Виктор Матизен. Первая серия вопросов – относительно «Дубровского». Он получил какое-то государственное финансирование?

Евгений Гиндилис. Нет.

Виктор Матизен. А кинокомпания «Твинди» за ним обращалась?

Евгений Гиндилис. Да.

Виктор Матизен. И какой был ответ?

Евгений Гиндилис. Мы обращались несколько раз. Первоначально планировалось, что Фонд кино мог бы и, казалось, должен был как-то поддержать этот проект, потому что мы его изначально рассматривали как мейнстримный, ориентированный на зрителя. Тогда фондом еще руководил Толстиков, которого я, кстати, считал и считаю дельным управленцем. Переговоры велись, но в конце концов экспертный совет фонда отказал нам в поддержке. А когда сменилось руководство фонда, то об этом уже совсем не было речи.

Виктор Матизен. На каком основании вам отказали?

Евгений Гиндилис. Слабый сценарий.

Виктор Матизен. Сергей Федорович Бондарчук, приступая к съемкам «Бориса Годунова», заявил, что автор сценария его фильма – Пушкин. Может, и вам стоило сделать то же? Хотя нет, классика нынче утратила сакральный статус. Кто такой этот Пушкин, чтобы его экранизировать? Какой-то писателишка, на двести лет вперед очернивший нашу великую Родину с ее справедливым правосудием. И, что самое возмутительное, воспевший бунт против законной власти, про который все слышали, что он бессмыслен и беспощаден. А ты случайно не помнишь, что вышло в прокат из того, что они тогда рассматривали одновременно с вашим проектом. Хочется понять, кого вам предпочли…

Евгений Гиндилис. Предпочли поддержать комедии. Те, что стали выходить одна за другой.

Виктор Матизен. Понимаю. «Дубровского», конечно, трудно назвать комедией. Хотя, с учетом двухсотлетнего опыта, можно считать трагикомедией. В том смысле, что хоть смейся, хоть плачь от актуальности того, что описал его автор. А как дальше шел поиск денег? После ухода Толстикова и прихода Малышева вы не стали обращаться в фонд, потому что поняли безнадежность этого занятия?

Евгений Гиндилис. У нас к этому времени уже практически все было сделано. Финансовая история «Дубровского» выглядит так: мы купили этот сценарий у Константина Чернозатонского, московского журналиста и медиаменеджера. Это был его первый опыт в таком роде. Написал он его, поспорив со своей женой, можно или нельзя адаптировать «Дубровского» для кино. Михаил Брашинский подключился лишь тогда, когда мы уже привлекли первые деньги, собрали группу и нужно было приспособить сценарий к производственным и творческим задачам. Мы изначально собирались делать проект в двух версиях – длинной телевизионной и короткой кинематографической. Михаил был привлечен и к той, и к другой. Договорились с НТВ – они купили права на телеверсию и оставили нам права на киноверсию. Денег от этой продажи хватило на подготовительный период и примерно на треть телеварианта.

Виктор Матизен. И НТВ с его охренительно охранительным курсом не усомнилось в благонамеренности вашей затеи?

Евгений Гиндилис. Ты знаешь, нет. Но нам было необходимо добрать еще около полутора миллионов долларов – проект стоил два с половиной. Это были кредиты, займы и так далее – словом, живые деньги.

Виктор Матизен. Возвратные?

Евгений Гиндилис. В значительной степени.

Виктор Матизен. Какие еще права у вас остались?

Евгений Гиндилис. Вторичные, а также на территории вещания, где не вещает НТВ. В том числе на зарубежный кино- и телепрокат. Основная ставка была на кинодистрибьюцию, и мы стремились к тому, чтобы картина вышла максимально широко и с достаточно серьезным рекламным бюджетом.

Виктор Матизен. Он соразмерен с производственным?

Евгений Гиндилис. Да, но его взял на себя прокатчик.

Виктор Матизен. Сколько экранов вам дали?

Евгений Гиндилис. Чуть больше девятисот. В шестистах кинотеатрах.

Виктор Матизен. Очень недурно. Но я забыл спросить о поддержке Минкульта. За ней-то вы обращались?

Евгений Гиндилис. Да. Но оказалось, что мы не можем на нее рассчитывать, потому что к тому времени, когда они в случае одобрения проекта смогут нам ее предоставить, мы уже должны закончить картину. Но заинтересованности ведомства на уровне первых лиц, конечно, не было.

Виктор Матизен. Еще бы! Думаешь, им нужно настоящее социально значимое кино? Сколько вы уже собрали?

Евгений Гиндилис. После первого уик-энда и следующей за ним недели – около 60 миллионов рублей.

Виктор Матизен. Это не обещает окупаемости. От недели к неделе сборы обычно снижаются по экспоненте.

Евгений Гиндилис. Думаю, что мы не доберем. Но для такого фильма это все равно неплохой результат. Хотя, конечно, наших финансовых проблем он не решит.

Виктор Матизен. А зарубежный прокат?

Евгений Гиндилис. Была премьера на фестивале в Софии. Есть интерес со стороны международных прокатчиков, ведем активные переговоры. Думаю, что в этом году прокатим в нескольких странах.

«Дубровский»

Виктор Матизен. А НТВ после Майдана, который по сути шел по пушкинскому сценарию, неужели рискнет показать то, что вы натворили?

Евгений Гиндилис. У меня нет никаких свидетельств того, что они боятся. ­Наоборот, сейчас, на фоне релиза, у них, по-моему, есть заинтересованность в том, чтобы поскорее запустить телеверсию. С точки зрения бизнеса это логично.

Виктор Матизен. Вопрос в том, какие соображения перевесят – коммерческие или конформистские. Вашу ленту с бóльшим основанием, чем «Груз 200», можно назвать социально-политической провокацией. «Дубровского» изучают в школе, но ведь ни один учитель не посмеет провести параллель между тогдашней и современной Россией, а тут, как назло, еще Украина добавила актуального жару. Могу себе представить реакцию нынешних Троекуровых, Шабашкиных и членов исторического совета Минкульта на картину, в которой прямым текстом говорится, что базовыми константами страны являются самодурство власть имущих и судопроизводство, прислуживающее власти.

Евгений Гиндилис. Мы это не квалифицировали как провокацию – скорее как некое предупреждение. Конечно же, это попытка поговорить на сложные темы с достаточно широкой аудиторией, как кинотеатральной, так и телевизионной. Что предполагает гораздо больший уровень сопереживания и умственной работы, чем тот средний продукт, который предлагают сейчас кино и телевидение. В свое оправдание хочу также сказать, что, когда мы начинали картину, многое еще не произошло и стало проявляться лишь по мере того, как мы снимали. Еще не было ни приморских партизан, ни кампании по переписыванию собственности на жен. Получилось так, что жизнь догнала и даже перегнала наше кино.

Виктор Матизен. Правоверноподданный оккультист сказал бы, что не она пустилась вдогонку за вами, а вы ее толкнули на скользкую дорожку и должны понести за это справедливое наказание. Я, когда смотрел, бил себя по коленкам и внутренне орал: «Ай да Гиндилис! Прямо в лоб всем нашим суконным рожам и кувшинным рылам!» И даже вспомнил рассказ Фейхтвангера, в котором описывается невольный революционный подъем германского министра, едва ли не списанного с Геббельса, на просмотре «Броненосца «Потемкин». После которого Йозеф Фридрихович, как известно, призвал немецких кинематографистов сделать национал-социалистический «Броненосец». Я, конечно, не собираюсь заявлять, что «Дубровский» в эстетическом измерении выше эйзенштейновского шедевра, но он уж точно ближе к действительности и не содержит пропагандистских кульбитов.

Евгений Гиндилис. Мы это называем 3D-аттракционом. Дистанция между классическим текстом Пушкина, который зрители так или иначе себе представляют, и тем же сюжетом в современном переложении создает невероятный пространственно-временной, исторический, социальный и какой угодно аттракцион. Не только сама по себе история, но и то, как она переложена. В этом и состоит трехмерный эффект. Нам очень интересна реакция публики, потому что в фильме, как и в повести, две линии – социальная и романтическая, которые предназначены для разных зрительских групп. Одни больше реагируют на критику общественных отношений, а для других привлекательнее романтический аспект. Это ведь еще и проблема героя – у нас в кино таких практически нет.

Виктор Матизен. Да, но я все же упомянул бы героя «Долгой счастливой жизни» Бориса Хлебникова, который вместе со «своими» крестьянами восстает против покрываемого властью беспредела, он же передел собственности.

Евгений Гиндилис. Это замечательная картина, я ее очень люблю. Но наши задачи радикально отличались от того, что делал Хлебников, поскольку мы адресовали наше кино не той узкой прослойке, которой и так все ясно. У нас диалог не с теми зрителями, которые разделяют наши убеждения, а с теми, кто находится в совершенно другом смысловом поле. Хотелось, чтобы их это тоже затрагивало. И то, что героя убедительно играет Даниил Козловский, этому очень способствует.

Виктор Матизен. А то! Романтичен, как Жерар Филип или молодой Жан Маре…

Евгений Гиндилис. Добавлю, что именно эта линия ставит вопрос о том, есть ли в России место таким людям, воспитанным в несоветской парадигме. Ответа на него в фильме нет. Но каждый из тех, для кого этот вопрос существует, должен дать себе на него ответ.

Виктор Матизен. От киевской молодежи мы его получили.

Евгений Гиндилис. Да, это еще одно из ситуационных попаданий – сейчас многие говорят, что «Дубровский» рассказывает о том, что происходит между Россией и Украиной. Картина же вышла одновременно и здесь, и там, и тамошние зрители это совпадение отметили. Троекуров – это Россия…

Виктор Матизен. Сапиенти сат. Но хочется, чтобы не стало наоборот. А символические уподобления, что ни говори, работают. Кстати, этот парень, Чернозатонский, сам принес вам сценарий или вы как-то на него натолкнулись?

Евгений Гиндилис. Просто мы варимся в одном компоте. Его жена Анна Наринская работает в «Коммерсанте». Это наши давние приятели; наши дети ходят в одну школу.

Виктор Матизен. Пора процитировать классика: «Страшно узок круг этих оппозиционеров, страшно далеки они от народа…» И, коль уж разговор зашел об Украине и России, что тебя понесло на оппозиционный митинг? Я был уверен, что ни одного продюсера туда и конной тягой не затащить. Все же рассчитывают на господдержку, а государственные люди уже рассматривают оппозицию как пятую колонну. И вот-вот прозвучит голос какого-нибудь Марата Проханова: «Враги народа!»

Евгений Гиндилис. Я не считаю, что подобный импульс – нечто нетривиальное. Необычность заключалась только в том, что меня повязали после большой премьеры в «Октябре». В тот день всех так жестко винтили, что дошло дело и до нас. Но я и до этого ходил на все митинги, начиная с тех, что были еще до Болотной. Мы были у Хамовнического суда, когда вынесли второй приговор Ходорковскому…

Виктор Матизен. Диссидентское, в сущности, поведение.

Евгений Гиндилис. Есть определенный круг людей, которым не нравится, куда идет страна. Мне не кажется, что в этом есть что-то исключительное.

Виктор Матизен. Что произошло на Манежной?

Евгений Гиндилис. Ничего интересного. Мы оказались там случайно, между какими-то семейными делами. Пробыли буквально десять минут. Народу было немного. Стояли люди, которые время от времени кричали: «Нет войне!» или «Позор!», когда кого-то забирали.

Виктор Матизен. Без предупреждения?

Евгений Гиндилис. Один раз сказали: «Проходите в метро, здесь стоять нельзя». Мы не прошли, и тогда меня стали винтить.

Виктор Матизен. Впервые в жизни.

Евгений Гиндилис. Да, поэтому я решил, что лягу на асфальт и пусть делают, что хотят. Ничего особенного не было. Это на фотографиях все так жестко выглядит.

Виктор Матизен. А идея-то в чем? Нельзя собираться больше чем по двое?

Евгений Гиндилис. Раньше в таких ситуациях забирали лишь тех, кто держал плакаты или особенно громко выражал свою позицию. Тех, кто просто стоял, не брали. В последнее время установка поменялась. Теперь берут всех без разбору. Примерно то же было во время и после инаугурации. Вплоть до того, что вытаскивали людей из ресторана на бульваре.

Виктор Матизен. Сколько народу увезли в околоток?

Евгений Гиндилис. Человек двадцать пять только в нашем автозаке. И оформили по административной статье 20.2 «Участие в несанкционированном митинге».

Виктор Матизен. Сколько штук светит?

Евгений Гиндилис. До двадцати тысяч рублей по сверхновому законодательству.

Виктор Матизен. Просто разгул гуманизма. «А ведь мог бы и убить», как в анекдоте про Ленина. Однако вернемся в мир кино, его нам обещали просветлить в результате реформы, которую я назвал бы сельяновской. Сергей-то сформулировал ее базовую идею еще в нулевом году нашей эры в ответ на мой вопрос, как должна быть устроена «правильная» господдержка. А у тебя хочу спросить: как оно вышло? Стало легче, проще или наоборот, если иметь в виду разделение функций между двумя смотрящими няньками – Минкультом и Фондом кино, а также возвратные, частично возвратные, условно-возвратные, невозвратные и пиленые деньги?

Евгений Гиндилис. Я до сих пор считаю, что в принципе было абсолютно несправедливо и неправильно выделить ряд компаний и дать им преимущественное и безвозвратное финансирование. Но готов согласиться с тем, что эта система имела смысл в определенный отрезок времени, два-три года, за которые можно было стабилизировать ситуацию, сложившуюся из-за общего кризиса. А вот создание Фонда поддержки кино считаю мерой крайне полезной. И пока во главе фонда стоял Сергей Толстиков, который проводил достаточно независимую политику, фонд превращался в эффективный инструмент проведения разумной государственной политики в нашей области. Я говорю о создании инфраструктуры – о развитии совместных проектов, дистрибьюции, экспертизе, менеджменте. В этих направлениях мы активно сотрудничали с фондом. Но дальше все было в момент разрушено. Министерство культуры всю эту деятельность переподчинило себе, но ничего не сделало, а через год вернуло ее обратно. И теперь нет ни самостоятельной экспертизы, ни заинтересованности в том, чтобы действовать на конкурентной основе. Из-за этого о реальном международном сотрудничестве сейчас говорить бессмысленно. Мы себя сами отсекли от взаимодействия еще до того, как мир отвернулся от нас. Знаковая история с проектом Миндадзе привела к тому, что российско-германские связи в кино, которые очень динамично развивались в последние годы, полностью заморожены. И то, что в этом году на Берлинале не было российских картин, кроме мультфильма, тоже не случайность. Это ответ на крайне недружественные действия Министерства культуры в отношении сотрудничества с Германией.

Виктор Матизен. Прямо скажем, реакция на цензуру, сопряженную с беспардонной ложью. Министр и его «эксперты» врут нам в глаза, будто Миндадзе исказил факты, рассказав о том, как в промежутке между мирным договором Сталина с Гитлером и его нападением на СССР имело место военно-техническое сотрудничество с немцами. В Интернет зайди – там перечислены поставки германского оборудования и вооружения в обмен на украинскую пшеницу. А монтаж немецкого оборудования требовал участия немецких специалистов. Причем врут глупо, не понимая, что если за мир с фашистами, аннексию западной Украины и провоцирование второй мировой Кобе спасибо не скажешь, то за выменянную технику и оружие – поблагодарить стоит. Непонятно лишь: был ли это сознательный жест Минкульта, рассчитанный на срыв копродукции, или инстинктивный взбрык?

Евгений Гиндилис. Думаю, что это общий сигнал, который шел на разных уровнях. Политика России по отношению к Украине не этой же зимой началась. Сейчас все уровни слились, и мы имеем законченную картину. Понятно, что ни о каком реальном сотрудничестве, в том числе в кино, речи быть не может.

Виктор Матизен. А ты сам когда-нибудь сталкивался с цензурным давлением?

Евгений Гиндилис. Нет. Просто в силу того, что все наши фильмы делались и делаются без существенной господдержки. Все десять лет, что существует наша компания, мы снимали телесериалы и фильмы, исходя из наших собственных представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. И вряд ли будем функционировать в другой ситуации. В конце концов, не обязательно делать кино, есть же иные формы жизнедеятельности. Если невозможно снимать, когда перекрывают кислород, – не будем.

Виктор Матизен. Вопрос в мере нонконформизма – в том, какое кино человек готов снимать, а какое нет. Если партия сказала: «Надо!», сам понимаешь, подав­ляющее большинство ответит: «Есть!», а подавляемое меньшинство выйдет или будет выдавлено из игры.

Евгений Гиндилис. Здесь мы возвращаемся к основной идее «Дубровского». Я худо-бедно прожил четверть века в относительной свободе, и не вижу для себя возможности отказаться от того, чем до сих пор руководствовался. Поэтому для меня нет вопроса о компромиссе, на который я готов пойти. Лучше я не буду заниматься кино, чем договариваться о дозволенных степенях свободы.

Виктор Матизен. Лично я еще в советское время оборудовал пару-тройку аэродромов, на которые можно приземлиться и обосноваться, если вылететь с основной работы. Так оно и вышло. А если и нынешний станет непригодным для жизни, переберусь на другой запасной. Но ведь не всем есть куда податься…

Евгений Гиндилис. Мне глубоко жаль людей, которые идут на компромисс, жертвуя честью и репутацией.

Виктор Матизен. Некоторые с таким рвением подписали недавно предложенное Минкультом письмо в поддержку действий ВВП, что можно усомниться в былом наличии у них чести и достоинства. Хотя были и такие, которые подписали только потому, что не смогли отказаться, как тот импрессарио из «Крестного отца» под револьвером Луки Брази. Насмотренные все же люди в нашем министерстве – знают, с кого брать пример. Удивительно, что нашлись те, которые все же отказались.

Евгений Гиндилис. Не знаю, я ни с кем по этому поводу не разговаривал. Но ситуация очевидна: чем больше зависимость человека или его компании от господдержки, тем меньше у него сил сказать что-то вопреки тому, что ему навязывают.

Виктор Матизен. Больше того, власть заинтересована в поддержании зависимых кинематографа, телевидения и СМИ, равно как и в давлении на независимые источники финансирования. Вопрос, насколько готов частный бизнес прогнуться под этим давлением. Ведь пример Ходорковского у всех на виду: посадили того, кто не принял позу покорности. Как тебе кажется, насколько сильно люди боятся давать деньги на фильм, который может не понравиться кому-то наверху?

Евгений Гиндилис. Сложно ответить. Мне до сих пор удавалось найти деньги, пусть и отказывая себе в других важных для жизни вещах. Удавалось проводить фильмы, которые мы считали нужными, через повсюду расставленные рогатки – рыночные и цензурные. Но сейчас ситуация сильно изменилась, и я не думаю, что в ближайшем будущем это останется возможным. Будет все меньше независимых проектов, особенно рассчитанных на массового зрителя, способных выскочить, как черт из табакерки, из каких бы то ни было институциональных рамок. Культурная политика выстроена так, что беспрепятственно проходит или чистая «развлекуха», которую зритель потребляет точно так же, как попкорн и кока-колу…

Виктор Матизен. …но без тяжелых отходов. Только воздушные...

Евгений Гиндилис. …или большие идеологические конструкты, которые нужны государству, чтобы продвигать в массы те или иные идеи. Для всего остального места не будет. И никакие частные деньги тут не помогут. Спрос задушен, дистрибьюции нет, власть не одобряет и не поддерживает. Это и видно на примере «Дубровского». Потребовались сверхусилия, чтобы довести его до зрителя. И особенно трудно маленьким компаниям.

Виктор Матизен. А о расширении дела вы когда-то думали?

Евгений Гиндилис. Конечно, были такие идеи, и даже стратегия была. Есть три направления, которые мы могли бы достаточно эффективно развивать. Первое – телепроизводство недешевых мини-сериалов, в которых есть не только развлечение, но и смысловой аспект. Второе – копродукция. Мы – одна из немногих компаний на рынке, которая может эффективно сотрудничать с зарубежными кинематографистами, привлекая совершенно разных постановщиков. Третье – ориентированное на мейнстрим кино для думающего зрителя. Но есть препятствия, и это не только государство, но и рыночная ситуация. Кинопрокатный потолок фильмов вроде «Дубровского» – 50–60 миллионов рублей. В то время как фильм «ДухLess» с тем же Козловским, вышедший два года назад, легко собрал больше 400 миллионов.

«Дубровский»

Виктор Матизен. Вспоминаю, как радовался Федор Бондарчук, который кричал мне в трубку: «Мы их порвали!!!» – имея в виду кинорыночных конкурентов…

Евгений Гиндилис. А наши сборы означают, что мы всего лишь компенсируем свои затраты, но на прибыль, которая позволила бы нам как-то расшириться, рассчитывать не можем. Про копродукцию я уже сказал, что там мы повесили незримый железный занавес…

Виктор Матизен. Сталь у них кончилась. Осталась жесть – во всех смыслах слова. Но все равно противно.

Евгений Гиндилис. Самая сложная ситуация с ТВ, потому что его желания все реже совпадают с тем, что можем и хотим делать мы. Несколько лет назад мы выпустили вместе с ним «Громозеку» и «Муху» Владимира Котта, сейчас выпускаем современную версию «На дне». Что будет дальше – не знаю, но предчувствия нехорошие. У нас есть телепроект, который мы разрабатываем, – по воспоминаниям Дины Каминской…

Виктор Матизен. Отважная была защитница.

Евгений Гиндилис. Да. Бралась за диссидентские дела. А мы выбрали историю про двух мальчиков, которых обвинили в убийстве одноклассницы, получили признания и осудили. И вот Каминская, постепенно убеждается в том, что это все – абсолютная липа. И практически в одиночку добивается того, что судебная машина, которая едет, как каток, разворачивается в обратную сторону.

Виктор Матизен. Потрясающе. Предлагаю название: «Одна женщина и двенадцать равнодушных мужчин».

Евгений Гиндилис. Мы с режиссером «Дубровского» Александром Вартановым подумаем над твоим предложением.

Виктор Матизен (в сторону). Лука, не убирай «беретту»! А теперь скажи, что ты думаешь об «этической хартии». Небось слышал про такую?

Евгений Гиндилис. Ничего я о ней не думаю. Это не более чем один из сигналов, о которых мы говорили. Кто подпишет, тот свой, кто не подпишет – чужой. Своим позволено то, что не позволено чужим. Но ведь не все с этим согласны. На марш от кинотеатра «Пушкинский» до Сахарова, что само по себе символично, вышли десятки тысяч людей. Число тех, кто не готов кричать «ура!» и «да здравствует!» после каждого движения власти, довольно велико. И одна из проблем, которая перед властью стоит, – что с этими людьми делать?

Виктор Матизен. Ты слово в слово, но с противоположной интенцией повторяешь вопрос, который задала на совещании по хартии бывшая либералка и теперешняя культур-офицерша Елена Ямпольская, с которой я когда-то не без удовольствия работал в «Новых Известиях». Понятно, какой ответ она ожидала услышать, но тогда никто не отважился его произнести, а сейчас осмелел Эдичка Лимонов. Дай ему волю, он бы пулеметы поставил на крыше «Пушкинского» и далее по Бульварному. И ты очень точно выразился, что своим можно будет нарушать хартию, а чужим нет, – в том-то и приманка. Для того и два допсовета при одном Минкульте: социально-психологический и военно-исторический, дабы отделять овец от козлищ. Кто не наш, тот социально-чуждый, психически ущербный, антиисторически настроенный и к строевой службе негодный. Будто все советчики из гэбни. Или из Думы. Вроде Поджигайло, с которым я попал в одну передачу. Такой бдун, что даже «Сталинград» обозвал вредительским фильмом. Так что же, ни от фонда, ни от министерства ничего хорошего для кино ждать не приходится?

Евгений Гиндилис. Во всяком случае, сигналы прочитаны и выводы сделаны. А наш ответ на вызовы времени – «Дубровский». Так что мы свое слово сказали и можем считать свою миссию исчерпанной.

Виктор Матизен. Умри, Евгений, – лучше не скажешь. Аминь.