Совсем не сразу до меня дошло, что этот простодушный, стилизованный под home video doc. сделан мастерски. Я думала о нем прежде всего как о реальной истории военных лет, истории феноменальной. Бесхитростный рассказ с помощью трех старых фоток (буквально!) и нескольких синхронов цепляет и раскручивает катушку твоей личной памяти, связанной с вой­ной. По-моему, нельзя ту войну называть минувшей и через семьдесят без малого лет после формального конца. Слишком многое не сказано, замолчано, слишком многие не похоронены, слишком многие забыты и брошены.

Просматривая список призов и наград Берлинале, я обрадовалась: «Мама, война и я» получила приз зрительских симпатий в секции Панорама doc. Стало быть, работает на успех фильма не только моя ангажированность биографического свойства: я из поколения «детей войны», как и Тамара Трампе, один из авторов картины, рожденная зимой 1942 года в окрестностях Воронежа, на снежном берегу Волги.

Большинство зрителей Панорамы doc., набирающей популярность из года в год, – молодые люди, не связанные со второй мировой ни прямо, ни косвенно. Видимо, фильм нажал на клавишу, на которую откликается память коллективная, наследующая опыт предков, которых так или иначе задела война, мировое бедствие, и его ни оплакать, ни отмолить. В фильме резонируют базовые человеческие чувства – любовь, страдание, сострадание. Боюсь сказать, что здесь правит русская тональность, а я попадаюсь на этот крючок безотказно. Боюсь, потому что авторы – Тамара Трампе и Иоганн Файндт – люди германской культуры, от православных ценностей далекие. У Тамары мать русская, но в семь лет девочка оказалась в Восточной Германии, выросла с отчимом-немцем, считает себя немкой. Экран, по сути, рассказывает Тамарину историю сквозь судьбу ее покойной матери, фронтовой санитарки, в двадцать один год добровольно ушедшей на войну.

По словам Тамары, ее мать, Вера Петровна Стрельченко, никогда не говорила о своем фронтовом опыте. На вопросы дочери отвечала: «Пусть моя война останется со мною». Когда в четырнадцать лет Тамара случайно нашла свою метрику и поняла, что ее отец вовсе не Вилли, не тот папа, что сидел у ее постели, когда она болела, мать открыла ей тайну ее рождения. Дело было на фронте, у Веры случился военно-полевой роман с командиром части. Во время беременности Вера узнала, что у него большая семья – пятеро детей. И ушла в сторону, старалась не быть на виду. Когда пришло время рожать, Вера разрешилась прямо на снегу, закутала дочку в меховой полушубок.

Незадолго до смерти мать сама захотела рассказать дочери про свою военную молодость. И тогда Тамара, кинорежиссер с опытом, решила ее снимать. Этим синхроном, где дочь интервьюирует мать, начинается фильм. Дочь допытывается, любила ли мать ее отца. «Он был мой босс», – отвечает мать и смеется. Она не комментирует. Похоже, она не только говорит, но и мыслит по-немецки, прожив на Западе шестьдесят лет. Короче, любовь или просто так, но боссу не отказывают, если не хотят неприятностей на свою голову.

Такой был у Веры военно-полевой роман. Тамара прожила на фронте с матерью одиннадцать месяцев, до той поры, когда часть, где служила Вера, передислоцировалась на запад. Вере удалось добраться до родни, оставить ребенка и вернуться в часть.

Уже после войны мать-одиночка вышла замуж за антифашиста Вилли. Всю войну он вел антифашистскую радиопропаганду среди немецких войск – такая была у него работа. Мечтал вернуться на родину. И вернулся с Верой и Тамарой в Росток, в тогдашнюю ГДР.

Авторы скупы на слово, они сознательно не включают в фильм житейские и биографические подробности, не желая, видимо, делать моноисторию одной только Веры. Они хотят укрупнить масштаб, найти ровесниц Веры – ветеранов войны. Может, кто-то из тех, кто учился с Верой в медучилище, помнит ее молодой девушкой, какой ее не знает дочь?

У меня есть догадка, подтверждаемая лишь той настойчивостью, с которой Тамара Трампе искала прошлое своей матери: она не могла себе прос­тить, что не пыталась узнать о матери больше при ее жизни. Типовая ошибка детей. Детям кажется, что жизнь вечна и родители вечны, что время, когда ты не сможешь задать вопрос матери, не наступит никогда.

Тамару занимает и феномен памяти. Она любит ссылаться на Маркеса, на его убежденность, что жизнь человеческая вовсе не сумма всех событий его жизни, а лишь то, что человек помнит осознанно. Нельзя понуждать человека вспоминать то, о чем он хочет забыть. Есть риск повторить травму, заставить человека страдать.

Любопытно, что Тамаре в голову не приходило отыскать след своего отца, найти своих сводных братьев-сестер. Все ее дочерние чувства связаны с Вилли. Зато с помощью своего ассистента она разыскала ветеранок – ровесниц матери и отправилась в компании с режиссером-оператором Иоганном Файндтом в город Синельниково Днепропетровской области, туда, где мать заканчивала медучилище.

Советская провинция – это что-то отдельное. Насмерть убитая природа, задавленная мрачной бетонной застройкой, излучает в пространство неизбывную экзистенциальную тоску. Режиссер то и дело протирает окна в машине, сдувает пыль с визира камеры, но картинка не становится ярче. Изображение будто затянуто то ли паутиной, то ли ряской. Только оптика тут ни при чем, оптика отличная. Оттого и фиксирует то, чего глаз не видит: мелкие трещины, «крупу» на строительных блоках, облупившуюся краску, кривые швы. Да и погода вторит городскому пейзажу. Предзимье, низкое сизое небо.

«Мама, война и я»

Вписанные в этот депрессивный фон портреты ветеранов – четыре микроновеллы о стариках, доживающих свой век в неуюте богом забытого места. Все они живут на городской окраине, в развалюхах деревенского типа. Здесь обитает Иван Петрович, дядя Ваня, младший брат матери, на фронт попал в середине войны, вслед за сестрой и братьями. Неразговорчивый, но приветливый старик суетится по хозяйству, видно, привык жить в одиночку – не жалуется.

Портретирование старости – дело тонкое, деликатное. Сложнее, чем с другими, приходится с Галиной Николаевной Серчантиной. Поначалу кинематографистам не открывают, рассматривают через окошко. Да и впускают неохотно, с опаской. Видно, немало усилий было предпринято, чтобы расположить к себе хмурую, неприветливую, битую жизнью старуху. На фронте она оказалась совсем девчонкой, случайно, записалась добровольцем за компанию со своей боевой подругой. Всю войну, от звонка до звонка, прошла санитаркой. Вспоминать? Нет на это сил, да и памяти нет. Самой колоритной оказалась Раиса Николаевна Портлова, летчица. Она охотно согласилась позировать перед камерой в парадной форме со всеми наградами и в пилотке, лихо заломленной на пышной прическе. Третья героиня, Александра Никитична Мочий, сохранила и память, и юмор. Припомнила, как партизанила, как попала под арест и ждала расстрела. Ждала своего часа, подругам наказала: кто останется жив, пусть сошьет из моей юбки шорты моему сыну.

Никто из этих женщин не помнил Тамарину мать. Но ей достало и того, что все они были рядом, дышали одним воздухом, жили одними чувствами. Были частями коллективного тела. В информационных материалах по фильму приведена цифра: около восьмисот тысяч женщин воевали в советских войсках на протяжении второй мировой.

Общаясь со своими героинями, Тамара символически побывала там, на фронте. И вернулась живая. С победой.

В поисках материнской молодости Тамара Трампе близко подошла к обобщениям, которых не сделала. Это мы склонны обобщать, типизировать и типологизировать. Так сложилось в нашей культуре, что конкретная судьба, конкретная личность весит много меньше общей, коллективной судьбы. У режиссера Трампе другая ментальность. Она мыслит иными категориями.