нет ни одной страны мира, где время формирования государства с ныне действующей Конституцией было бы объявлено не только негероическим, но морально опустошенным. Это своего рода зашифрованная смысловая трагедия внутри самой этой мировоззренческой доктрины. Или отменяйте Конституцию, или говорите, что, несмотря на все драмы и трудности, результаты модернизации страны в 90-е годы привели нас к достаточно комфортной (при всех ограничениях), бездефицитной, более свободной, куда более гуманной жизни по сравнению с жизнью при советской власти. В результате люди все двадцать лет не понимают, в каком обществе они живут. У них нет общих представлений по поводу фундаментальных вопросов: что такое частная собственность, миссия государства, умение власти управлять экономикой, общественный контроль. Нет модели развития родной страны. Нет общего понимания природы и механизмов разлагающей весь социум коррупции. В обществе не создается, а следовательно, не накапливается позитивный опыт.
Мировоззренческое программирование аудитории осуществляется тихо, без каких-либо объявлений, объяснений, без специальных исследований. В конечном счете, по сути, оно табуируется. Как будто засекречено.

Производители телеконтента не всегда должны догадываться о том, что на самом деле они делают.

Способы сохранения Сталина в национальной памяти Российское телевидение проводит большую работу по трансляции во времени интереса огромных аудиторий к личности Иосифа Виссарионовича. Социологи утверждают, что примерно два десятилетия назад, в конце 1991 года, чуть больше 12 процентов наших граждан считали историческую роль Сталина в той или иной степени положительной. В марте 2013 года, по разным опросам, этот показатель вырос до 49 процентов — в четыре раза. Безусловно положительно к личности генералиссимуса сейчас относится 9 процентов, скорее положительно — 40, не определились с ответом еще 19, а вот «скорее отрицательно» — 22 и «безусловно отрицательно» — только 10 процентов.

Используется по меньшей мере десять техник, которыми руководствуется российское телевидение для сохранения интереса большинства граждан к образу «вождя народов».

1. В общем-то, все понимают, что именно Сталин в XX веке — главный российский герой мирового значения. Только он по известности сопоставим с крупнейшими историческими звездами во всех сферах человеческого существования. Он воплощает идеалы социализма, империи, мощи и мудрости в управлении колоссальной страной, особого государственного мышления, политики, культуры. В некотором смысле он — медийный суперстар. Телевидение именно этот масштаб транслирует. И дело тут, безусловно, не в показанном несколько лет назад на НТВ проекте «Сталин. Live». С приближением очередного дня рождения или годовщины смерти «отца народов» на каждом канале страны идут не менее четырех-пяти таких передач в день. Причем не важно, в каком контексте — негативном или позитивном, ведь Сталин — пусть и предельно противоречивый, даже чудовищный — выразитель коллективного российского архетипа.

2. В последние годы дается как можно больше информации об Иосифе Виссарионовиче. В советское время мало кто знал про его детей, самоубийство жены, психологические болезни, одиночество, про его частную жизнь, черты характера. Формировался образ недоступного гения в Кремле, не спящего по ночам, все знающего, принимающего абсолютно все решения в огромной стране. Сегодня телевидение все это сохраняет и передает новым поколениям устойчивую установку на восприятие демиурга отечественной жизни. Но при этом предлагается максимально широкий выбор подробностей о жизни и смерти самого страшного и самого знаменитого злодея.

3. Важный прием современного телевидения — декларация объективности. Можно рассказывать все и обо всем. Как Сталин наказывал детей «врагов народа», когда за четырнадцать месяцев в 1937—1938 годах были арестованы 1,5 миллиона человек, из которых почти 600 тысяч расстреляны… — все теперь можно не осуждать, а обсуждать: от его сверхжестокости до прозорливости и мудрости. Это теперь не мешает подсознательно гордиться масштабом личности, усиливающим и масштаб национальных переживаний на этот счет. В том числе и тогда, когда физический страх или ужас переходят в метафизические ощущения.

4. В смысловом плане негатив все же не должен быть подавляющим. Тут «злодей с оговорками». «Под управлением Сталина наш народ выиграл Великую Отечественную войну», но еще и «совершил гигантский скачок в индустриализации страны», «поднял Россию с колен», «образование было лучше», «нравственность выше». Критика должна быть «сложной», переплетенной с другими «противоречивыми» оценками — это обязательное условие. Сила Сталина в его «сверхнеоднозначности».

5. Призыв к продолжению дискуссий. Нужно обязательно оставлять зрителям ощущение, что разговор еще далеко не закончен. Дискутируйте, приводите свои доводы, оценки, обсуждайте с другими. Давайте еще поспорим, «пусть говорят», переживают, думают об этом. Разночтения приветствуются, поскольку это важный элемент сохранения интереса к Сталину.

6. Российскому телевидению важно хотя бы отчасти вывести образ «отца народов» за пределы моральных оценок. Подчеркнуть, что действия Сталина — это в первую очередь успешная прагматика в интересах страны: использовать секретный договор с Гитлером, чтобы подготовиться к войне; «дожать» в Тегеране и в Ялте Рузвельта и Черчилля, чтобы обеспечить имперские интересы СССР.
В этом случае не так важно, был ли он действительно больным человеком, своего рода маньяком, убивал ли невинных детей. Все злодеяния ведь были подчинены великой цели — служению Отчизне. Эти установки невидимым образом выживают в сознании миллионов даже благодаря использованию чудовищных шаблонов 30-х — «враг народа», «измена Родине».

7. Сталин уже много лет всегда рядом с нами. Телевидение, радио, газеты словно исходят из принципа «спасибо, что живой». Это создает ощущение, что его посланцы вот-вот постучат в вашу дверь.

8. Он, конечно же, настоящий харизматик, внушающий чувство нашей силы, гордость за нее, даже благоговение. Главный герой российского культурного мифа. Зрители непременно посмотрят телепередачи или кинофильмы о Сталине, а значит, ожидается высокий рейтинг и заработки для ТВ. По факту он — один из лучших рекламных агентов страны. Про Сталина рассказывать так же коммерчески эффективно, как ставить сериал про бандитов. Таким образом, Сталин одновременно универсальный герой Империи, помогающий зарабатывать деньги и сохранять страх перед насильственной смертью.

9. Телевидение утверждает: Сталин хоть и тиран, но ему многое можно простить, так как он преодолевал хаос российской невнятицы, отсутствие порядка, дисциплины. России никак нельзя без такого уверенного в себе и жесткого государя.

10. Дискутировать о Сталине — значит продолжать исповедовать основные принципы нашего жизнеустройства: ручное управление, огромное значение личности правителя. Телевидение — через интерес к Сталину — не только сохраняет, но и адаптирует к нынешней реальности вековечные модели и традиции. Они — в этом все убеждены — чудесным образом живы, воспроизводятся. Они всегда актуальны!

По воле самих граждан

Гениальность схемы функционирования современной российской системы электронных медиа заключается в том, что неразвитие гражданского самосознания осуществляется не за счет государства и не на личные средства зрителей, а на доходы от перепродажи (монетизацию) их внимания рекламным агентствам. Рекламу продукта размещают тем дороже, чем больше приемников включено на том или ином канале. Таким образом сами люди — пусть косвенно — полностью оплачивают труд телекомпаний, без устали работающих над целеустремленным форматированием их реакции и представлений. Парадокс состоит в том, что в свое самое значимое и эффективное производство — создание смыслов, «картин мира» у подавляющего большинства граждан страны — государство за малым (менее 10 процентов бюджета ТВ на доставку сигнала федеральных каналов) ничего не платит. Сбором средств успешно занимается сам телебизнес. При том что значение этой работы для всех сфер существования страны ничуть не меньшее, чем, скажем, наличие войск стратегического назначения. Согласитесь, трудно представить себе ситуацию, когда наша армия была бы переведена на хозрасчет и жила за счет хитроумных манипуляций рынка.

Именно телевидение пока еще во многом определяет, что гражданин считает важным, что не считает, как оценивать прошлое, с какой позиции, в контексте какой ценностной системы. Поэтому, уверяют зрителей многие телеформаты, «пользуйтесь уже приготовленными нами взглядами». Автоматически произносите «лихие 90-е». Вы ведь их не помните или вовсе не знаете, так как были ребенком. Считайте, что они на самом деле были более «лихие», чем нынешние времена. Не думайте о том, что Россия оказалась редкой страной, которая перешла к принципиально иной системе существования практически без массовых жертв. А еще лучше копите деньги, много зарабатывайте, чтобы больше покупать, отдыхать на Майорке, встречать Рождество в Париже, приобретать квартиру в Риге или в Болгарии. Разбирайтесь в марках автомашин, в моде, еде, ресторанах. Учите языки, становитесь успешным. Можете рассказывать анекдоты о власти, как угодно иронизировать, но главное — делайте свою жизнь комфортнее. Отдыхайте. Занимайтесь тем, что будет сулить вам разного рода удовольствия. Частные приоритеты граждан также давно предмет невидимого ручного управления.

Конечно, большинство авторов, редакторов и продюсеров российского телевидения не ставят перед собой задачу зарабатывать на продаже низких чувств и побуждений. Они были бы искренне удивлены, услышав такое обвинение. Просто так получилось, что фиксируемое рейтингом внимание людей слишком чувствительно, а концептуальных — профессиональных и политических — альтернатив его смыслообразующей функции сегодня на российском телевидении почти нет. В нашей стране сформирован жесткий цеховой консенсус, согласно которому действующая схема финансирования ТВ объявлена единственно возможной. Сформировалась очень удобная для многих система распределения рекламных средств, при которой телеканалы волей-неволей консервируют не лучшие качества человеческих отношений… как бы по просьбе самих зрителей. Тонко, эффективно, бесконтрольно. Получается своего рода саморазрушение, отказ от развития, но — по заказу самих жертв.

Общественная дискуссия на эту тему в какой-то момент неотвратимо начнется. Сбросить ярмо рейтинга легче и дешевле, чем провести модернизацию государственных институтов.