Беседу ведет Виктор Матизен. 

Виктор Матизен. Как тебе кажется, горячий прием «Географа...» на фестивалях в Сочи и Одессе предсказывает его массово-кассовый успех? 

Александр Велединский. Очень надеюсь, хотя не был ни на одном из этих просмотров – в Сочи сидел в гостинице и писал эсэмэски Хабенскому, который был в зале. Был на показе в Фонде Потанина, где ежегодно со всей страны собираются на семинар 350 лучших студентов разных специальностей — инженеров, экономистов, юристов, филологов...

Они выполняют там какие-то свои проекты по специализациям, а в обязательную программу входит показ и обсуждение нового фильма. В этом году смотрели «Географа...». Я подошел к концу просмотра, слышу — поют песню из фильма. Зашел в зал — стоят, аплодируют и поют. Потом часа три задавали вопросы — ребята помягче, педагоги пожестче.

В.Матизен. А ты когда-нибудь наблюдал реакцию на твой фильм в обычном кинотеатре?

А.Велединский. После выхода «Живого» мне посреди ночи позвонил Андрей Чадов и сказал, что сидит с мамой в кинотеатре, где ничего не видно и ничего не слышно. Мы с женой помчались в «Октябрь» посмотреть, что за копии вышли в тираж, взяли билет на 2.30. Кроме нас в зале было еще человек восемь. Изображение и звук — практически эталонные. Перед нами какие-то девицы — судя по всему, ждали парней и решили убить время на первом попавшемся сеансе. Минут через двадцать, когда на экране появляются «привидения», раздается звонок. Одна из девушек говорит: «Через полчаса? Хорошо, мы пока кино смотрим». Через полчаса — новый звонок. «Подождите, досмотрим немного и выйдем». Досмотрели эпизод, начали смотреть следующий. Третий звонок. «Вы что, подождать не можете?!» Еще несколько сцен, до финала две части, четвертый звонок. Видать, и парни стоят, и у них стоит. Девчонка орет в трубку: «Пошли на х**!» и выключает телефон.

В.Матизен. Готовая форма для рекламного ролика к какому угодно фильму — остается только кадры вставить. У «Живого» ведь был неплохой прокат?

А.Велединский. Фильм стоил миллион триста, собрали три с половиной плюс телевидение и DVD, так что продюсеры оказались в плюсе.

В.Матизен. С «Географом...» прокатчики предсказывали тебе какие-то цифры?

А.Велединский. Алексей Рязанцев из «Каро», когда вручал мне приз от прокатчиков на «Кинотавре», сказал, что может быть отличный прокат, но сумму не назвал. В Одессе виделся с Сергеем Сельяновым, он сказал, что вопрос в рекламе и «сарафанке». На «Кинопоиске» рейтинг зрительского ожидания сейчас 87 процентов. Я дважды в неделю заглядываю в Твиттер и вижу: сразу после фестиваля поднимается волна. В Фейсбуке и «ВКонтакте», говорят, тоже. Задача — удержать интерес до начала проката в ноябре.

В.Матизен. Как вы рассчитали время выпуска?

А.Велединский. Летом и в сентябре невыгодно — все в отпусках. А в октябре внимание заберет «Сталинград». Ну, еще будет масса фестивалей, и наших, и забугорных, — если там как-то заметят или отметят, то, может, интерес не спадет.

В.Матизен. На «Кинотавре» ты упомянул про конфликт с продюсерами, которые хотели выбросить несколько сцен. С чего бы это?

А.Велединский. Это, по-моему, была продюсерская ошибка.

В.Матизен. Не Тодоровского же?

А.Велединский. Когда фильм кромсали, Валерий был в Америке, а я снимал «Ладогу». Когда вернулся, меня поставили перед фактом: Вадим Горяинов выбросил самое «мясо».

В.Матизен. Имеешь в виду сцену с мясными пельменями?

А.Велединский. Не только. Еще эпизод с учительской тряпкой, в которую помочился ученик…

В.Матизен. И ее?! По-моему, это лучший пропедевтический момент фильма. Как бывалый учитель рекомендую коллегам как образец поведения в экстремальной ситуации: расправа с оборзевшим школьником должна быть краткой и ошеломительной.

А.Велединский. Еще они выбросили единственную сцену, в которой Служкин проговаривает, что думает о жизни, — смешную и очень русскую историю. Когда я прочел ее у Иванова, вспомнил своего товарища, который мог час цитировать святых отцов, а потом сказать: «Ну что, по бл***м?», и воочию увидел персонаж. Как можно было это вырезать? А весь блок, который идет за ней? С девочкой, которая его дождалась, с Кирой, которой ему неудобно отказать, и он прикидывается пьяным… Он лавирует между женщинами, опускается на дно (буквально на дно ванной), чтобы оттолкнуться и идти в новую жизнь (в поход), девочка присылает ему фотографию солнца с надписью «Вечный взрыв», а он в ответ посылает снимок тонущего письма, на котором написано: «Просто вода». Метафорический диалог между героями. Для нее — вечный взрыв, жизнь, солнце, а для него все течет и все кончится когда-то. Этого у Иванова не было, была лишь мощная фраза, за которую я уцепился: «Солнце с фотографии смотрело, как вечный взрыв».

В.Матизен. Судя по тому, что выкинуто, ты попал не под руку продюсера, а под лапу цензора. Один работает, как садовник, другой — как лесоруб.

А.Велединский. Не думаю. Скорее всего, прокатчики, еще не видевшие фильм, сказали: «Чем короче, тем лучше».

В.Матизен. В таком случае продюсеры попросили бы тебя поджать фильм, а не полезли в него сами.

А.Велединский. Так или иначе, я сказал, что снимаю фамилию с титров. Прилетевший Тодоровский стал мне звонить, чтобы уладить конфликт. В результате на «Кинотавр» отправилась моя версия, а мы с Валерой договорились, что кинотавровская публика будет фокус-группой. Реакцию зала ты видел. Я долго монтировал этот фильм и понял, что как только начинаешь его резать, он начинает «сыпаться», — ведь по большому счету, сюжета в нем нет. Это человеческая история: любит — не любит, дружба, любовь и так далее. Роман в этом смысле довольно эклектичен. Ты его читал?

В.Матизен. Когда географ отправился в поход, заскучал и бросил. Но я вообще редко дочитываю книги до конца – бросаю, если понимаю, что ничего нового уже не будет. Но, помню, стиль мне понравился. У Иванова есть чувство слова. Вопрос в том, как передать слово на экране?

А.Велединский. Ты обратил внимание, что две трети романа написаны от ­третьего лица, а потом включается первое?

В.Матизен. Конечно. Я вообще люблю смены точки зрения.

А.Велединский. Я попытался это отразить — написал внутренние монологи героя и мы с Костей их озвучили. На слух было здорово, но когда мы их подложили, они стали убивать фильм. Сцены удлинились, хотя звук обычно ускоряет действие. Пришлось удалить или урезать до минимума.

В.Матизен. Сильно волновался, «сдавая» свою работу автору книги?

А.Велединский. Конечно. К счастью, Алексей одобрил фильм и сделал лестное замечание. В книге была фраза: «Можно без конца смотреть на звездное небо, на течение реки и на то, как работает другой человек». Я заменил «течение реки» на «процесс загрузки торрента»…

В.Матизен. Что я слышу?! Ты, режиссер, скачиваешь фильмы с торрентов?!

А.Велединский. Чтобы не подавать дурного примера, я от этой вставки потом отказался. А Иванов поправил: «Можно бесконечно смотреть на звездное небо, на течение реки и на Хабенского в роли Служкина».

В.Матизен. Я обратил на это внимание, когда впервые увидел его в «Женской собственности» — он умеет превращать свое лицо в экран, на котором идет параллельный фильм, а это редчайший дар. Трудно было монтировать фильм?

А.Велединский. Да. Особенно кадры с плотом. Во время съемок резко менялась погода — то солнце, то снег, то дождь. Я с ума сходил, когда соединял дубли.

В.Матизен. В фильме звучат две песни — стёбная, про мертвых детей, и русская народная, которая, на мой взгляд, внесла в него какую-то сомнительную ноту.

А.Велединский. «Летел голубь» в исполнении Елены Фроловой. Это вкусовые вещи. Мне нужно было настроение в кадре, и я ее поставил. По ритму она «легла». Потом решили обойтись без музыки, на шумах. И сразу пропал смысл, сцена стала проходной. Вернули музыку — эмоция вернулась. Появилось ожидание — переспит он с этой девочкой или не переспит, преодолеет себя или нет. А песня, на мой взгляд, замечательная. В ней, как во всех русских песнях, есть тоска по лучшей жизни и есть любовь…

В.Матизен. После окончания «Живого» до начала работы над «Географом...» прошло пять лет. Немалый простой. Что ты делал в это время?

А.Велединский. Честно говоря, ничего. Что-то писал, кому-то помогал монтировать, спасал какие-то картины, пытался продвигать свои сценарии…

В.Матизен. Ты вроде собирался запуститься с «Кейптаунским портом»…

А.Велединский. Мы с одним продюсером в самом деле запустились. Он хороший парень, но не потянул по деньгам. Продолжили с Сабиной Еремеевой. Все шло хорошо, пока не начались выборы 2008 года, и мы встали — когда меняется президент, все подвисает. Мы ждали до лета, Сабина за свой счет начала подготовительный, но тут грянул кризис, а в 2009-м случилась беда с Янковским, который должен был играть одну из главных ролей. Но, ты знаешь, я думаю, что простой пошел на пользу. Я же в эти годы жил, как Служкин. Выпивал, валялся на диване, ни фига не делал… Шли предложения, в том числе выгодные, но все это было не мое. То есть подспудно готовился к фильму…

В.Матизен. Жена, надеюсь, не роптала на твое безделье, как супруга Служкина в исполнении Елены Лядовой? Тоже, кстати, отличная роль…

А.Велединский. Нет, жена меня во всем поддерживала, кроме выпивки, конечно. А когда забеременела, поступило предложение от Тодоровского, и я поднялся с дивана…

В.Матизен. Как Муромец с печи. Сам-то роман к этому времени прочел?

А.Велединский. Все у Иванова читал, кроме него. Название смущало — прос­тецкое какое-то. Другое дело «Сердце Пармы» или «Золото бунта»…

В.Матизен. Стрелецкого бунта. Между прочим, ты где-нибудь у себя снимался?

А.Велединский. Я боюсь камеры. Единственный момент с моим участием — вынужденный, в «Законе», где Дима Назаров покупает газету. Я вижу, что в кадре чего-то не хватает, выскакиваю из-за камеры, подбегаю к ларьку и со значением спрашиваю: «Искусство кино» есть?» В смысле – киноискусство.

В.Матизен. На месте киоскера я бы со значением ответил: «Искусства кино больше нет». Что такое «Ладога», которую ты упомянул?

А.Велединский. Ленинград, декабрь 41-го, «Дорога Жизни», четыре серии.

В.Матизен. Если бы не эта дорога, меня бы на свете не было. Мать с бабкой по ней выбрались из города.

А.Велединский. Мать моего композитора Леши Зубарева — тоже…

В.Матизен. Съемки были такие же тяжелые, как эвакуация через замерзшее озеро?

А.Велединский. Тридцать дней на льду, но это, конечно же, курорт по сравнению с кошмаром, пережитым людьми, которые реально там шоферили в блокаду… К сожалению, не я готовил картину — просто спасал проект и выручал студию — у нее возник конфликт с предыдущим режиссером.

В.Матизен. Это как — они его выставили, а ты взялся?

А.Велединский. Они по каким-то причинам разошлись. Меня попросил сначала Тодоровский, потом Мерзликин. А там Леша Серебряков и Ксюша Раппопорт… Когда погрузился в материал – проникся. Водители вывозили людей из блокадного города, а в город везли продукты, их бомбили, и они с машинами уходили под лед. Немцы бомбили, наши расстреливали. У человека семья в Питере голодает, он горсть пшена украл, а его к стенке…

В.Матизен. Насчет водных опасностей. В «Географе...» пацаны и девчонки без потерь проходят крутые речные пороги, хотя по всем признакам должны были разбиться о камни и отправиться на дно. Но ты же не экшн с суперменами снимал, а нормальное кино с героями-недотепами…

А.Велединский. Конечно, эпизод нереальный, он и в романе нереальный. Мы старались вывести его из бытового ряда в метафорический. Метафора прео­доления. Мне говорили, что на всех просмотрах после этой сцены зрители аплодируют…

В.Матизен. Лично я аплодировал в другом месте — уже сказал в каком. А с героическим прохождением порогов очень по-русски вышло. Хотя в России пороги чаще обивают, чем проходят. В голливудском или восточном фильме они бы тренировались до посинения под руководством мудрого наставника и после этого пробились через препятствия. А наши ничему не учились, да и не у Служкина же им было учиться, просто рванули наобум и на авось — и прорвались.

А.Велединский. Да, тут весь смысл в том, что он учит не уча. На его стороне Бог, и всё.

В.Матизен. Бог из машины. Традиция у нас такая — толкнуть человека на подвиг. Чем бессмысленнее, тем героичнее.

А.Велединский. Есть такое дело.

В.Матизен. А с точки зрения махрового реализма — ну какая администрация и какие родители позволили бы детям идти в поход с таким раздолбаем?

А.Велединский. Мы же снимали в Перми, там реально ходят в походы с учителями.

В.Матизен. Только не с такими.

А.Велединский. Только с такими! Ну пьет человек. Или учителя не люди?

В.Матизен. Вот именно. Поэтому им положено по двое в походы ходить. Сам ходил то вторым, то первым. Пока директор не брякнул, что от меня одного школе больше вреда, чем от них всех пользы. Я сразу почувствовал себя заслуженным деятелем образования…

А.Велединский. Ты почти ответил на свой вопрос. В романе Служкина и не хотят отпускать. Тогда он идет к завучихе и добивается своего. И если бы я снимал сериал, все это можно было бы показать. А в фильме это не очень важно. Важно другое – то, что ученики преодолели пороги, а учитель преодолел искушение переспать с ученицей, хотя многие на его месте бы не смогли.

В.Матизен. Многим бы просто в голову не пришло, что это было бы использованием учительского положения в сексуальных целях. Странно, однако, что при всеобщей ориентированности на успех фильм о неудачнике встретил столь восторженный прием. Мои американские коллеги, смотревшие его в Сочи, были просто шокированы тем, что лузер воспринимается нами как герой.

А.Велединский. А как же «Красота по-американски»? Супернеудачник! И пять «Оскаров»! Ну, это Россия. Думаю, что мы просто соскучились по герою, которого не было с мельниковско-балаяновских времен.

В.Матизен. Ты предвидел, что возникнут такие ассоциации?

А.Велединский. Конечно. Я знал, что Служкина будут сравнивать с героями Даля и Янковского. Но ведь он их видел. И, кстати, сам ближе к герою Янковского. Зилов не изменится, а герой «Полетов...» в конце фильма закапывается в стогу, и для меня это позитивный итог — не отчаяние, а раскаяние. А если есть раскаяние — есть надежда. Меня в свое время этот фильм так дернул, что я решил стать режиссером, иначе пришлось бы кричать, что Пушкин в этом возрасте был убит, Наполеон победил под Ватерлоо, а я…

В.Матизен. …а ты остался бы героем неоконченной пьесы для механического пианино.

А.Велединский. И в романе Иванова герой не отчаивается, а продолжает жить. Не ропщет и на баррикады не лезет, хотя, как я думаю, в конце концов полезет. Может, мы бы с ним и встретились на баррикадах.

В.Матизен. Ты тоже ходил?

А.Велединский. Да. И на площадь Революции, где до конца стояли Лимонов и Прилепин, и на проспект Сахарова, и на Болотную…

В.Матизен. Почему?

А.Велединский. Достало унижение. Эти позорные выборы, эти охранительские законы, этот беспредел, который творится из-за несменяемости власти. Знаешь, что у нас с начала ХХ века лохматого правителя сменяет лысый? Николай II — Ленин — Сталин — Хрущев — Брежнев — Андропов — Черненко — Горбачев — Ельцин — Путин — Медведев — Путин… и так далее: Медведев — Путин — Медведев… Зациклились… Самое главное — добиться, чтобы власть менялась реально, а не засиживалась до маразма. Это всем надоело, не только интеллигенции. У меня со старых времен остались в Нижнем друзья-рабочие, которым надоело вкалывать по десять часов, чтобы прокормить семью, и видеть, как кто-то жирует.

В.Матизен. Я бы назвал эти законы не только охранительскими, но и ретроградными. Скажи, а между Лимоновым и Навальным есть нечто общее помимо их оппозиционности?

А.Велединский. Есть, но у них конфликт. Я читаю их блоги — Лимонов его критикует, Навальный не отвечает — и, наверное, это правильная позиция.

В.Матизен. Когда ты упомянул Прилепина, я подумал, что вы должны были сойтись. Как именно это вышло?

А.Велединский. Очень забавно. Еду в такси, вдруг звонок. «Привет, ты Велединский?» — «Да». — «А я Прилепин. Ты меня знаешь?» — «Да». — «И я тебя. Давай водки выпьем?» И мы с ним пошли в ЦДЛ, выпили водки, подружились, а два года назад даже слетали на Соловки, придумали сюжет, и сейчас Захар заканчивает роман. Если все будет нормально, сниму фильм.

В.Матизен. Твоя первая полнометражная картина не случайно названа «Русское». В то же время «русское» — это то, что объединяет тебя с Лимоновым и Прилепиным. Но что это такое? Вряд ли у вас общие политические взгляды. Может, сходное восприятие русского мира?

А.Велединский. Конечно, это не политика. Скорее, отношение к жизни и к людям. Мне нравится то, что при всей своей жесткости и склонности рубить наотмашь оба они добры. Недавно я был на дне рождения Захара, ему стукнуло тридцать восемь. Это на Керженце, в Нижегородской губернии. Там было много разных людей, очень известных и не очень, человек сорок, он для всех снял соседские дома, мы там ночевали. Либералы, нацболы, омоновцы, писатели, музыканты, маргиналы — и все вместе плясали, играли в футбол, и никто не подрался, хотя в другом месте готовы друг друга порвать. Эта способность Прилепина собрать вокруг себя людей разных убеждений, и даже недругов, для меня является признаком русского человека и символом России. Бывает, что и война объединяет нацию. А у нас война никогда не прекращается, просто не всегда она вооруженная. А тут омоновцы, которые гоняют и бьют нацболов, с ними обнимаются и поют… Вот такой человек Захар, который любит людей и, хотя это может показаться странным, не любит чернуху…

В.Матизен. Что ты называешь чернухой?

А.Велединский. Правду без любви, которая есть ложь.

В.Матизен. И ты, Брут, туда же… Ну при чем тут ложь?

А.Велединский. При том, что без любви правда перестает быть правдой. Вот мой любимый фильм «Мой друг Иван Лапшин» Германа, а вот его же «Хрусталев, машину!». В одном любовь есть, в другом – нет. Это мастерская картина, но пересматривать ее мне не хочется. Возможно, я не прав.

В.Матизен. Что ж тут такого? Правда бывает не только нелицеприятной, но и просто неприятной. Есть правдивые картины, которые я не хочу пересматривать, но это моя слабость, а не этих картин. Если автор описывает своих персонажей без любви, это не значит, что он врет. У покойного Леши Балабанова было два вполне мизантропических фильма — «Про уродов и людей» и «Груз 200», что ничуть не умаляет их достоинств, хотя и не означает, что они лишены недостатков.

А.Велединский. Мне сложно объяснить, что я имею в виду. Не стоит понимать эту формулу буквально, она скорее метафизична. Шукшин писал: «Нравственность — есть Правда». Хотя и само понятие «нравственность» стало сейчас почти ругательным. И это оттого, что очередные охранители используют его в ханжеском контексте. Как и патриотизм — есть патриотизм как любовь к стране, а есть госпатриотизм — преклонение перед власть имущими. Но, как показывает история, именно госпатриоты и становятся первыми предателями Родины. Потому что хамелеоны…

В.Матизен. И в то же время верны себе: обнаруживают более сильную власть и начинают преклоняться перед ней. С Лимоновым ты тоже дружен?

А.Велединский. Нет. Мы просто в хороших отношениях. Я ему сочувствую и ценю его как большого писателя.

В.Матизен. Сочувствуешь Лимонову-человеку или лимоновской идеологии?

А.Велединский. А какая у него идеология? Как писатель он по-разному себя позиционировал.

В.Матизен. Как какая? Национал-большевизм. Я и тех и других на дух не выношу.

А.Велединский. Опять-таки не надо понимать это название буквально. Вопрос не в нем, а в том, как они понимают национал-большевизм. По-моему, это просто эпатаж. А им приписывают черт знает что. Говорили, например, что их лозунг — «Сталин. Берия. ГУЛАГ». А они имели в виду, что если мы будем жить так, как живем сейчас, то будут Сталин, Берия и ГУЛАГ. И ведь правы оказались — всё к этому идет. «Национал-большевизм» — всего лишь броская этикетка. Художество. У него полпартии — евреи, какой тут национализм, еврейский, что ли? Я в очень хороших отношениях с Володей Либерманом, видным нацболом, который боролся за права русских в Латвии.

В.Матизен. Для меня они приемлемы в качестве оппозиции, но не у власти.

А.Велединский. Конечно. Кто бы ни приходил к власти, это всегда испытание ему страшное. Особенно в России. Здесь власть развращает тем, что дает такие возможности, как нигде. Люди начинают грести под себя и кошмарить других. Вот сейчас я за Навального. Хотя это вопрос, каким он станет. Прилепин и Лимонов однопартийцы, но у них не на все одинаковые взгляды. Навального Лимонов критикует, а Захар ему друг.

В.Матизен. Зря он занялся лесным бизнесом, будучи советником губернатора. Все равно бы засудили, но труднее было бы найти повод.

А.Велединский. Когда объявили приговор, я был на фестивале в Одессе и на пресс-конференции сказал, что сегодня черный день для всех. Знаешь, когда я почувствовал, что страна двинулась назад? Когда продавцы в магазинах перестали улыбаться покупателям, а стали смотреть с выражением «чего приперся?». Будто сидят на дефиците и могут не дать. Хотя мне и раньше не нравилось, что происходит. Как в песне Цоя: «И мне не нравится то, что здесь было, и мне не нравится то, что здесь есть». Но у меня есть четкий раздел: страну я люблю, а государство — оно должно заслужить любовь, и не только мою — всех. Я ведь тоже народ.

В.Матизен. Если б ты был атеист, я бы тебя и спрашивать не стал, а поскольку ты верующий, спрошу: как тебе понравился процесс против Pussy Riot? Не похожа ли их акция на художественно-политические акции лимоновцев?

А.Велединский. То, что эти девчонки сделали, — гадость и полная глупость, но сажать за это было нельзя, тут я совершенно согласен и с Андреем Кураевым, и с убиенным священником Павлом Адельгеймом. Дать 15 суток — и всё. Наказание отвратительней проступка.

В.Матизен. Вспоминается один крупный деятель кино, в которого лимоновец запустил сырым яйцом, а тот в ответ заехал уже скрученному парню носком ботинка в подбородок. Похоже, что с него и взяла пример нынешняя судебная сис­тема…

А.Велединский. А закон об оскорблении чувств верующих, под который можно подверстать все, что угодно власти, как говорит у меня по другому поводу персонаж Виктора Ракова в «Законе»?!

В.Матизен. Может, потому сериал больше и не показывают. Интересно, а если бы эти красны девицы на том же святом месте спели: «Богородица, Путина сохрани» или «Америкосов из Ирана прогони», им бы что дали? Орден Владимира Первозванного? Потом, у нас есть верующие, которых оскорбляет то, что атеисты гуляют на свободе. Может, всех в лагерь упечь? Траншею прокопать и надпись написать: «С кем бога нет, с тем все позволено»…

А.Велединский. В этом есть один тонкий момент. В Сахаровском центре была выставка «Осторожно, религия!», я на ней не был, но видел фотографии. Иконы, по которым ходят, — это как? Конечно, то были не иконы, а их изображения, но все же…

В.Матизен. Согласно римскому кодексу право собственности есть право употребления и злоупотребления. Юридический парадокс получается. Жечь флаг дико, даже если ты его купил, юридически преследовать за это — противодействие, на порядок превышающее действие. Брань без клеветы — всего лишь сотрясение воздуха, однако за «пошел ты на…» можно получить в морду…

А.Велединский. Тут можно бесконечно говорить, но о терпимости к другому мнению лучше Вольтера не скажешь. Не драться же из-за взглядов…

В.Матизен. Я понимаю единение в день рождения Прилепина, но есть же нерукопожатные люди. С ними не то что здороваться, сесть на одном гектаре противно. Как быть?

А.Велединский. Не подходить. А если он в «ящике» — переключать канал.

В.Матизен. Советский анекдот на эту тему помнишь? Включает мужик первую кнопку — там Брежнев. Переключается на вторую — Брежнев. Прыгает на ­третью — там Андропов: «Я тебе попереключаю!» Последний вопрос — о добровольно-принудительном «этическом кодексе» кинематографистов.

А.Велединский. Навязанный кем-то моральный кодекс мне не нужен. Мой цензор — моя совесть. На экране может быть все — важно, как это показано. Конечно, в кино должны быть возрастные ограничения, хотя дети могут зайти в Интернет и увидеть все что угодно. А Интернет запретить нельзя. Или будем мобильники отбирать, как в Северной Корее? У меня двое сыновей, я им с двенадцати лет показывал все фильмы, на которых сейчас стоит 18+. И что — хорошие парни выросли. И дочкам ничего запрещать не буду, как бы иногда ни хотелось, — буду уводить от того, что мне не нравится, но уважать их права. Есть такой американский фильм — «Здесь курят». Не великий, но идея хорошая — человек свободен, у него должен быть выбор, курить или не курить. То же касается и мата. Мат — это не ругань, это язык. Когда смотрели «Живого», кто-то из начальства сказал: «Замечательный фильм, но мат нужно убрать». Одна из зрительниц ему ответила: «Вы меня оградите от мата в метро, а с матом на экране я как-нибудь сама разберусь». Мат в кино — художественный прием. Не нравится — не смотри. Люди должны быть разными, но такими, чтобы их можно было вместе позвать на день рождения к Прилепину…