В рамках Открытого фестиваля кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии «Киношок» состоялась дискуссия «Не в деньгах счастье», посвященная проблемам финансирования и полноценного развития киноиндустрии в странах бывшего СССР. В обсуждении приняли участие кинокритики, киноведы, продюсеры, режиссеры — участники фестиваля. Модератор — кинокритик Елена Стишова.

ЕЛЕНА СТИШОВА, КРИТИК. Все понимают, что слоган, придуманный для «круглого стола», – чистая условность, метафора, гипербола, в любом случае иносказание. Кто-то может воспринимать его как прикол, собственно, это и есть прикол. К тому же мне очень нравится это русское присловье. Мы все время от времени повторяем: не в деньгах счастье – в минуты, когда денег совсем нет, а жить-то хочется. Я стою на том – и очень давно, с конца 1990-х: драма не в том, что нет денег – вскоре они появились и в большом количестве, – а в том, что счастья нет. Финансирование, каким бы мощным и солидным оно ни было, не является гарантом успеха. На примерах российского кино это очевидно – а я буду только ими оперировать. Прошу прощения у коллег из республик: я не владею информацией настолько, чтобы опираться на фильмы, произведенные, скажем, в Киргизии.
Так вот, я все время ношусь с мыслью, что только яркие, оригинальные художественные идеи могут вывести нашу киноиндустрию на уровень постоянной динамики.
Обращали ли вы внимание, что постперестроечная история нашего новейшего кино – это череда фальстартов? В 1995 году на «Кинотавре» были показаны три картины: «Мусульманин» В.Хотиненко, «Особенности национальной охоты» А.Рогожкина – одна из двух-трех картин, которые стали народными без всякой раскрутки, – а также «Время печали еще не пришло» – последняя, по-моему, очень хорошая работа режиссера С.Сельянова, после чего он стал отцом-основателем российского института продюсеров. Все три картины, не сговариваясь, рефлексировали «русскую идею», специфику русской ментальности. Это было актуально, когда мы вроде бы вышли наконец в свободное, вольное развитие. Мне тогда казалось: вот начало Нового кино. Но продолжения не последовало. И дальше, помните, в 2004 году еще одна вспышка киноиндустрии, когда вдруг появилось несколько обнадеживающих проектов типа «Ночного Дозора». И тоже казалось: вот-вот что-то начнется. Потом я поняла, что у нас такой алгоритм. Что-то начинается и – захлебывается.
В чем дело? Отсутствие творческой среды, по-моему, трагически влияет на кинопроцесс. Все живут параллельно, не возникает диалога между художниками. Нет идей, которые оплодотворяли бы кинематограф. В общем, парадоксальная вещь: вроде бы мы получили свободу слова, передвижения. Неужели только для того, чтобы разбежаться в разные стороны? Наше духовное состояние определяется все чаще по негативной шкале, по тому, что мы потеряли. На мой взгляд, потеряли гораздо больше, чем обрели.

«Легенда № 17», режиссер Николай Лебедев

Крупнейший социолог культуры Борис Дубин повторяет почти в каждом из своих интервью, что за постперестроечные годы люди интеллигентных профессий не ввели в обиход ни единого нового смысла. Мы живем в ситуации глубокой духовной стагнации, но настолько вросли в нее и притерпелись настолько, что даже не обсуждаем наш духовный статус. Если собирается какая-то кинематографическая официальная тусовка, то говорят... о деньгах. Не об идеях – сценарных или иных художественных. Это считается как бы даже дурным тоном – вроде как выпендреж.
Я вкратце описала нашу ситуацию, но истинной инспирацией нашей дискуссии было одно внутреннее событие, о котором я расскажу. В августе на популярном сайте kinote.info, который я регулярно просматриваю, мне попалась статья «Деньги на ветер, или Почему фильмы, снятые на госденьги, обречены на провал». Этот текст меня просто сразил. Автор, неизвестный мне Сергей Лавров, представился как эксперт по российской и мировой киностатистике. Опираясь на его тезисы, хочу изложить вам пунктирно актуальную историю российского кинопроизводства за последние три года. Произошли, я бы сказала, судьбоносные события, которые опять же работают на идею, что не в деньгах счастье.
Все вы помните: когда Никита Михалков сделался «нашим всем» и стал, видимо, навсегда председателем Союза кинематографистов России, он с самого начала высказал идею Фонда кино и толкал ее упорно, пока в 2010 году это не свершилось: фонд был образован. На глазах у изумленной публики. Никто понятия не имел, где, когда и кто принял это решение, но стало известно, что 100 миллионов долларов правительство отстегнуло из бюджета и распределило по студиям-мейджорам, то есть, как было быстро доказано, по наиболее успешным, лидирующим киностудиям России. Сразу возникает вопрос: они ведь и так лидеры, и так богатые, зачем надо им еще давать деньги, которые не надо возвращать? В чем логика? Почему бы не направить их на развитие других студий, на поддержку дебютов? Что предшествовало этому решению власти? Почему это все-таки свершилось в 2010 году?
По итогам 2009 года доля российского в общем бокс-офисе (который к этому времени уже исчислялся миллиардом долларов) составила 28,9 процента. То был своего рода рекорд, этой цифрой оперировали лоббисты: мол, видите, мы уже 30 процентов проката контролируем, значит, киноиндустрия на подъеме – можно вкладывать в нее.
Что происходит дальше? В сборах за 2010–2012 годы доля отечественного кино не поднималась выше 15 процентов, она упала в два раза, при том что денег стало немерено больше. В нынешнем году тоже ожидается доля от общего бокс-офиса в пределах 14–15 процентов.
В 2011 году, через год после того, как студии оприходовали госденьги, была пресс-конференция в ИТАР-ТАСС. Руководители студий-мейджоров заявляли, что государству удалось создать «прозрачную и эффективную систему» распределения средств господдержки, все произведенные фильмы получают широкий прокат. Но 2012 год показал, что по результатам кассовых сборов ни один российский фильм не попал в десятку лидеров проката, в отличие от 2009 года, когда пять из десяти лидеров были российские. Тут же активизировалась Счетная палата, наслала на эти студии аудиторов, которые вынесли вердикт: деятельность фонда, напротив, «непрозрачна и неэффективна». Кинофонд был реформирован, это произошло совсем недавно. В чем смысл этой реформации? В том, что члены Экспертного совета теперь сами себе выделяют деньги. Все эти люди – их трудно назвать продюсерами в западном смысле слова – скорее посредники между госденьгами и производством.
Еще одно очень важное событие произошло в Сочи в мае этого года. Президент созвал своих любимых и наиболее успешных кинематографистов и сообщил, что на производство российского кино за последние десять лет государством было выделено два миллиарда долларов. Где результаты? Только одна крупнобюджетная картина – «Легенда № 17» – «отбила» бюджет (13,5 миллиона долларов), собрав 30 миллионов, правда, включая и зарубежный прокат. Второй за все это время фильм с большим бюджетом – «Высоцкий. Спасибо, что живой». Может, и не «отбил», поскольку половина собранных денег остается кинотеатрам, но по сборам он был второй. Далее привожу цитату из Сергея Лаврова: «Остальные 58 отечественных прибыльных фильмов за всю историю отечественного кинобизнеса из 1150 фильмов, выпущенных в кинопрокат, были сняты при минимальной ($1 млн) или вообще без поддержки государства». Речь идет о послесоветском времени. И вывод: «Бюджет производства картины не самое главное для создания нормального кино». Выводы С.Лаврова абсолютно «монтировались» с моими интуитивными идеями, хотя я не могла их так эффектно и доказательно защитить, поскольку не владею статистикой проката.
Лавров, в августе еще не зная о баснословном успехе «Сталинграда» [Дискуссия на «Киношоке» проходила до выхода на российский экран фильма Федора Бондарчука «Сталинград», снискавшего славу самого кассового продукта постсоветского двадцатилетия. – Прим. ред.], считал, что никакие патриотические блокбастеры типа «Сталинграда» с бюджетом более 30 миллионов или «Вия» в 3D не вернут нашего зрителя. От себя добавлю: как не вернула его михалковская эпохалка «Утомленные солнцем–2».
Наших продюсеров, и вы все это знаете, не интересует конечный результат их труда. Потому что зарабатывают они не на реальном успехе фильма, а на его производстве. И покуда это будет продолжаться, нам правильной жизни в отечественной киноиндустрии не видать.

ИРИНА ПАВЛОВА, КРИТИК. В свое время Марк Рудинштейн буквально на каждом мероприятии разговорного жанра на «Кинотавре» выступал с идеей о том, что государственное финансирование вообще надо прикрыть, а кинематограф должен либо выжить сам, либо умереть, потому что тогда он ничего не стоит и незачем ему быть. Марка как общественной фигуры не стало, вслед за ним пришел с этим же заявлением Сергей Сельянов, который на каждом публичном заседании произносит нечто в том же духе: государственное финансирование развращает. При этом сам денежки исправно берет. Так вот: государственное финансирование не развращает лишь в одном случае – если государство за свои деньги спрашивает. Причем не только произведенный продукт. Коль скоро ты произвел фильм за государственный счет, это не твое, ты – исполнитель заказа, не более того. Но почему-то владельцем у нас оказывается продюсер, а деньги при этом он никому не должен возвращать. Такая система, без всяких сомнений, развращает. Если государство выделяет восьми мейджорам кучу денег, то оно должно спросить с них.
Я напомню историю, которая произошла совсем недавно. Замечательный, всеми любимый, глубокоуважаемый режиссер Гарри Бардин не сдал картину в срок по договору. Когда он обратился в министерство с письмом о том, что болел и просит продлить срок производства, ему ответили простыми и, на мой взгляд, правильными словами: на общих основаниях рассмотрим ваш вопрос. И тут поднялся народный вой. Потому что у нас все, конечно, равны, но некоторые равнее. И, главное, чувствуют себя равнее. Они обижаются, когда им говорят «на общих основаниях». Но я очень плохо себе представляю, что, условно говоря, кто-то великий, кто не сделал что-нибудь в рамках договора, вдруг начал оспаривать свою подпись на договоре. Раз подписался под правилами, соблюдай их. Это частный случай. Но на самом-то деле все должны быть равны по ответственности. Могут быть не равны по финансированию, но по ответу за потраченное и за подпись на бумаге все должны отвечать одинаково – как дебютант, так и классик.
Кинематограф – это жестокая фабрика. Я имею в виду массовый продукт, не артхаус, не штучные произведения. И пока это не будет осознано самими кинематографистами, я совершенно уверена, что у нас киноиндустрии никогда не будет. Все тот же междусобойчик, где дружат шуба с шубой, машина с машиной, а дача с дачей. Где сотрудничают не по художественным и профессиональным принципам. История простая. Ее все стараются обходить. Но хватит уже экивоков. Когда мы говорим «зарабатывают на производстве фильмов», это называется «воруют», а не «зарабатывают». Получить бюджет в 20 миллионов, снять на 10 и столько же «распилить».
Есть вещи, которые во всем мире прилично называть своими именами, они наказуемые, включая уголовное наказание. В нашем случае это то, о чем даже разговаривать неприлично. Почему? Если мы поднимаем вопрос о том, что не в деньгах счастье, а мы его поднимаем, мы сейчас, мне кажется, могли бы хотя бы в узком, кулуарном кругу начать этот разговор «по чесноку», а не так, как у нас принято. Если проштрафился – плати штраф, если украл – садись в тюрьму, если хочешь снять «богатое» кино – верни за него выделенные деньги, чтобы они потом профинансировали тех, кто создаст славу и гордость на международной арене и в критической среде. Так действует весь мировой кинематограф.

«Сталинград», режиссер Федор Бондарчук

Есть золотое правило из старого анекдота: «Нет денег – не стройте». Представителям маленьких стран, где производят мало фильмов, полагаю, странно и неловко сейчас слушать наши разговоры. Потому что они выгрызают эти медные деньги, стараются снимать на них хорошее кино, некоторые даже пытаются снимать коммерческое, но это все за три рубля. У нас художник в основном снимает для себя, для родственников и друзей, чтобы один раз собрать полный зал на премьере по специальным приглашениям, где можно выгулять новые наряды и сфотографироваться в окружении звезд, а дальше – хоть трава не расти. Ладно художник, с него взятки гладки, а продюсеру куда деваться? И поэтому, когда Рудинштейн, Сельянов или кто-то еще говорят, что надо отменить государственное финансирование… Не надо его отменять. Нет сегодня у нас рычагов для создания нормального финансового пространства в кинематографе. Нет налоговых льгот, которые были раньше и благодаря которым, между прочим, мы имеем «Мусульманина» и «Особенности национальной охоты». Эта последняя картина не малобюджетка. По тем временам у Рогожкина бюджет был очень приличный. Любимый народный хит, снятый как раз за счет налоговых льгот, – «Брат-2». Сельянов смог набрать 300 тысяч долларов и на них сгонять в Америку, арендовать аэропорт и т.д. А собрал в прокате в десять раз больше. Но сегодня альтернативных экономических рычагов нет и, кроме государства, дать денег на кино некому. Но оно почему-то очень стесняется спросить с художника. Потому что опять начнутся крики про «кровавый режим».

НАТАЛЬЯ НУСИНОВА, КИНОВЕД. По-моему, самое страшное, что мы можем сделать, – потребовать, чтобы государство с нас спрашивало. Кто же будет контролировать и цензурировать? Контроль есть контроль, спрос есть спрос. Что может спрашивать государство?

ИРИНА ПАВЛОВА. Верните деньги!

НАТАЛЬЯ НУСИНОВА. Не фильм, который они сдали?

ИРИНА ПАВЛОВА. Продукт принадлежит продюсеру, а не государству, ему лишь сдается копия. Но государство дало деньги, продюсер прокатал это одной копией на одном сеансе, бабло «распилил» по дороге, а государство не спрашивает, где деньги.

СЕРГЕЙ АЗИМОВ, ПРОДЮСЕР. Государство никогда не спрашивает отдельно деньги и «содержательную часть», идеологию. Если оно спрашивает, то спрашивает все вместе. Вся история нашей жизни говорит о том, что если власти спрашивают, то спрашивают всё.

НАТАЛЬЯ НУСИНОВА. Я тоже думаю, что это прямой путь к контролю и цензуре. И еще хочу сказать относительно правил. Естественно, правила есть правила. Но все-таки соблюдать их надо разумно и в рамках приличий. Что бы ни говорили, но если Гарри Бардин, каннский лауреат, классик российского кино, предоставляя больничные листы за три с половиной месяца, просит пролонгации на пять месяцев, сказать ему «идите вон» – это, по-моему, оскорбление.

ИРИНА ПАВЛОВА. Ему сказали, что вопрос рассмотрят «на общих основаниях».

ЕЛЕНА СТИШОВА. В стране, где начался период, кодированный приснопамятной формулой «художникам и писателям надо время от времени грозить пальцем», история с Бардиным выглядит совершенно иначе, чем трактует Ирина Павлова. Когда Никита Сергеевич Михалков запросто входит в любую дверь, ставить Бардина в положение «на общих основаниях»…

ИРИНА ПАВЛОВА. Михалков заплатил 700 тысяч штрафа, вернее, не он, а Верещагин…

СЕРГЕЙ АЗИМОВ. Я думаю, что у нас есть свобода в выборе тем. Но на то, что ты хочешь снимать, денег не дают, вот и всё. И если мы сами будем призывать к тому, чтобы нас контролировали… Мне в выступлении Елены Михайловны ближе всего и интереснее мысль об идеях, смыслах, о том, что только новые смыслы могут возродить кинематограф и способствовать его последовательному развитию. В такого рода проектах, заметьте, никогда не возникает вопрос, как были потрачены деньги. Да, сложилась порочная практика, когда не совсем мотивированно полученные у государства деньги «распиливаются». Потому что происходит некий сговор. Сговор, который существует согласованно, но тайно. И подобное существует во всем мире.

ЕЛЕНА СТИШОВА. Легальный бандитизм.

СЕРГЕЙ АЗИМОВ. Единственное отличие: в иных странах есть киноиндустрия, есть рыночные механизмы, есть абсолютная заинтересованность в конечном результате, в продукте. Мы все понимаем, что создали такую систему, при которой не заинтересованы в эффективном использовании выделенных средств. По крайней мере, я могу сказать о системе, которая существует в Казахстане. Если снимаешь очень хорошее кино, оно все равно обречено. Зрительский успех и большие сборы для него практически невозможны. Есть какие-то отдельные вспышки, например фильмы «Кочевник» или «Старик». Но это исключения. В целом же картина совершенно безрадостная. Не существует национального проката. А существующая сеть кинотеатров не в состоянии «отбивать» те деньги, которые вкладываются в производство фильмов.
Мы в ситуации, когда государство кладет деньги в одну копилку – в национальные компании. Парадоксально, но независимое кино существует или выпрашивая деньги у государства, или находя их на стороне. Но экономическая ситуация не самая лучшая сегодня, учитывая общий экономический кризис. Мы, например, за то, чтобы иметь вторые двери, в которые мы могли бы войти. Пусть это будет Фонд развития национальной кинематографии. Но должно быть право выбора. Его у нас сегодня нет. При всем том, когда вы произносите цифру – два миллиарда долларов, выделенных из бюджета за десять лет, – это что-то из разряда невообразимого. Если бы нам дали такие деньги, мы бы знаете какое кино сняли?

«Высоцкий. Спасибо, что живой», режиссер Петр Буслов

ИРИНА ПАВЛОВА. Независимость независимого кино, которому деньги дает государство, – это как? Понятия «независимый» и «деньги от государства» – как они совмещаются в вашем сознании?

СЕРГЕЙ АЗИМОВ. Мы с вами живем на разных планетах. Абсолютно независимого кино нет и не будет никогда. Есть негосударственные студии, давайте будем называть это явление «негосударственный кинематограф». Великое преимущество: мы находим, выбираем и снимаем то, что нам кажется интересным и полезным, нужным для того, чтобы народ не превратился в быдло.

ЕЛЕНА СТИШОВА. Интересно. Мы делаем как раз наоборот.

СЕРГЕЙ АЗИМОВ. Я посмотрел здесь альманах «Диалоги» Ирины Волковой. Вот независимое кино – в смысле идей, темы, концепции. Это то, что мне позволило понять духовные искания русского народа – молодой его части. Независимое кино стоит прежде всего на том, что несет новый, мощный потенциал – концептуальный, идейный, художественный.

АНДРЕЙ БИТОВ, ПИСАТЕЛЬ. Никаких идей не может быть, потому что государство не заинтересовано в идеологии – оно заинтересовано только во власти. У нас и нет государства, у нас есть власть. Поэтому довольно нелепо, чтобы государство с нас спрашивало, когда мы не можем спросить с государства. Я вспомнил случайно написанную фразу из своей повестушки начала 1970-х годов. Я сам ее до сих пор не понимаю, но она мне нравится. «Нищета – ведь это же еще и бедность». Не могу понять, но это правда. И если мы не можем спросить, куда деваются общие деньги, то этот разговор для меня, поскольку я не в цеху, ни о чем. Хотя сказано здесь все было очень хорошо и справедливо.
Я могу сказать о том, что я вижу. А я уже простой обыватель, смотрю телевизор, все это «мыло». Реклама – самое раздражающее, потому что прерывает какой-то, допустим, более или менее приличный детектив. И вдруг слышу такие тексты, обращенные ко всему миру: «Перед концом света люди желают жить лучше: ходить в лучшие рестораны, одеваться в лучшую одежду…» Получается, конец света – это хороший бизнес-проект, вот и всё.

«Диалоги», режиссер Ирина Волкова

Мне проще, потому что не нужны деньги на производство. Бумагу и карандаш пока никто не отнимал. Могу писать что хочу. Издадут или нет – это другое дело. А издать теперь, оказывается, можно, потому что с 1991 года, сразу после путча, я стал своим собственным продюсером. Зарабатываю каким-то непонятным делом, продал одну квартиру, сдаю другую, издаю свои книги. Но хотя бы ухожу в ноль. Другое дело, что этих книг никто не видит и не читает. Но тексты я могу напечатать немедленно. Такой «горячей» книги, как я только что издал – «Все наизусть» к столетию событий 1913 года, потому что нынешние события постоянно сравнивают с теми, – никогда еще не издавал. Если увидите где-то – купите. То, что я говорю сейчас, – продолжение того текста, в котором я просто сложил все, что сумел опубликовать и сказать про 2013 год.

Я бросил писать. Но у меня получилась книжка, написанная за один год, это мне не стоило ни копейки. Мне она не принесет ни копейки, я и не прошу. Вы этого не прочтете, если не найдете в Интернете. Я сам себе продюсер, у меня «свое кино»: каждая книга – это проект, так же как фильм. Я трачусь на издание своих книг вот уже больше двадцати лет. Живу без денег, и нормально. Как при советской власти жил без денег, так и теперь живу без них. Будет день – будет пища. И поэтому я сегодня предпочитаю ходить в храм. Мы все время просим, чтобы было так, как нам хочется. А надо жить так, как есть.

ВИКТОР ТИХОМИРОВ, РЕЖИССЕР. Чего мы хотим добиться от киноиндустрии? Рассматриваем ли мы ее в плане создания рабочих мест, прибыли или речь идет еще и об искусстве? Это разные вещи. Дело тут в механизмах. Даже если просто раздавать деньги нищим на паперти, то и у них найдется кто-то главный, который все у остальных отнимет и пропьет. Как только деньги попадают кому-то в руки, они сразу же приобретают конкретный смысл и силу. Власть, если она будет распределять деньги и требовать отчет, обязательно будет навязывать свои темы, идеологию и прочее. Свобода тут же начнет уменьшаться.
Если у человека есть высокие порывы заниматься искусством, то никто ему не станет препятствием. Человек сам найдет деньги, снимет кино. Я точно такой же путь прошел. Никакой господдержки у нас не было. Однако нашлись деньги. За счет сценария, дружбы. Однажды после небольшого сюжета по ТВ позвонила одноклассница – тридцать лет не виделись. Она разбогатела. Миллион не дала, но 200 тысяч принесла. В тот период я должен был снимать детей, и эти съемки нельзя было откладывать надолго: дети быстро растут меняются, взрослеют. Так что она меня очень выручила. И так на каждом шагу.

АЛИ ХАМРАЕВ, РЕЖИССЕР. Андрей Битов вернул нас с небес на землю. Но, на мой взгляд, происходит нормальный исторический процесс. Мы все пытаемся что-то кому-то доказать, а те, кому мы хотим это доказать, нас не слышат и даже не видят. На исторической майской встрече с президентом в Сочи, в том сиропном хоре одна только реплика Станислава Говорухина все поставила на место. Он сказал Путину: поймите, что все деньги, которые государство дает в год на российское кино, – это бюджет одного американского блокбастера. И всё. Когда говорит друг мой Азимов: нам бы те два миллиарда на десять лет… Что такое два миллиарда на десятилетие? Это двести миллионов долларов в год. «Аватар» американский дороже стоил.
Фильм «Диалоги», дебют Иры Волковой, девушки из Красноярска, которая несколько лет назад занималась в международной киношколе у Рустама Ибрагимбекова, обошелся в 6500 долларов. Она делала его три с половиной года. У нее бесплатно снимались наши замечательные актеры во главе с Владимиром Меньшовым. Лучше этой его работы я за последние годы ничего не видел. И он, когда узнал, что никто не берет деньги – ни Цыганов, ни Яценко, – сказал, что тоже ничего не возьмет. Я спросил у автора сценария и режиссера: неужели и междометия прописаны были в сценарии? Она ответила: да, были. И репетировали, в страшный холод работали, и сняли-таки. За три с половиной года.
…В Узбекистане ко мне подошел актер, важный такой, как-то у меня снимался много лет назад. Говорит: «Я теперь режиссер. Любой ведь теперь снимает, а я все-таки актер, театральный институт закончил, у вас работал. Вот и подумал: что я хуже других? Достал пять тысяч долларов, снимал в особняке у моего дяди маленькой камерой, «Мерседес» мой друг дал на два дня, артиста взял нашего эстрадного. Снял – и 10 тысяч баксов еще заработал». Как? Поехал в Чимкентскую область к казахам, там живут около миллиона узбеков, есть кинотеатр. Сам билеты продавал, 50 процентов хозяину отдал. Потом в Таджикистан поехал, в Киргизию, в узбекские анклавы. Почему все сам? А как же, пираты везде.
Такое в Узбекистане независимое кино. Таких студий, как у этого парня, больше ста. Дочь президента, Гульнара Каримова, президент фестиваля «Золотой гепард», недавно не выдержала, собрала всех: «Что вы делаете? Что вы творите со своим народом? Я говорила с нашими режиссерами – никто из них не видел ни одного фильма мастеров наших узбекских, не говоря уже о российском и западном кино. Никто ничего не знает». Вот два полюса независимого кино.

АЛЛА БОБКОВА, КРИТИК. Всем известно, что Белоруссия зависит не только от российских нефти и газа, но и от российских телевизионных проектов, которые снимаются в больших количествах в нашей стране. В наших лесах тайгу снимают, в наших карьерах – Мексику, в наших дворах – московские дворики. Один российский продюсер, когда я его спросила, почему он так любит у нас работать, сказал, что его группа успевает снять пять-шесть объектов, передвигаясь по Минску, потому что тут нет пробок, хороший второй – технический – состав. В России он говорит, что налоги платит в Белоруссии, а у нас – что налоги уже заплатил в России.
Конечно, съемки россиян поддерживают производственную базу. Государство дает деньги в основном на производство фильмов, но кино у нас нет, увы. Не стану углубляться в причины. Наша управленческая система киноиндустрии является уменьшенной моделью государственной системы. Отсутствует стратегия, принимаются только ситуационные решения. Все под колпаком, под контролем, не пройдет то, что не соответствует официальным идеологическим представлениям. Но при этом бывают счастливые случайности. К примеру, дружба одного творца с другим. Так у нас появился эстонский режиссер Пеэтер Симм. В прошлом году вы видели его картину «Одинокий остров», там белорусы в производстве участвовали вместе с латышами и эстонцами. Таких фильмов у нас снято несколько. У нас работали Ильмар Рааг, отличный мастер, чуть раньше Константин Лопушанский, Сергей Лозница. «Беларусьфильм» в производстве фильма «В тумане» участвовал совсем немного. Но в тот момент, когда Лозница мог остановиться, у него кончился бюджет. И белорусские 150–160 тысяч долларов – не прямые деньги, а услуги: съемочное оборудование, запись звука – ему очень помогли. Так что иногда даже ничтожная доля кооперации спасает картину.

ГАТИС УПМАЛИС, ПРОДЮСЕР. Ситуация в Латвии на данный момент: у нас просто нет денег на кино. Миллион евро – это недостаточно, чтобы удержать профессионалов, чтобы киношники не разъехались по Европе. Но мы сейчас над этим работаем, есть какие-то подвижки. Постепенно увеличивается бюджет, есть соответствующая программа. Мы считаем, что это очень важно – убедить правительство выделять государственные средства из бюджета для производства латвийского кино.
Условия у нас очень жесткие. Государство может давать 70 процентов бюджета игрового фильма. Чтобы получить остальные 30 процентов, тебе нужно убедить все то же государство в фактических затратах финансирования. Есть еще источники, из которых мы также получаем деньги, – европейские фонды, например. Все участвуют в конкурсе, получают гранты. Бывает, что сценарий переписывается по нескольку раз, пока не доводится до кондиции, и тогда экспертная комиссия утверждает его. В этой комиссии у нас работают люди, которые находятся под строгим контролем – они сами должны отвечать за те проекты, которые запустили в производство. В этой должности каждый из них работает только два года. Это тоже дает какой-то контроль и обеспечивает ответственность того или иного чиновника, который выбирает конкретный проект в конкурсном порядке.
Раньше, в советское время, Рижская киностудия производила девять фильмов ежегодно. Бюджетные средства поступали напрямую в киностудию. Из этих девяти, может, один фильм был хороший. Так что только оптимальное количество денег дает гарантию стабильного существования индустрии. Если снимается малобюджетный фильм, может пройти три-четыре года, прежде чем мы увидим результат. Может, фильм окажется хороший, попадет в Канн, Берлин и в то же время получит какую-то кассу. Но необходимо, чтобы в стране стабильно функционировало производство. Сейчас мы работаем над тем, чтобы у нас финансировалось пять полнометражных фильмов в год. Тогда через несколько лет мы сможем подвести итоги.
Один ирландский продюсер – Дэвид Коллинз – сделал фильм «Однажды» в 2006 году за 150 тысяч долларов. Этот фильм собрал в мировом прокате более 20 миллионов. Я встречался с продюсером, он в процессе работы вообще не знал, что делать, может, даже закрыть проект. Но у них тоже есть стабильность в кинобизнесе, они производят 12 фильмов в год, поэтому могут ждать, пока придет хорошая идея. Наши кинокритики тоже говорят, что лучше делать «маленькие» фильмы. При небольшом бюджете мы часто работаем в копродукции, ищем соответствующих партнеров. Работаем с небольшими странами: Швейцарией, Австрией, Финляндией. Сейчас нам помогает городской фонд самоуправления, и мы обслуживаем иностранные проекты, в том числе российские сериалы. До 20 процентов средств, потраченных в Риге, нам возвращается. Очень много сейчас таких проектов из России, Америки, Японии, Кореи и других стран, которые хотят снимать. Они находят своего местного сервисного продюсера. Эта система работает и тоже помогает обеспечить зарплатами профессионалов, которые делают черную работу.
У нас действует такая система: если твой фильм попадает на фестиваль класса «А» или в конкурс двенадцати международных фестивалей, ты можешь получить один грант (около 40 тысяч евро) на развитие следующего проекта. Второй грант – если ты набираешь достаточно зрителей в Латвии. За каждого зрителя тебе платят два доллара дотации, и тогда ты можешь собрать что-то, что можно вложить в развитие следующего проекта. Если ты успешно работаешь, то у тебя есть возможность работать и на фестивалях, и в кинотеатрах, можешь получить какое-то коммерческое партнерство. Но у этой системы, в условиях Евросоюза, свои проблемы. Был кризис, и эту программу закрыли. Сейчас планируется перезапустить ее в каком-то другом виде.

«Роль», режиссер Константин Лопушанский

ГУЛЬБАРА ТОЛОМУШЕВА, КИНОВЕД. Вы знаете Актана Абдыкалыкова – это художник, который внес огромный вклад в кинематограф нового поколения. У него есть свои независимые организации, включая Oy Art Film Producing Company, где он создает свои фильмы и помогает другим режиссерам. Есть Фонд развития кинематографа. В рамках работы этого фонда уже несколько лет организовываются продюсерские курсы для молодых кинематографистов. Наша государственная структура – Департамент кинематографии дает небольшие деньги. Режиссер с мировым именем Марат Сарулу запустился с проектом, который снимает фактически за 50 тысяч долларов, вкладывает еще и свои деньги. Еще два года назад пик финансирования составлял вообще 20 тысяч долларов. Но и за эти деньги тоже идет борьба. Претендовать на них могут такие режиссеры, как Марат Сарулу, Нурлан Абдыкадыров – люди старше пятидесяти лет.
Есть альтернативные пути. Фонд развития кинематографа обучает людей терпеливо пробиваться во всевозможные фонды поддержки кино на крупнейших фестивалях. Так работают Актан Абдыкалыков, фактически все его фильмы сняты на западные деньги. Хотя сейчас он, как шутят друзья, «пошел по рукам», в Казахстане снимает сериалы. Эрнест Абдыжапаров, тоже режиссер известный, с мировым именем, снимает за крошечные деньги. Но и он даже 20 тысяч долларов не может «отбить». Я его ругаю, говорю: как можно снимать фильм за пять ночей и пять тысяч долларов. А он мне в ответ: твой любимчик Бекбулатов снимает свою картину за десять дней. Финансирование мизерное. Фильм «Такси и телефон», честно скажем, провалился в прокате, многие его критиковали. Мне приятно, что здесь его оценили, хорошо приняли.
Мы сейчас на той стадии, на которой были казахи, когда запускался «Кочевник». Для нас «Курманжан Датка» – аналогичный проект, он имеет большое политическое, идеологическое значение. Производство ведется уже несколько лет, все ждут этот фильм про легендарную «мать нации». Это будет повод для разговоров, дискуссий, критики. Повторится, видимо, ситуация, как с фильмом «Кочевник», который вызвал восторженный отклик у огромной массы зрителей.

ЕЛЕНА СТИШОВА. Спасибо всем. Мне кажется, что итог подвел Андрей Георгиевич Битов. Он очень внятно сформулировал: у нас есть власть, но нет государства. А раз его нет, то нет и внятной стратегии. Стоит ли удивляться, что на культуру всем глубоко наплевать. Властям как бы невдомек, что это бэкграунд, из которого все растет.
У меня есть коллеги-слависты, американцы. Когда мы встречаемся на конференциях, они обычно говорят, что экшны, боевики Голливуд делает лучше, чем мы, и всегда будет делать лучше. «Но где же ваш притягательный русский мистический продукт?» – вопрошают они. В процессе последнего двадцатилетия мы утратили этот бренд. «Русский нарратив, русский финал, русский мистический продукт» – этого больше нет.