Кинотавр, короткий метр. Беседу ведут Даниил Дондурей и Нина Зархи 
 

Нина Зархи. Вы, Лёня, первый раз в жюри…

Леонид Десятников. «Кинотавра». Вообще-то я сидел в жюри…

Н.Зархи. Композиторских конкурсов...

Л.Десятников. И фортепианных. Однажды был председателем жюри на «Золотой маске», в музыкальной ее части.

Н.Зархи. Наверное, что-то в этом есть — вроде бы с мороза вошел и смотришь с любопытством, что люди делают в искусстве, с которым ты не слишком хорошо знаком. Какое возникает ощущение, что дает эта дистанция, алиби непрофессионала? Свобода от сугубо профессиональных шор? 

Живое, чувственное восприятие... Когда не думаешь, что вот здесь не та крупность, а здесь надо было в монтаже чуть подрезать.

Л.Десятников. Ниночка, вы уже сами ответили на свой вопрос. Но я не просто с мороза, я с лютого мороза, потому что вообще много лет не смотрю — за редчайшими исключениями — отечественное кино. Я — так называемый простой зритель. И из всех членов жюри у меня, наверное, был взгляд самый незамыленный.

Все вокруг говорили, что в этом году конкурс слабый. Я все же был настроен оптимистически, потому что две-три превосходные картины из двадцати одной — отличный результат.

Даниил Дондурей. Прямо формулировка «превосходные»?

Л.Десятников. Ну нет, превосходные — это не то. Скажем так — достойные.

Н.Зархи. Достойные наград?

Л.Десятников. Достойные наград, да, профессиональные, занимательные. Вот когда сидишь в композиторском жюри… Видете ли, в нашем цехе вопрос профессионализма стоит гораздо более остро. Возможно, я так думаю, потому что в музыке считаю себя профессионалом.

И еще: фильмы, показанные в нынешней программе, очень четко делятся на реально хорошие и отчетливо провальные. Поэтому не было никаких бурных дискуссий в работе жюри. Примерно все были настроены на одну волну и судили по гамбургскому, так сказать, счету, хотя это тоже плавающая величина.

Д.Дондурей. Мифологическая оценочная постройка – гамбургский счет.

Н.Зархи. А как вам кажется, сам формат короткого метра в каком-то смысле облегчает авторскую задачу — диктует жесткость рассказа, задает темпоритм, исключает болтливость, излишества?

Л. Десятников. В конкурсе было некоторое количество тягучих тридцатиминутных картин, когда уже на второй минуте все понятно и становится безмерно тяжело смотреть. Впрочем, этот казус восприятия зависит не от продолжительности фильма, были и семиминутные ленты ужасающие.

С другой стороны, универсальная черта нынешнего восприятия временных и синтетических искусств — невозможность сосредоточиться на крупной форме. Среди кинозрителей — я тоже к ним отношусь — преобладают люди, которые много времени проводят в Интернете, смотрят и слушают YouTube; там, в Сети, все нацелено на скорость, стремительность, быстрое прямое высказывание.

Еще несколько лет назад ролики YouTube были ограничены десятиминутным форматом; если вы хотите послушать симфонию, вам нужно смотреть несколько роликов. Это как эволюция винила: сперва одна сторона пластинки вмещала лишь арию или песенку, потом появились долгоиграющие пластинки и т.д. Но массовое восприятие тяготеет, как известно, к старому доброму граммофонному формату — условно говоря, к песенке или клипу.

Д.Дондурей. Вы считаете, что уже и психофизика зрителя поменялась?

Н.Зархи. Перенастроилась.

Л.Десятников. Она не перенастроилась, просто победила психофизика массового зрителя-слушателя.

Н.Зархи. На большое высказывание сейчас даже в большом кино редко замахиваются — по тем или иным причинам. Короткий метр в этом смысле своеобразное алиби. Дает содержательную фору. Потому что автору кажется, что за восемь минут он не должен отправить послание человечеству. Главная задача — сделать так, чтобы зритель ни на одну минуту не отвлекся, не заскучал, не переключился на попкорн.

Л.Десятников. Я с вами во всем согласен, кроме того, что в ваших словах скользит некий оттенок осуждения этой ситуации. А я ее абсолютно принимаю. Я готов себя отождествить с этим человеком с попкорном. (Хоть я и не люблю попкорн.)

Вы считаете, что короткий метраж — это алиби. Я не согласен — это просто данность. Невозможно ее как-то оценивать, осуждать или приветствовать.

Н.Зархи. Да я вас просто провоцирую...

Д.Дондурей. Люди должны уже воспринимать фильм на двадцать-тридцать минут, как латиноамериканское «мыло»? Потому что правильно — десять, восемь минут. И это будет адекватно…

Н.Зархи. ...ритму сегодняшней жизни.

Л.Десятников. Ну зачем так высчитывать по минутам?

Д.Дондурей. Нет-нет, это важный сюжет для нас.

Л.Десятников. Мне кажется, восемь минут или два с половиной часа — не важно…

Д.Дондурей. Но важно, что возник другой по содержанию и психофизическим основам тип смотрения. Какой-то другой тип художественной коммуникации с произведением. И поэтому одно дело — ты в YouTube или в других местах, всюду смотришь небольшие вещи и на «Кинотавр» приезжаешь — на короткий метр — смотреть студенческие и дебютные работы. А с другой стороны, в Канне «Золотую пальму» получает фильм длиной три часа.

Л.Десятников. Вы имеете в виду «Туринскую лошадь»?

Д.Дондурей. Нет, я имею в виду «Жизнь Адель» Абделатифа Кешиша.

Л.Десятников. Я полагаю — тут я позволю себе высказаться как музыкант…

Д.Дондурей. Да, вот это важно.

Л.Десятников. ...это не вопрос продолжительности, а вопрос правильного ритма.

Н.Зархи. Ритма, безусловно.

Д.Дондурей. Но что такое применительно к визуальному искусству, на ваш взгляд, правильный ритм?

Л.Десятников. А это не только визуальное искусство. Для меня как для зрителя оно аудиально.

Д.Дондурей. Аудиально?

Л.Десятников. Странно, да? Мое восприятие не зависит от дробного монтажа или, наоборот, продолжительных планов, которые идут без перебивок.

Д.Дондурей. Вы смотрите ушами?

Л.Десятников. Может быть. В большей степени, чем другие. Я считаю, что единственный на постсоветской территории режиссер, который держит ритм, — Кира Муратова. Я говорю об аудиальной составляющей ее картин: очень часто — если не сказать почти всегда – она именно звучащим текстом форматирует экранную реальность. Эти заклинательные, ритуальные повторы пошлейших фраз крайне важны для меня.

Д.Дондурей. У Муратовой вообще особый тип структурирования киноматерии.

Л.Десятников. Отличный от всех остальных. Ну это потому, видимо, что она гений.

Д.Дондурей. Я хотел спросить у вас, как у «чайника», еще об одном. Вы кино мало смотрите, что вам показалось важным или новым в том, что касается контента? Что у молодых авторов, на ваш взгляд, болит, про что они снимают? О чем они думают? Что вам кажется естественным?

Л.Десятников. Мне очень трудно делать какие-то обобщения.

Н.Зархи. Ну улавливают ли они время?

Л.Десятников. К сожалению, да, в очень большой степени улавливают. И это неправильно.

Д.Дондурей. Почему?

Л.Десятников. Я не знаю, прав ли я, возможно, это симптомы моего старения и соответствующего брюзжания на тему молодежи.

Д.Дондурей. Можете разрешить себе немного побрюзжать.

«Измена», режиссер Григорий Добрыгин

Л.Десятников. У меня было ощущение, что режиссеры уж так страстно пытаются уловить время, так стопроцентно ему соответствовать, что… Меня это расхолаживает. За современной историей я все-таки хотел бы увидеть что-то вневременное. Но, увы, почти не вижу.

Д.Дондурей. Они плоские?

Л.Десятников. В большой степени.

Н.Зархи. Они внешние: ловят приметы, суть ускользает.

Л.Десятников. Я вижу полную и окончательную победу «Афиши», сайтов типа The Village и w-o-s.ru. Короче говоря, да здравствует МММ: москва, модники, молодежь. Молодежь доминирует, молодежь рулез. Молодые снимают про молодых.

Д.Дондурей. Может быть, это как раз правильно, естественно — рассказывать про тех, кого знают и понимают?

Л.Десятников. Да, конечно, это естественно: режиссер снимает про себя, себя в главной роли (был в конкурсе и такой прецедент), почему нет, снимал же себя, например, Фасбиндер. Но… Знаете, что меня больше всего изумляет? Я почти не нахожу в новом кино никаких культурных аллюзий. Но это уже давно, это не только сейчас происходит, так было и в 90-е. Возможно, так было всегда. Все российские режиссеры, не только молодые, снимают так, как будто их фильмам — или их героям — ничего не предшествовало. Я поясню. Возьмем «Меланхолию». Там героиня Кирстен Данст, оказавшись в своей комнате, переставляет книги, лихорадочно меняет местами картинки...

Н.Зархи. Импрессионистов прячет…

Л.Десятников. По-моему, даже не импрессионистов, а кого-то более позднего, кажется, Малевича. И ставит вперед старую живопись (не только старую, но, по крайней мере, фигуративную). За этим жестом — вполне естественным для человека, живущего в Дании или там, не знаю, в Голландии, — стоит огромная, вошедшая в повседневную жизнь культура. Здесь у нас никогда (или крайне редко) не случается что-либо подобное. И ни слова о Тарковском, пожалуйста.

Д.Дондурей. Да, вы практически не увидите, даже если взять фильмы за многие годы, каких-то движений, даже знаков в эту сторону.

Л.Десятников. Ну вот я увидел, например, что в фильме, который получил главный приз — кстати, единогласно, — звучит музыка Пёрселла. Меня это просто до слез умиляет, готов ему отдать все призы. Я счастлив, молодой человек знает Пёрселла.

Д.Дондурей. Он очень продвинутый мальчик.

Н.Зархи. Ну этого как раз навалом: вчера в «Интимных местах» голышом под сонату «Арпеджионе» все резвились. Музыка гениев отвечает в нашем кино за культуру. Такие гаранты...

Л.Десятников. Тоже неплохо. Такие вещи меня крайне волнуют — быть может, потому что я сам до некоторой степени пытаюсь с этим работать. Подобные ассоциации, связи, отсылки крайне редко сегодня встречаются. В нынешней сочинской программе короткого метра два-три раза я это увидел.

Д.Дондурей. А если вспомнить о таких простых, может быть, даже примитивных, критериях оценки, как «связь с жизнью», вы что-то здесь обнаружили?

Н.Зархи. Социальность, грубо говоря.

Д.Дондурей. Не только социальность. Меня, например, удивило отсутствие какого бы то ни было политического жеста — ни в одном из всех показанных фильмов.

Л.Десятников. Нет, один был, неудачный — фильм Ильи Учителя.

Н.Зархи. Когда я смотрю подобные картины, мне всегда кажется, что авторы таким образом избывают свои буржуазные комплексы — интеллигентному, но состоятельному человеку положено стесняться своего благополучия.

Д.Дондурей. Серьезных социально-политических высказываний вообще не было?

Л.Десятников. «Норма жизни» в какой-то степени явилась таким политическим жестом. Цельная, искренняя вещь. Там нет, конечно, никаких «разжиганий», «к топору зовите» и т.п. Но запредельное убожество российской жизни и запредельное же унижение человека в смерти показаны очень сострадательно, очень достоверно.

Д.Дондурей. Но все-таки для двадцати одного фильма маловато.

Л.Десятников. Так авторы же все очень молоды, снимают под присмотром своих maestri — это своего рода цензура. Я вижу в титрах фамилии педагогов, узнаю их настроения, их конъюнктурную позицию, интонацию. Если они работают в системе хорошо нам знакомого советского или постсоветского — что одно и то же — образования, это значит, что они очень осторожные люди.

Д.Дондурей. Но ведь ребята образца 2013 года могли бы соединить эзопов язык Абдрашитова с нынешним — модернистским. В рамках советского, условно говоря, притчевого диссидентства вынести на поверхность сегодняшние жесткие социальные проблемы.

Н.Зархи. Нет, как Абдрашитов с Миндадзе, не могли. Тогда протест работал как сильный креативный возбудитель, в том числе и эстетический. Поиск неподцензурных эвфемизмов толкал в сторону поиска своего художественного языка.

Л.Десятников. Сейчас это бессмысленно. Отчасти поэтому Илья Учитель потерпел неудачу: взял текст Мрожека, который написан в эзоповой системе координат…

Д.Дондурей. Значит, координаты поменялись.

Л.Десятников. Надо искать другие способы.

Н.Зархи. Запреты сняты, но радикальность — экрана — чисто внешняя.

Д.Дондурей. А если с другой стороны зайти? Мне кажется, к отражению реальности, к ее пониманию почти никто из молодых вообще не стремится.

Л.Десятников. Нет, была как раз отраженная реальность – клиповая, рекламная. Гламур был.

Д.Дондурей. Но напрямую никто о мире, в котором живет, нам не рассказывает. В фильме «Интимные места» есть некоторые попытки борьбы с разного рода табу. В частности, речь идет о гигантской сфере сексуальных отношений в русской культуре. При том, что в стране один из главных объясняющих всё и вся языков — это язык мата, использующий тысячи коннотаций обозначения первичных половых признаков. И вот автор сталкивает одно символическое поле с другим.

Л.Десятников. Это абсолютно правильно.

Д.Дондурей. У молодых, в заведомо некоммерческих произведениях короткого метра, я ничего подобного не видел. Нарушения канонов, посягательств на правила хорошего тона, какой-либо радикальности. Демонстрации внутренней свободы.

Л.Десятников. Внутренняя свобода в стенах вузовского гетто?

Д.Дондурей. Вы тем самым молодых опускаете. Свобода — это все-таки внут­реннее состояние, а не место пребывания.

Н.Зархи. К тому же в программе все-таки были и ленты людей, давно вырвавшихся из тюрьмы на свободу.

Д.Дондурей. Меня поразил какой-то страх… необъяснимая робость. Самоограничение. Я считаю выдающимся концептом фильм «Измена» Григория Добрыгина, о котором вы так здорово сказали на церемонии вручения призов, — о самоудовлетворении. Во многих контекстах российской жизни это поистине метафорическая история.

Н.Зархи. Она проливает свет, кстати, и на то, что мы сейчас обсуждаем. Автор любит себя, возбуждает — только себя и удовлетворяет — тоже.

Д.Дондурей. Молодые закрываются от мира. Не хотят поиграть, учинить провокацию, так и хочется им крикнуть: «Ребята! Это ваш шанс! Пока вас не впрягли в сериалы, вы не пали перед искушением…»

Л.Десятников. Ну судя, например, по фильму сестер Носик «Холивар»...

Н.Зархи. Да, они легко впишутся.

Л.Десятников. Им уже не нужно ломать себя и приспосабливаться, они уже готовы и к Первому каналу, и ко Второму, и к ТНТ, и к НТВ, и к чему угодно.

Д.Дондурей. И большая часть других дебютантов — тоже. Вот это огорчительно.

Н.Зархи. Причем когда они пытаются делать что-то «про вечное», рвутся в авторы экзистенциальных притч, у них ведь тоже, к сожалению, кроме вымороченности, ничего не получается. Мы видели фильм «Стенка» — автор сценария, режиссер, художник Роберт Дэф — претенциозный ребус, квазиэстетизм…

Л.Десятников. Про автостоянку?

Д.Дондурей. Автостоянка — это как бы лидер целой группы фильмов.

Л.Десятников. Просто у них вкус такой.

Д.Дондурей. Чем вы объясните неукротимую жажду поведать притчу? Это им кажется художественным?

Л.Десятников. А это всегда было. Вот помню, я работал когда-то в Ленинградском театральном институте на кафедре театра кукол, я там занимался музыкой. Это всегда почему-то сидит в молодых людях — желание так многозначительно высказаться (пусть даже с помощью перчаточной куклы), чтобы разом со всем покончить. А может быть, это такой провинциальный вкус. Причем вкус, который воспитывается, допустим, не Борхесом — он-то безумно рационален, — а всем тем, что сейчас сфокусировано на канале TВ-3.

Д.Дондурей. Битва экстрасенсов.

Л.Десятников. Да, да. Я поймал себя на этой ассоциации.

Д.Дондурей. В связи с этим: как вам кажется, в чем секрет сохранения или воспроизводства технологий пошлости? Художественного безвкусия?

Л.Десятников. Пошлость — бессмертная вещь, абсолютно непобедимая. Формы ее изменяются, она модифицируется, но никуда не девается.

Д.Дондурей. Мутирует?

Л.Десятников. Знаете, Дмитрий Дмитриевич Шостакович разговаривал со своей ученицей, в которую был влюблен, и она спросила: «Дмитрий Дмитриевич, а почему так много плохих композиторов?» Он ответил: «Потому что в лесу, где нет поганок, не бывает белых грибов». Это, видимо, необходимое условие существования талантливых людей: чтобы был преобладающий пошлый фон. Ну как вообще где бы то ни было, в любом сообществе. Там обязательно 85 процентов идиотов все равно должно быть.

Д.Дондурей. 85?

Л.Десятников. Кто-то считает, что больше.

Д.Дондурей. При этом отборщики короткого метра посмотрели для показа на «Кинотавре» несметное количество фильмов…

Н.Зархи. Триста с чем-то.

Д.Дондурей. Около четырехсот. Взяли двадцать. Значит, отбор один к двадцати.

Л.Десятников. Жалко Иру Любарскую. И ведь она могла как бы даже где-то ошибиться, возможно.

Н.Зархи. Попадались фильмы вроде «Хористки», ну такое в любом конкурсе неизбежно. Но это частности. Давайте к формату вернемся — непонимание его специ­фики во многом определило слабости отдельных картин. Они как будто укороченные полнометражные. В коротком метре энергию делает упругость рассказа, история должна быть сухой, в смысле формы, понимаете, это не только усложняет, но и облегчает задачу, задается определенность, исключается авторская расхлябанность…

Д.Дондурей. Ну, это мастерства требует.

Л.Десятников. Не только у молодых его нет. Это вообще какая-то фрейдистская вещь: невозможность избавиться от лишнего, необязательного.

Н.Зархи. Многие авторы берут историю, явно рассчитанную на длинное дыхание. Или, наоборот, история на десять минут, но ее тянут и тянут.

Л.Десятников. Это какая-то почти физиология.

Д.Дондурей. Физиология… автора. Откуда эта избыточность, страх перед минимализмом?

Л.Десятников. Диагноз — констипация, невозможность опорожниться. Но говорить об этом не хочется.

Н.Зархи. Еще одну вещь я заметила здесь в Сочи, не знаю, Лёня, вы заметили ее или нет, потому что не смотрите наше кино...

Л.Десятников. Я смотрю американские сериалы.

Н.Зархи. Так вот, в коротком метре практически не было того, что мы относим, пусть условно, к доку и постдоку.

Л.Десятников. Была одна такая работа. Правда, с моей точки зрения, неудачная. «Собачий кайф» Ивана И. Твердовского. Имитация документальной съемки. Но она просто неверно сделана: меня как зрителя не развели, я понимаю, что героиню актриса играет. Видно, где она играет, видно, что она имитирует живую непосредственную речь.

Н.Зархи. В доке существует не только вербатим, в работах тренда Разбежкиной на экран попадает среда, реальность, ощущение подлинности. Здесь действительно это можно было увидеть только в фильме Бяло. Как у знаменитых румынских режиссеров. А программа в целом оставила нашу повседневность за кадром.

Л.Десятников. Нет, в кадр попали красивые пейзажи. Москва.

«F5», режиссер Тимофей Жалнин

Н.Зархи. Можно сказать, что короткий метр этого года — своего рода оппозиция «Артдокфесту».

Д.Дондурей. «Кинотавр» словно реабилитирует антидок. А вот скажите, Леонид, у вас было ощущение, что авторы научены хотя бы ремеслу, или это не имеет значения?

Л.Десятников. Не имеет значения. По-моему, человек либо может, либо нет. Вот Жалнин — может. И не зависит от педагога. Он, конечно, взял что-то от педагога, но на месте этого педагога мог быть кто-то другой.

Д.Дондурей. Мы таким образом вообще снимаем проблему обучения, научения?

Л.Десятников. Я лично — снимаю. Главное, чтобы была среда, общение. В мои годы в Ленинградской консерватории это было, во ВГИКе, наверное, тоже.

Д.Дондурей. Знаете, молодые общаются на уровне скоростных оценок из YouTube. «Клево», «ловко», «этот кадр мне понравился»…

Л.Десятников. Ну и у нас тоже так было. Потом, знаете, сам этот мутный объект — окружающий мир и его культура — дискретен. Какой же у ребят может быть другой способ его обсуждения? Ну мы, допустим, по ночам могли слушать «Страсти по Матфею»… Но они и сейчас ночью тоже могут слушать что-то неслабое в течение двух часов. Или смотреть.

Н.Зархи. Вернемся к фильмам. Вот, говорят, никто не понял фильм Алексея Смирнова. Я тоже. Но считаю — к вопросу о робости молодых, — что лучше на восемь минут сделать абсолютно отвязный, чисто языковой эксперимент...

Л.Десятников. Согласен.

Н.Зархи. …чем пытаться послать нам месседж, рассказывая историю по рассказу Чехова. Самодеятельно, ученически, на театральных штампах, как в «Хористке» Руми Шоазимова.

И все же расскажите, что еще кроме «F5» все-таки вас зацепило? И что в нем показалось важным?

Л.Десятников. Это самая гармоничная картина конкурсной программы. Новый классицизм. Формально сделана почти безупречно. Хотя мои коллеги заметили некоторые провисания, они смотрели, конечно, более профессионально.

Д.Дондурей. Ну да, во второй части.

Л.Десятников. Но я уже говорил: в тот момент, когда я услышал Пёрселла, я все простил.

Н.Зархи. А мне как раз Бах с Шубертом, звучащие для «культурности», «духовки», всегда напоминают о пистолете, за который хочется схватиться.

Л.Десятников. Нет, в фильме Жалнина все, что касается музыки, производственных отношений в сфере contemporary dance, по-моему, сделано с громадным знанием дела. Очень точно. Без пафоса. Это то, что меня подкупило, особенно на фоне таких картин, как «Генеральная репетиция» Елены Друм, где вся музыкальная составляющая — очень активная — была абсолютным блефом. С другой стороны, в эпоху депутатов М. и М. мне было важно, что режиссер показал взаимоотношения двух девочек как неоднозначные, непростые. И ничего впрямую не было сказано. Это замечательно, тонко, редко бывает на экране.

Девочки, не профессиональные актрисы, очень хороши. Прогоны и пробежки по коридорам с крупным планом огромной пепельницы, полной окурков, — все это сделано просто изумительно. Хотя кое-кто — за пределами жюри — считает, что «Измена» Добрыгина лучше. Что она более глубокая. Я и сам, если честно, в какой-то момент засомневался: кому отдать главный приз — Добрыгину или Жалнину. Ну «F5» — это фильм, который устраивает всех. Картина Добрыгина более радикальна.

Н.Зархи. Ну хорошо «F5», «Измена» и фильм Бяло «Норма жизни». И это всё?

Л.Десятников. Да.

Д.Дондурей. Наш выбор такой же.

Л.Десятников. Ну и у Гильдии критиков… Значит, все-таки существует в киносообществе некий консенсус.

Д.Дондурей. Есть какие-то общие критерии.

Н.Зархи. Я считаю, что и «Собачий кайф» — попытка достучаться до людей, которые не видят, как и где живут. В нем есть и адекватность формы. Интонация самоиронии — тоже большая редкость.

Л.Десятников. Он рассматривался нами, одним из членов жюри лоббировался, попал в шорт-лист.

Д.Дондурей. В «Собачьем кайфе» как раз появляется документальное мышление.

Л.Десятников. Нет. Псевдодокументальное. И неудачно псевдодокументальное. Меня мои товарищи по жюри попросили сказать, почему я против этой картины.

Д.Дондурей. Интересно.

Л.Десятников. Первое, что я сказал (наобум): фильм, который повествует о скуке и ужасе существования, не может быть скучным.

Н.Зархи. Это правда.

Л.Десятников. Мне он показался просто элементарно скучным. И вся документалистика — бутафорская.

Д.Дондурей. Он, конечно, весь разыгранный. Но со мной рядом сидели сочинские, видимо, учительницы. Фильм их буквально бесил — тем, что, как им кажется, он проповедует современное падение нравов. Моральный распад: наркоту, цинизм, наглость.

Л.Десятников. Ну, сочинские учительницы простодушны, их легко на мякине провести. Знаете, в чем там фальшь? Заключительный титр, который нас всех просто резанул по глазам. Вы не обратили внимание?

Д.Дондурей. Нет, не помню.

Л.Десятников. Там было сказано, что в мире каждый год от асфиксии умирает столько-то человек.

Д.Дондурей. А, да. От удушья.

Л.Десятников. И потом, еще: «Фильм снят по заказу Министерства культуры» или еще какого-то там ведомства. Ну это бог с ним. Дело-то в том, что в мире (вот в чем громадная неправда этого фильма) подростковые игры с асфиксией очень часто пересекаются с асфиксиофилией — практикой, связанной с самоудовлетворением (в «Детках» Ларри Кларка есть эпизод на эту тему).

Д.Дондурей. Также смотри про это фильм Добрыгина.

Л.Десятников. Да, честный художник — скажи правду, не темни. Вот еще один пример шор, которые добровольно на себя накладывает современный молодой режиссер. Ничего не сказано о том, что несчастье связано напрямую с сексом, и это одна из многочисленных прекрасных перверсий, против которой обязательно должен быть принят закон по инициативе вышеупомянутых депутатов. Но на это и намека нет. Меня эта фальшь расхолодила.

Н.Зархи. Я еще хотела спросить про фильм Бяло, на которого сейчас делается определенная ставка, как я понимаю: он получает полный метр. Что вас не устрои­ло в «Норме жизни»?

Л.Десятников. Меня все устроило. Это очень трогательная история, в жюри все рыдали, но… Не мое. Мы все (я, по крайней мере) вышли из этого бурьяна, чертополоха, предместья, мерзких хрущевских пятиэтажек. Но жизнь-то свою строить следует каким-то иным способом, да? Есть какие-то пределы умилению, я не могу делать такую «норму жизни» предметом любования. Не могу.

Н.Зархи. Нужна дистанция?

Л.Десятников. Я сейчас демонстрирую какую-то буржуазную чванливость, да?

Н.Зархи. Вовсе нет. Я тоже за дистанцию между автором и материалом.

Л.Десятников. Ну, в этом случае дистанция имеет место, потому что Бяло, как мне сказали, из, что называется, благополучной, респектабельной семьи.

Н.Зархи. Нет, зазор должен быть не в биографии, а в экранной реальности.

Л.Десятников. Возможно, ему тоже важно избыть комплекс вины перед «простым» человеком, перед народом, это давняя коллизия.

Н.Зархи. Вот вам и фальшь.

Л.Десятников. Я не против таких фильмов, такой поэтики, но мне кажется, что катарсис в этом случае должен быть более мощным. Все должно перевернуться. Вот была помойка, убогий приют — и ррраз! Геенна огненная или типа того. Но у него, правда, короткий метр — не было возможности полновесно объясниться. Для этого надо быть изощренным мастером… Мне сейчас просто не приходит в голову никакой пример чего-то подобного.

Н.Зархи. Вы не смотрели румынскую «новую волну»?

Л.Десятников. Я видел «Смерть господина Лазареску». И еще «4 месяца, 3 недели и 2 дня». Это гениальный фильм с гениальным прорывом из быта, из «подлинности» практически документальной — в метафизику. Вот таких хотя бы обещаний прорыва в Сочи увидеть не удалось. Но, признаем, они и в мире большая редкость…