Марина Торопыгина. В вашем фильме очень подробно изображена жизнь семьи, состоящей в религиозной секте. Складывается впечатление, что фильм основан на личном опыте. Это действительно так?

Дитрих Брюггеманн. Мы с сестрой получили религиозное воспитание, но вполне умеренное. На Рождество, конечно, ходили в церковь. Но однажды мы с родителями попали в Южную Африку, а там в немецком католическом сообществе еще в 1970–1980-е годы в церковном обиходе укоренилась такая эстетика хиппи – одеяния широкие, знамена с радугой, но не в смысле сексуальных меньшинств, а просто потому, что радуга – символ надежды. И нашему папе это не понравилось – так мы оказались в общине св. Пия, где все было более традиционно.

Мы не вступали в общину, конечно, а просто приходили туда на мессу. Потом, правда, быстро отказались от этой практики, но такой опыт мы приобрели и расширили потом в ходе подготовки к фильму.

Анна Брюггеманн. Фильмы, которые мы делаем, основываются не только на нашем личном опыте, но еще и на интуиции, ощущении того, что как будто витает в воздухе. Ну и, наконец, не последнюю роль играет фантазия.

Марина Торопыгина. Вы выбрали необычную форму для этой истории – эпизоды из жизни героини соотносятся с эпизодами Крестного пути Христа.

Дитрих Брюггеманн. Это форма довольно традиционная; в сущности медитация, то есть метод погружения в историю. Я уже ставил прежде фильм о религии и прибегал к тем же средствам, что используются в религиозных практиках.

Марина Торопыгина. Каждый из эпизодов снят одним планом…

Дитрих Брюггеманн. Да, мы уже работали в этой методике в моем малобюджетном фильме «Девять эпизодов». Мне кажется, в тот раз это удалось, и я решил применить этот опыт здесь. Схема простая: ставим камеру и снимаем все, что происходит между моментом ее включения и выключения. Получается почти театр, но, в отличие от театра, тут можно работать с масштабом и ракурсами – давать крупный план, можно двигать камеру, хотя у нас она почти все время стоит на штативе.

Марина Торопыгина. Что же все-таки вас привлекает в таких длинных планах, кроме удобства съемки?

Дитрих Брюггеманн. Это же моя профессия – планировать и строить мизансцены, при этом экспериментировать. Скажем, довести до крайности – почему бы не сделать десятиминутный план? Это как с танцором на канате – ему вроде бы все равно, на десяти метрах или на ста натянут канат, но все-таки и не все равно. Есть в этом такая внутренняя сила.

Марина Торопыгина. Сколько дублей приходилось снимать и как вам работалось с актерами, особенно с исполнительницей главной роли Леей ван Акен – она ведь дебютантка, ей четырнадцать лет всего?

Дитрих Брюггеманн. Когда мы начинали работать и понимали, что эпизод не получается, то просто останавливались. И, как правило, если заходили в тупик, это выяснялось достаточно быстро. Обычно на каждый план у нас получалось по десять-пятнадцать попыток. Максимум двадцать. Актерам сложно, да – нужно учить слова. Но это часть профессии, ничего не поделаешь. Леа ван Акен, кстати, прекрасно с этим справлялась, у нее врожденный талант.

Марина Торопыгина. Как вы ее нашли?

Дитрих Брюггеманн. Хотелось бы, конечно, рассказать красивую историю, как мы пробовали пятнадцать тысяч претенденток и ездили по школьным театрам. Но нет – Леа нас сама нашла. Она хотела стать актрисой и обратилась в агентство. А в агентстве знали, что мы готовимся к съемкам, и предложили ее. Так что практически в первый день мы и нашли главную героиню.

Марина Торопыгина. Но как получилось, что в роли матери снялась Франциска Вайс – она же значительно моложе своей героини?

Анна Брюггеманн. Это смешная история. Мы ее пригласили, чтобы она подыграла девочкам на кастинге. Звать актрису в возрасте мы не хотели – вдруг она потом обидится, что ее саму на роль не утверждают. А Франциска наша подруга, роль ей не подходит по возрасту, значит, никаких проблем не будет. Но потом пробовали-пробовали других актрис на роль матери и поняли, что Франциска была лучше всех.

Дитрих Брюггеманн. Она только переживала, что по роли приходится на детей кричать. И самый трудный из эпизодов был тот, где она с дочерью в машине разговаривает, там такой прессинг идет… Это еще и технически сложно было: кран, платформа…

Марина Торопыгина. Возвращаясь к эпизодам: самая первая сцена, где священник беседует с детьми о вере, воспроизводит иконографию Тайной вечери…

Дитрих Брюггеманн. Естественно.

Марина Торопыгина. А в других сценах вас тоже вдохновляла классическая живописная традиция?

Дитрих Брюггеманн. Я убежден в том, что кино существует не само по себе, а в контексте других видов искусств. Мы с вами сейчас в хвосте длинного потока: столетиями люди рассказывали истории, писали картины, думали о жизни. Я люблю просто ходить в музеи и смотреть картины. Мне нравится, когда образ вызывает эмоции и доходит до ума через сердце. Поэтому если у нас пейзаж, то это не просто пейзаж, а прекрасный пейзаж. В кино я хочу дать зрителю изображение, на которое можно долго смотреть. Я обращаюсь к зрителю как к взрослому человеку, я не подсказываю с помощью монтажных склеек, куда смотреть: смотри, куда ты сам хочешь. И постараюсь дать картину, где есть на что посмотреть, – покажу все целиком, всю систему, а не нарезку.

Марина Торопыгина. Почему, например, сцену знакомства Марии с Кристианом, которому она нравится, вы решили снимать в библиотеке?

Анна Брюггеманн. Но где же им еще было встретиться? Нужно было найти место, где тихо и спокойно, где они окажутся наедине, без одноклассников. Они же не из тех тинейджеров, которые ходят на дискотеки или курят на чердаке.

Дитрих Брюггеманн. Мне нравится эта странно-интимная атмосфера библиотеки, где нельзя говорить громко. Здесь есть и чистота, и интеллектуальность, и телесное словно исчезает. Это отличное место для того, чтобы заговорить с девушкой и посмотреть ей в глаза.

«Крестный путь»

Марина Торопыгина. Но эпизод, где героиня не может принять причастие, получился вполне макабрическим, и в зале смеялись.

Дитрих Брюггеманн. Да, смеялись, это такой черный юмор, согласен. Я вообще не вижу ничего странного в том, что кто-нибудь воспримет наш фильм как черную комедию или комедию абсурда, – это ведь история об идее, доведенной до запредельности.

Анна Брюггеманн. В этом эпизоде дошедшей до дистрофии Марии пытаются дать гостию, но приходит медсестра [ее играет Анна Брюггеманн. – ИК] и говорит, что твердую пищу девочке ни в коем случае нельзя. Это абсурдная ситуация, действительно смешная.

Дитрих Брюггеманн. Здесь и происходит столкновение двух миров – мира фанатиков-фундаменталистов и мира рационально мыслящих людей. И смех – реакция зрителя на это столкновение. Вообще смех зрителей по ходу фильма меня не шокировал, они не надо мной смеялись, а вместе со мной. Я согласен с ними – да, это смешно.

Марина Торопыгина. Ваш фильм некоторые воспринимают как антирелигиозный или как антиклерикальный.

Дитрих Брюггеманн. Это точно не антирелигиозный фильм. Заметьте, речь идет о праворадикальной общине св. Павла – но это прозрачный намек на общину св. Пия X, таких католиков, которые считают себя оплотом истинной веры. Если вы считаете «Крестный путь» антирелигиозной картиной, то вам нужно разобраться с собственным отношением к религии. Это фильм не о вере, а о фанатизме, о проблемах, связанных с религиозным фанатизмом. Они есть во всем мире, есть и в моей стране. Я бы не сказал, что это движение, набирающее силу, но это точно заслуживает внимания.

Анна Брюггеманн. Христианский фундаментализм не так сенсационен, как исламский, например. Бомбы же они не бросают, к счастью. Зато в отношении католического сообщества широкую огласку получили проблемы с сексуальным насилием. Но главное – идеологическое насилие, то, как молодым людям вбивают в голову идеологию.

Дитрих Брюггеманн. С этим сложнее, чем с физическим насилием, там хоть государство вмешивается, а в случае идеологического насилия сложно что-либо доказать вообще.

Марина Торопыгина. А сцена с чудом – она вдохновлена Ларсом фон Триером?

Дитрих Брюггеманн. Хм, вряд ли. Я его фильм видел очень давно. Чудо мне было необходимо, чтобы внести элемент неожиданности. Мы же понимаем по ходу картины, чем все закончится. И с другой стороны – мы не хотели бы, чтобы жертва осталась напрасной, правда? Кроме того, это меняет ракурс: мы видим ужасную историю – но чудо все-таки случается. Хотя финал можно понимать иначе: это не обязательно чудо, а, может быть, просто совпадение – ребенок к этому моменту созрел, чтобы заговорить. Или же на него психологически подействовала необычная напряженная атмосфера…

Марина Торопыгина. Сейчас, во время фестиваля, ваш фильм лидирует по результатам опроса критиков в журнале Screen. Насколько важно для вас участие в конкурсе Берлинале?

Анна Брюггеманн. Мы очень рады этому, конечно.

Дитрих Брюггеманн. Участие в конкурсе – это как посвящение в рыцари. Один удар – и ты уже не просто подающий надежды режиссер, а член ордена.

Берлин